Возвращение Скорпиона - Юрий Кургузов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако гнида ответила, что инструкция и здоровье дороже выручки, и пожелала мне счастливого пути.
Я тоже вежливо попрощался и заковылял через дорогу. Начало мести, и я поднял воротник — но что толку? Подошел к конкурирующему с бздуном киоску, обозрел витрину и постучал в окошечко с намерением взять бутылку и пластмассовый стакан.
Окошко открылось, я протянул деньги и сообщил, что мне нужно. Бутылку, стаканчик и сдачу подала девушка в толстом и длинном, как короткое платье, свитере, и только она собралась было опять закрываться, я, малопослушными от мороза и ветра губами, промычал:
— А вы не хотели бы выпить со мной?
Девушка улыбнулась и покачала головой:
— Нет, спасибо.
— Но почему?! — искренне изумился я. — Почему никто не хочет со мной пить? Такой холод! А трамваи не ходят, и машин тоже не видно. В общем, если я прямо сейчас не выпью, то совсем окоченею, и утром первый покупатель обнаружит возле вашего прекрасного киоска мой хладный труп!
Она меланхолично пожала плечами:
— Так заходите.
Я не понял.
— Чего?
— Заходите, — повторила девушка.
— Куда?
— Ну, сюда.
— К вам?! — поразился я.
— Да, а что?
— Нет-нет, ничего! Но подождите, а разве у вас нет инструкций?
— Инструкций? — переспросила девушка.
— Ага. Или чего-то в этом роде. Вот ваш визави, — мотнул головой на негостеприимный киоск напротив, — меня не впустил. Испугался, что ограблю. Да, кстати, а вы не боитесь?
Она снова флегматично повела плечом:
— Не очень.
Я вздохнул:
— Нет, понятно, что мои порядочность и интеллигентность бросаются в глаза даже в пьяном виде, но… все-таки… Хотя не очень я уже и пьяный, — подумав, рассудительно добавил я. — Зима ведь. Но вы же меня совсем не знаете!
Девушка повысила голос:
— Слушайте, или заходите, или я закрываю. Холодно!
— Иду-иду! — испуганно воскликнул я. — Иду, о милосердная! Бегу!
Я обогнул киоск и ввалился в приотворившуюся дверь. Девушка защелкнула замок и показала на табурет возле огромного калорифера:
— Садитесь и грейтесь, а то вы похожи на Деда Мороза.
— Угу… — Я плюхнулся на табуретку, рефлекторно продолжая прижимать к груди "Букет Абхазии".
Она сказала:
— Можете поставить. Не бойтесь, не выпью.
— Совсем и не боюсь, — прошамкал я и опустил пузырь на пол. После этого засунул в карман перчатки и протянул руки к теплу.
— Ну и долго вы… это? — спросила благодетельница, присев на стул напротив. — Гуляете?
Я поёжился:
— Да прилично… Понимаете, я родом из этих краев, хотя уже давно живу в другом месте. Однако вот ностальгия, знаете ли, иной раз так прихватит… просто ужас! А кстати, вам известно, что лет двадцать назад на месте этого замечательного киоска стояли дома?
Она покачала головой:
— Нет, не известно, мне всего девятнадцать.
Я снова вздохнул:
— Понятно.
— А вам?
— Что — мне?
— Сколько лет вам?
Я уныло повесил над калорифером нос.
— Умножьте свой возраст на два — и то сделаете комплимент.
Девушка рассмеялась:
— Ну умножила!
— А теперь приплюсуйте комплимент.
— Большой?
Я почесал затылок:
— Да годика этак четыре. — И едва ли не впервые внимательно посмотрел на нее. Короткие светлые волосы, карие глаза, тонкий нос, чуть припухлые губы, точеная фигурка. Хорошая девушка…
Она тоже смотрела на меня. Не слишком, впрочем, любопытным взглядом. Хотя, люди добрые, да кто я такой, чтобы девятнадцатилетняя юница смотрела на меня взглядом слишком любопытным?
Постепенно от тепла калорифера я немного осовел и кивнул на бутылку:
— И чего же мы ждем?
Она мило сморщила носик:
— А что, это так уж необходимо? Вы, кажется, согрелись.
Я возразил:
— Телом, но не душой.
Девушка вздохнула:
— Но ведь вы, простите, и так…
— Пьяный? Да нет. Уже нет. Видели бы вы меня часа три назад. Вот тогда да, а теперь… Нет-нет, теперь уже нет.
Я откупорил бутылку, а она потянулась к прилавку за шоколадкой. Приятно для обозрения, надо заметить, потянулась. Взяла, развернула и положила на колени.
— Айн момент! — Я полез в карман.
Она махнула рукой:
— Бросьте. Пусть это будет моя доля.
Я важно поднял указательный палец:
— Деточка, неужели вам здесь платят столько, что вы можете позволить себе угощать залётных, извините, раздолбаев шоколадом? По глазам вижу, нет. Так что не будем, ладно? — И положил деньги на картонный ящик из-под шампанского.
Девушка прищурилась:
— Вы еще скажете — сдачи не надо?
Я помотал головой:
— Не скажу. Это будет уже оскорбление. — И принялся разливать вино по стаканчикам. — Ну, давайте за… за… ну, хотя бы за встречу.
Ее брови поползли вверх:
— Это в каком же смысле?! (Нет, а действительно хорошая девушка.)
Я замахал квадратиком шоколадки:
— Господи, да ни в каком! Ну вот просто я замерзал тут, у вашего порога, как бродячий пёс, а вы… подобрали, обогрели…
Мы беззвучно чокнулись, и я вылил содержимое стакана в пасть. Она пила медленно, маленькими глотками.
Не допила, и я запротестовал:
— До дна, до дна!
В общем, вскоре я опять окосел. Нет, не так чтобы очень, но окосел. И мною, чёрт, в какой-то момент овладел эдакий менторский пафос: такая прекрасная девушка — и в ночном киоске! Безобразие, разве ж это дело? Не дело! Надо учиться. Обязательно надо учиться, учиться и учиться…
Она слушала мои полупьяные рассуждения весьма спокойно. Но по тому, как темнели порой ее глаза, было видно, что спокойствие это внешнее, а не внутреннее. И она меня не осадила, не оборвала, хотя имела на то полное римское право. Вообще-то она и впрямь была достаточно флегматичной особой, однако, похоже, лишь до определенных пределов.
Пару раз наши посиделки нарушали ночные покупатели: тому бутылку, этому две. Бедолаги — тоже небось закружились, как и я, но мне-то повезло — сижу верхом на печке, — а они, горемыки, мерзнут. Второй, правда, оказался парнишкой сообразительным: предложил составить компанию моей собеседнице, но я тотчас же грозно высунулся из подсобки и рявкнул:
— Занято! — А потом блеснул дешевым юмором, посоветовав попытать счастья в киоске напротив: мол, в нем сидит такой добрый чувак…
Он доверчиво поплелся через дорогу, однако там не задержался — когда через пару минут я снова выглянул в окно, на заметенной и заснеженной улице никого не было.
Моя "хозяйка" пила как птичка, но я-то нет, и вскоре бутылка опустела. Тогда, невзирая на протесты новой знакомой, купил вторую.
Девушка пить отказалась категорически, а я выпил. А выпив, взял да и рассказал ей про "Чёрного Скорпиона" (естественно, в самом отредактированном и сокращенном варианте). Согласно этому варианту, я оказался просто случайным свидетелем неких заверченных вокруг загадочного бриллианта событий, произошедших прошлым летом в одном южном городе.
Замечу без ложной скромности: мой рассказ поимел успех. Хотя девушка вовсе не отличалась повышенной эмоциональностью, слушала она с большим интересом. Разумеется, я не сообщил ничего такого, что шапошным знакомым знать не полагается. Зачем? Да и вообще, этого не полагается знать ни-ко-му…
Потом беседа перешла на более нормальные рельсы. Я попёр о литературе, искусстве, музыке. А она, между прочим, — поддержала, и поддержала весьма толково: каюсь, даже не ожидал.
А потом…
А потом простучал-прогрохотал по рельсам первый трамвай. Следом — второй, третий… Замигали фарами маршрутки и машины. Заваленный снегом зимний город медленно, тяжело и неохотно просыпался…
Моя благодетельница посмотрела на часы:
— Наверное, вам пора. Я должна еще сделать уборку — скоро сдавать смену. И… действительно, лучше будет, если вас здесь никто не увидит.
— Да-да! — Я поднялся. — Конечно… — Мне вдруг безумно захотелось спать, и вместе с этим состоянием пришло отрезвление и похмелье. И в прямом смысле, и в переносном. Но вместе с тем еще и захотелось сказать моей спасительнице что-то приятное, и я ляпнул: — Слушайте. Если вдруг будет кто наезжать…
И понял, что сморозил глупость. Ее улыбка послужила лишним тому доказательством.
— Ладно! — Нахлобучил шапку, и внезапно до меня дошло, что даже не знаю ее имени. Вздохнул: — А меня, между прочим, зовут… — И сообщил, как меня между прочим зовут.
Она рассмеялась:
— Ну, слава богу! Наконец-то познакомились. Наташа…
Я полез во внутренний карман куртки и выудил авторучку. Оторвал от какой-то упаковки клочок бумаги и вопросительно посмотрел на девушку:
— Телефон?
Наташа вроде бы удивилась, но удивилась как-то серьезно:
— Зачем?