Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян

Наконец выбрал. Из внутреннего кармана пиджака вытащил старый кожаный бумажник и серебряными двугривенными отсчитал рубль.

— Дороговато, да уж ничего, — сказал он продавцу и, протянув мне книгу, добавил: — Бери, сынок…

Вечером я обернул букварь синей бумагой, чтобы не испачкать.

ПОСТУПИЛ В ШКОЛУ

Портфеля у меня не было, поэтому я крепко обвязал свой букварь, две тетради и бумагу для рисования красной резинкой от рогатки.

На мне было все новое, даже шапка — новенькая матросская бескозырка с двумя черными, с золотой каемкой ленточками, развевающимися над новой сатиновой рубахой. Но самыми непривычными и неудобными для меня были длинные чулки, которые начинались в новых чустах и кончались под короткими брюками, обхваченные круглыми резинками. У меня еще никогда не было таких чулок, да и Амо, Погос и другие мальчики их не носили. Летом мы ходили босые, а зимой надевали шерстяные вязаные чулки. А такие чулки из духана[10] носили только девочки. Говоря по правде, эти чулки мать купила для Зарик, но они были ей малы и потому перешли мне.

Каждую минуту мне казалось, что чулки вот-вот сползут вниз. Рука моя то и дело тянулась к круглым резинкам, и всю дорогу меня терзали мысль о предстоящем «экзамене» и чулки.

Отец шел с сияющим лицом. В этот день он особенно тщательно побрился, надел праздничную одежду, шляпу, которую сестра вычистила щеткой необыкновенно старательно, и подпоясался узким ремнем. Отец выпил для бодрости стаканчик водки и сейчас то и дело теребил ус правой рукой. Он молчал, часто оборачивался ко мне, будто затем, чтобы поправить ленточки бескозырки, но на самом деле своей жесткой, шершавой ладонью он поглаживал мне шею, и я понимал, что отец очень волнуется.

В школьном дворе было пусто. Отец искал глазами кого-то, растерянно и беспомощно оглядываясь. В это время из подвального этажа вышел старик.

— Багдаса́р? — крикнул отец и, потянув меня за руку, поспешил к нему.

Отец обрадовался ему, будто родному брату после долгой разлуки. Меня это очень удивило. Ведь Багдасар был наш сосед. Я часто видел, как они встречались на улице. Отец всегда здоровался с ним, слегка улыбаясь, а вечно сердитый Багдасар, по обыкновению, бурчал себе что-то под нос.

— Багдасар! Здравствуй, Багдасар! — радостно повторял отец, приближаясь к нему.

Багдасар, державший в объятиях какой-то большой пестрый мяч, вывалянный в чем-то белом, довольно холодно ответил на восторженное приветствие отца:

— Здравствуй. Щенки! И кто это закинул в мел этот «клопус»?

Отец вначале изумился, потом, сообразив, что «щенки» к нам не относится, деланно сочувствуя, покачал головой:

— Вай… Вай… Вай!

Затем, порешив, что достаточно посочувствовал, спросил:

— Братец Багдасар, куда мне вести ребенка?

— В школу поступать будет?

— Да.

— Веди наверх, заведующий там сидит.

По узкой деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж. Из одной комнаты доносились голоса — вошли туда.

— Здравствуйте, — смущенно сказал отец.

А я тем временем постарался спрятаться за его длинными ногами.

В комнате за столом сидел пожилой мужчина с небольшой седеющей бородкой, а на длинной скамье у стены — две женщины.

— Здравствуйте, — улыбнулся мужчина, поднимаясь с места. — Подойдите ближе, пожалуйста.

Этот, как бы сказал отец, «приличный» мужчина так хорошо улыбался, что мы, набравшись смелости, подошли к столу. Мужчина не стал ждать, пока заговорит отец, и, подавая ему руку, сказал:

— Я заведующий школой, Смбатя́н. Сына в школу привели?

— Да, — ответил отец и слегка подтолкнул меня вперед.

— Хороший мальчик, — сказал заведующий и, обращаясь ко мне, спросил:

— Читать умеешь?

Я кивнул.

— Вот метрика, заявление и свидетельство о прививке. — Отец протянул документы заведующему.

— Это отдайте товарищу Сати́к, — ответил заведующий, указывая в угол комнаты.

И только тут мы заметили, что в комнате стоит еще один стол, а за столом сидит красивая девушка в зеленоватой блузе мужского покроя, со стрижеными волосами. Девушка быстро подошла к нам, взяла бумаги из рук отца. А заведующий открыл мой букварь и сказал:

— Ну, читай.

Я стал смотреть в книгу и затараторил почти наизусть:

— Идет урок… Вот гора…

— Молодец, — слегка похлопывая меня по плечу, сказал заведующий и обратился к секретарю: — Сатик, все в порядке?

— В порядке.

— Ну, поздравляю, — снова обернулся к нам заведующий. — Первого сентября придешь в школу.

Отец взволнованно поблагодарил, я быстро сложил книгу и тетради. Мы вышли из кабинета заведующего.

Отец впервые в жизни обнял меня:

— Молодец, сынок, лицом в грязь не ударил!..

В его седеющих усах поблескивала слеза. Потом несколько дней подряд он все рассказывал соседям, приносившим обувь на починку, как я при заведующем «без сучка без задоринки по книжке читал».

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ В ШКОЛЕ

Я решительно отказался носить чулки с резинками — ребята надо мной смеялись. К моему первому серьезному бунту члены нашего семейства отнеслись по-разному. У сестры моей, Зарик, которая училась в другой школе, и своих забот хватало — она гладила и приводила в порядок юнкомовскую форму и сатиновый красный галстук.

Отец в тот день опять хворал и, лежа на белоснежных подушках, пил, отдуваясь, липовый чай. С первого взгляда казалось, что он безучастен к домашней суете. И только мать сердилась:

— Не босиком же пойдешь, стыдно ведь!..

— Не хочу! Ну не хочу девчачьи чулки! — чуть не плача, отвечал я.

Пока мы разбирали этот злополучный чулочный вопрос, вошла Мариам-баджи.

— С