Горловка. Девятьсот пятый - Алексей Черных

Они могли б ещё под вечер

Собрать достаточно людей,

Чтоб без излишних велеречий

Солдат приструнить половчей.

А так армейцы и жандармы

Сумели за ночь укрепить

Свои непрочные казармы,

Проёмы досками забить.

И вот теперь, в пургу и холод, –

Не в лоб же их атаковать! –

Казармы чуть ли не измором

Восставшим приходилось брать.

* * *

Когда ж солдаты отступили,

Подняв для виду белый флаг,

Повстанцы радостно ожили,

Повеселели на глазах.

Простой победа получилась.

Да ведь никто и не хотел,

Чтоб столкновенье превратилось

В суровый массовый расстрел.

Хотелось лишь обезоружить,

А то, что враг их отступил,

Устраивало даже лучше:

На пленных нужно много сил.

Строй отступающих неровный

Во мгле метельной утонул,

И кто-то глупо и беззлобно

Над головами их стрельнул.

* * *

Андрея Гречнева немного

Жгут напряженья отпустил,

Но, обессиленный тревогой,

Вставать дружинник не спешил.

Уткнув лицо в сугроб колючий,

Андрей лежал. Казалось, жар,

Что пёк лицо крапивой жгучей,

Снег превращает в сизый пар.

«Так на драгунов не похоже», –

Подумал Гречнев невпопад.

Но вскоре выяснилось, что же

Заставило уйти солдат.

День прометеленный, синюшный,

Скровавив отблеском огня,

Взялись казармы и конюшни

Пожаром, сердце леденя.

Сработала всего-то пара

С десятка самодельных бомб,

Заброшенных на обветшалый

Двора казарменного ромб.

От них занялся мусор разный

У беленых саманных стен,

И вскоре вспенилось всё красным,

Как жаркий заводской мартен.

Дружинники из расторопных

К конюшне бросились спасать

Несчастных брошенных животных,

Тревожно продолжавших ржать.

Открытые ворота, к счастью,

Огонь пока не охватил,

Но из его разящей пасти

Спасли лишь нескольких кобыл.

Сам Гречнев оббежал казармы:

Училище недалеко,

И может пламенем пожарным

Объять всё здание легко.

Его училище, в котором

Андрей служил недолгий срок.

И где тайком под видом хора

Он большевистский вёл кружок.

Андрей легко взлетел под крышу.

Помедлив в слуховом окне,

Он выбрался наружу, слыша

Гуденье ветра в вышине.

Пожар отсюда показался

Еще опасней и страшней,

Чем до момента, как поднялся

На крышу скользкую Андрей.

Метель то резко раздувала,

То прижимала вниз огонь.

Летели искры разудало,

И в воздухе царила вонь.

Когда очередным порывом

На крышу искры занесло,

Дружинник бросился ретиво

Топтать их и ругался зло.

Чуть позже прибежала пара

Рабочих, чтобы помогать

Училище из лап пожара

Немилосердных вызволять.

* * *

И завертелось-закружилось.

Трудился Гречнев, что есть сил,

А всё, что в этот день случилось,

На час он будто позабыл.

Забыл вчерашние событья,

Жестокий самосуд властей,

Доведший до кровопролитья

И страшной гибели людей;

Забыл о том, как было нужно

Его дружине поступать:

Солдат, не отобрав оружье,

Не следовало отпускать;

Забыл про тщетные надежды,

Что разрывали изнутри;

Забыл мечты, что грели прежде,

А ныне просто умерли;

Забыл о ложном чувстве долга,

Что в бой бессмысленный вело;

О беззащитности посёлка,

Который снегом занесло.

* * *

А Горловка лежала рядом.

Её заснеженный простор

Вполне бы мог открыться взгляду,

Будь вьюги послабей напор.

Отсюда с крыши б можно было[3].

Увидеть Корсунский рудник,

Копров его пейзаж унылый

И террикона строгий пик.

Увидеть рядом, чуть правее,

Свечу машзаводской трубы,

Струящей в небо, не жалея,

Дымов неровные клубы.

Увидеть улицы Садовой,

Изогнутой, как канапе,

Ряды домов постройки новой

Для служащих ОЮРКП[4].

Квартиры – не чета шахтёрским

Нагромождениям лачуг,

Ютящимся по склонам плоским

Холмов, разбросанных вокруг.

Увидеть можно б было зданье

Пекарни Мишурьянца, плюс

Три магазина, чьи названья

Вводили жителей в искус.

Один из магазинов этих

Был, к сожалению, сожжён:

Его обугленные клети

Глядели в хмурый небосклон.

Так красным петухом злодейским

Потешился в чужом добре

Народ бездумный в день еврейских

Погромов в этом октябре.

Увидеть можно было б также

Колонии машзаводской

Домов скукоженных, озябших

Не ровный и сумбурный строй

Из редких каменных строений

И частых мазанок кривых,

Полуземлянок, помещений

Столь неуютных и сырых.

С востока Корсунская балка

Была видна бы. Юный сад,

Основа будущего парка,

Собой порадовал бы взгляд.

На склоне балки, в окруженье

Садовой поросли, вставал

Красивый дом – на загляденье

И зависть местных приживал.

Построенный главинженером

ОЮРКП апартамент

Имел приличные размеры,

Конечно, как на тот момент.

Наверно, слишком уж дивила

Домина эта местный люд,

Что горловцы[5] назвали «виллой»

Сей инженеровский приют.

* * *

Обилье пищи философской

Дарует, кстати, нам пример,

Что по фамилии Янковский

Был этот главный инженер.

Уж как-то в Горловке сложилось,

Что местечковые царьки

С фамилией Янковский жилы

С народа тянут в две руки.

* * *

Пожар не то, чтоб разгорался,

Но и не думал угасать.

Андрей уже не опасался,

Что дом не сможет отстоять,

Но всё ж заглядывал с опаской

Во двор пылающих казарм,

Где разошёлся смертной пляской

Зловещий огненный плацдарм.

Был Гречнев так сосредоточен,

Что ничего не замечал,

Как будто мир из многих точек

Творец в одну лишь точку сжал.

А положенье изменилось:

На западе, где был рудник,

Как будто что-то оживилось,

И некий фактор вдруг возник.

Тревожно выстрелы зардели,

Неся ранения и смерть.

Их даже сквозь муар метели

Возможно было разглядеть.

P.S. По окончании Горловского боя Андрей Гречнев с группой дружинников через Скотоватую, Луганск и Ростов-на-Дону перебрался в Москву и далее – за границу. Стал профессиональным революционером. В советские времена занимал хозяйственные посты. Вернулся в Горловку только через 50 лет – в 1955 году.

17 (30) декабря 1905 года. За десять часов до поражения.

Капитан Угринович на следующий день после расстрела рабочих Горловского машиностроительного завода

17 (30) декабря 1905 года. За десять часов до поражения.

Капитан Угринович на следующий день после расстрела рабочих Горловского машиностроительного завода

В связи с волненьями в бедовой

И дерзкой Горловке драгун,

Квартировавших на Садовой,

Решили укрепить (в канун

Возможных жестких столкновений)

Пехотной ротой – для борьбы

С зачинщиками возмущений

И усмиренья голытьбы.

К тому же весь состав наличный

Земской полиции примчал,

И пристав Немировский лично

Своих орлов сопровождал.

Возглавил этот разномастный

И сборный войсковой отряд

Драгунский капитан, прекрасный

Служака, но не дипломат.

Гонять рабочих Угринович

(Так звался этот капитан)

Был не готов. Драгуну совесть –

Непозволительный изъян.

Палить в японцев или турков,

Быть беспощадным на войне

Приемлемо – для демиургов

Кровавых радостей – вполне.

А здесь свои же, россияне,

Грешно и дурно в них стрелять,

Будь то шахтёры, будь крестьяне,

Будь даже бунтовщик и тать.

Не собирался Угринович

Вчера устраивать стрельбу,

Но коль дано пролиться крови,

Уже не изменить судьбу.

Кто ж знал, что туповатый пристав