Срывы в постмодерн. Повести - Анна Манна

– Он будет жить в наших сердцах! – не унималась Мария.

– Вы, Чуднова, конечно, умная девушка, но, как работнику науки, во взглядах надо быть более… менее чтоли… – Теремухин посмотрел на часы, – так, пора подвести итог. Мы хотели решить, кто теперь займет кабинет с просенсетивным оборудованием…

– Его наследие – вот его жизнь! – вступила вдруг Людмила Леонидовна. Сколько людей благодаря его открытиям могут жить спокойно. Вы понимаете, что чувствует мать, когда её дочь влюбляется в какого-нибудь рок музыканта или бродягу и готова сломать ради него свою жизнь, – она уклончиво посмотрела в окно, – матерям это, конечно, понятнее.

– А я думаю, что Иван Романович всегда хотел изобрести что-то совсем другое! – Мария трогательно улыбнулась, – Как вам сказать,… я даже уверена, что его лучшее изобретение ещё впереди. Я верю в него!

– О нет! Давайте обойдемся без экзальтации. Пора бы уже оставить эти похоронные настроения и вернуться к привычному ритму работы. Люди приходят и уходят, а наука остается. Предлагаю на этом закончить наше заседание, и единогласно решить, что кабинет Сёмина переходит к вашему покорному слуге,… а то эти разговоры… Если и дальше так пойдет, то Людмила Леонидовна начнёт писать стихи, – Теремухин завершительно захлопнул ежедневник, сделал глоток минеральной воды и, как обычно вытираясь салфеткой, покинул зал заседаний.

Женщины по-тихоньку расходились. В зале остались только Мария и Людмила Леонидовна. Они думали, естественно, о покойном Иване Романовиче, но каждая по-своему. В Типогоне не было принято говорить на душевные темы, но с приходом в центр Марии Александровны Чудновой всё могло измениться, она такая открытая и живая всегда была рада даже мимолетным разговорам и смотрела на людей так, словно хотела что-то подарить.

– Людмила Леонидовна, о чём вы думаете?

Шкряба вздрогнула и заправила за ухо прядь волос.

– Я и правда что-то… Мне еще документы забирать. Сегодня после перерыва начало испытания, вы помните, надеюсь? – она стала собирать со стола свои бумаги в большую чёрную папку.

– А я об Иване Романовиче все думаю. Он такие вещи изобретал, как будто был очень несчастным человеком. И умер молодым. Так жалко. Надеюсь, сейчас он пребывает не в таком мраке. Знаете что, а давайте в память о нем изобретём что-то действительно стоящее и светлое?

– Что вы такое говорите, Мария?! Задача нашего центра помогать людям. А вас послушать, чем мы здесь занимаемся? – Шкряба возмущённо хлопала своими длинными густо накрашенными ресницами, хотя в глубине души она была согласна с Марией, просто Типогон для неё был чем-то непогрешимым и непреложным, и вся его деятельность после развода с мужем стала смыслом её жизни.

– Да, пожалуй. Это на меня просто грусть нашла. Хотелось поговорить с кем-то. Простите. – Мария с трудом улыбнулась.

– Увидимся на испытаниях.

Дверь захлопнулась, и Чуднова осталась одна. Она всё сидела и думала: то, что было у них с Иваном Романовичем не входило ни в какие рамки отношений. Он старше её, всегда такой угрюмый и скептичный, чем-то всё же привлекал юную и жизнерадостную Марию. И она была просто уверена, что это именно тот человек, которого она готова любить всю жизнь. Интересно, а что думал он? По вечерам, после работы они иногда гуляли вместе: Мария всегда придумывала повод, чтобы пригласить его пройтись по парку, а он всегда делал вид, что ищет повод отказать, но не находит. Все это было на первый взгляд однообразно и бесперспективно…

– Зови меня – Миранда. Это мой персонаж.

– Нет. Это глупо.

– Знаешь, Миранда – такая фантазерка и скорее всего дочь короля, но не принцесса. Хочешь знать почему?

– Нет.

– Потому что как раз в день своего совершеннолетия, она сбежала из дворца и отправилась в плавание со знаменитым изобретателем Сэмюэлом Ле Грандом. Миранда была тайно влюблена в него, и когда ему пришлось покинуть королевство, решила следовать за ним. Вот она бежит к пристани в таком голубом платье, а он стоит на палубе, и морской ветер раздувает его плащ. На корабле она скорее всего признается ему в любви. Интересно, что он на это ответит… И вот, корабль отчалил от берега удаляя от них земную закономерность и неся их на встречу странной судьбе…

Мария вытерла слезы. За окном виднелись крыши домов, чуть припорошенные снегом, и прохожие куда-то спешащие… А если совсем мысленно втянуться, то Типогон. Как это ни странно, Чуднова любила свою работу и всех этих людей, жужжащих и бурлящих в кабинетах, и струящихся по серым коридорам, после вечерней смены. Она наверняка себе что-то фантазировала, придумывала какой-то сказочный мир, и тогда всё преображалось, потому что иначе, извините, просто невозможно жить! И какой же образ можно придумать, когда находишься во власти тоски и живешь через силу? Мария откинулась на спинку стула и закрыла глаза: «Ну что ж: испытания, так испытания», – прошептала она и, приведя мысли в порядок, вышла из зала и направилась в лабораторию.

4. Операция по удалению смерти

В это время Теремухин, как обычно, пообедав в закусочной, направился в Типогон. Ничего не подозревая он заглянул в ларек, купил бутылку минеральной воды и, окинув беглым взглядом прочие земные радости, двинулся далее.

(Почему именно Теремухин? Мне он никогда не нравился.)

Войдя в здание научно-исследовательского центра ничем несимпатичный Афанасий Юрьевич посмотрел на часы и, обнаружив, что до начала испытания ещё есть несколько минут, ощутил в себе непреодолимое желание зайти в кабинет к покойному Ивану Романовичу и покрутиться во вращающемся кресле. Он не знал, что им руководит чья-то невидимая десница и просто ощущал себя несколько приподнято. Поднимаясь в лифте, он почему-то сказал Людмиле Леонидовне «доброго вам дня» и, достигнув наконец кабинета, вошёл в него и остановился перед компьютером. И теперь самое простое: зайти в засекреченную семью паролями последнюю версию Баланса и нажать кнопку самоликвидации программы. Но не тут-то было. В кабинет, неловко постучавшись, заглянула Людмила Леонидовна:

– Афанасий Юрьевич, я вас, наверное, не так поняла. Вы мне что-то сказали, а я думала, что не мне, т.е. я имела в виду, что конечно не мне, а я подумала… – она вытащила и засунула обратно за ухо прядь волос, – вот я и решила…, и эта чёлка непослушная, простите, у меня очки запотели.

– Ну что вы, Леонелла! Заходите. Я думаю, мы могли бы выпить по бокалу вина, – удивился своей находчивости Теремухин, обычно он сторонился женщин и не планировал никаких отношений даже в своих самых потаённых мечтах. И назвать Людмилу Леонидовну Леонеллой было для него равносильно тому, чтобы явиться на научное заседание в одних семейных трусах с красными сердечками.

– Хотя сейчас, конечно, не время, – осекся шептатель, – Вот только разберёмся с программкой. Сейчас-сейчас: 288361 baku.

– Вы меня пугаете, Афанасий Юрьевич,… но я не боюсь.

– 3322wz… я не могу сосредоточится… ваши потные очки и эта программа… – Теремухин сделал ещё одну попытку сосредоточиться, но с такой женщиной, это было просто невозможно.

– Вы учтите, я слишком одинокая дама и не понимаю азбуку морзе. – Шкряба решительно взяла Теремухина за руку и усадила на диван. Его податливость и сюрреальность во взгляде просто поразили её. Теремухин продолжал преображаться:

– Вы мне всегда нравились, Леонелла, но меня пугала ваша фамилия. Я в своих мечтах пытался изменить её, но получалось только хуже, – бормотал Афанасий Юрьевич, незаметно для себя накручивая на палец прядь волос сорокатрёхлетней, но все ещё такой привлекательной Людмилы Леонидовны.

Где-то в разгаре третьего завитка раздался сигнал, оповещающий о начале испытания «возрастного баланса».

– Не успел! – выпалил вдруг Теремухин. Миранда! Все пропало!

– Я Леонелла, кажется,… но продолжайте, прошу вас!

Теремухин выскочил из кабинета и помчался по километровому коридору. Лаборатория сразу за поворотом. На пороге он наткнулся на выбегавшего лаборанта:

– Афанасий Юрьевич, у нас проблемы, – закричал тот, – перегрузка, аппарат не справляется!

Машина явно выходила из строя: провода плавились, а экранный локализатор метал искры. Мария Чуднова лежала на горизонтальном стелоформаторе: её запястия и голова были прикованы этими ужасными датчиками, такая невинная и беззащитная. Теремухин упал на колени и разрыдался.

– Отключить! Немедленно отключить!

Все присутствующие не то от компьютерного фейерверка, не то от странного вида Афанасия Юрьевича впали в ступор и только моргали глазами. Наконец одна новенькая сотрудница дёрнула рубильник. Теремухин подполз к Марии Александровне и взял её за руку. Она была без сознания и едва дышала.

– Обычно испытания нормально проходили, – стали разводить руками лаборанты, – Вообще не понятно, почему она вызвалась. Мы на своих-то опыты не ставим…