Первичность ощущений. Песни, стихи и сказки - Артур Аршакуни

Царство это (или королю полагается королевство?) – итак, королевство это, под названием Тяпляпляндия, прямо скажем, было небольшое: на карте копейкой накроешь, но Апогея Первого это не смущало – какое ни есть, а мое. Тем более, Апогей Первый хорошо разбирался в истории и знал, что королей всегда почему-то больше, чем королевств.

В том королевстве Тяпляпляндии, как во всяком другом приличном, была столица Дилидон с Королевским Замком на высоком берегу речки Бульки (в ней окрестные жители топили излишки котят, а на другое она была мало пригодна), с главной площадью имени Летнего Солнцестояния, над которой возвышалась башня с флюгером и Главными Королевскими Часами с Боем, и жителями, которые снимали шляпы и кланялись, когда по булыжной мостовой с грохотом прокатывалась королевская карета с четверкой цугом, ругались друг с другом на рынке и жителей окрестных деревень называли не иначе, как «жуликами» и «цыганским отродьем».

Правда, Апогей Первый редко бывал в Дилидоне, проводя время в основном в шумных королевских охотах, визитах к своим коронованным соседям и переговорах на высшем уровне, которые продолжались вот уже пятнадцать лет, по поводу изменения уровня воды в озере Коррито-Худо, омывающего пять королевств.

Ну, скажите на милость, как при таком положении дел может процветать королевство, хотя бы и сказочное? Естественно, не может. Более того (будем откровенны), оно разорялось, но король Апогей Первый, помимо истории, знал также другие науки и вовремя понял, что самое захудалое королевство не может существовать без Государственного Аппарата.

И он его создал. И все стало на свои места. Министры стали требовать со своих заместителей, заместители – с бургомистров, бургомистры – с управляющих, а управляющие – с горожан и селян. Горожане платили налоги и ругались с селянами, а селяне ругались с горожанами и сеяли пшеницу. Недовольных сажали в тюрьму и потому все было прекрасно.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Самое время настало сказать несколько слов о вопиющей несправедливости в современных сказках. Так вот, в современных сказках (романы там, повести и другие) персонажи появляются перед читателем ну совершенно по произволу писателя. Вот, скажем, в какой-нибудь толстой пятитомной сказке о Пупее рассказывается о том, какие подвиги совершил некий… м-м… король там, или рыцарь, сколько он драконов победил, сколько королей, королев и королевств покорил, какие у него были штаны, прыщик на носу и выражение лица, когда он садился на коня, и только в конце самого последнего тома мы узнаём о том, что у этого короля был дядя, страдающий эпилепсией, или дочь, которая любит песенку «Вот стою, держу весло» и не любит манную кашу. Как будто эпилептический дядя или слишком нормальная девочка чем-то провинились перед писателем, и он о них забыл.

Так вот, чтобы этого не было, я сразу скажу, что король Апогей Первый имел жену, королеву Амальгаму, а детей и душевнобольных родственников у него не было. Что касается детей, ну какие тут могут быть дети, если король месяцами в командировках, а если и нет, то сутками разъезжает по всяким своим знакомым баронам, возвращается за полночь и во сне бормочет про каких-то фей в лесу! Нет-нет, вы вдумайтесь. Все обыкновенные мужья обращаются к своим обыкновенным женам со словами «моя королева», но, когда король Апогей Первый обращался к жене своей, королеве Амальгаме, именно так, ее это вовсе не утешало. Ибо она была женщиной. А женщина готова простить мужчине и даже королю любые банальности при условии, что ее любят. Когда же женщину, даже королеву, не любит никто (или любят все, что, впрочем, одно и то же), она… Совершенно верно. Она занимается государственными делами.

И вполне естественно, что королева Амальгама от нечего делать занялась государственными делами, ибо, повторяю, она была женщиной.

К тому же донельзя (то есть, по-женски) дотошной и любопытной. И потому долго ли, коротко ли, но она постепенно прибрала к рукам в отсутствие мужа все хозяйство, именуемое Государственным Аппаратом. Дел у нее, естественно, появилось великое множество. В частности, ей нравилось время от времени наводить страх на кабинет министров неожиданными инспекциями, проверками документации и резкими изменениями внутренней политики. А население Тяпляпляндии было терпеливое, было смирное и исправно подчинялось Высочайшим Повелениям: сегодня сеяло пшеницу, а завтра – анютины глазки, в дождь раскрывало зонты, в ведро – рты, обменивало вторсырье на утиль, а утиль – на уцененные товары, по субботам веселилось, а в воскресенье ходило в церковь.

И так бы шло до скончания века, но, еще раз повторю, – королева Амальгама была женщиной, а это значит, – что-то должно было случиться. Вот оно и случилось: королева Амальгама заскучала. Ну, посудите сами, что за жизнь она вела! Все ей, понимаете ли, дозволено: не явиться на утверждение Закона о смене времен года; обозвать дармоедом Главного Ученого, почтенного магистра Спектрографа, когда тот, бедный, вторую неделю кряду терпеливо сидел под яблоней, пытаясь максимально точно воспроизвести эксперимент по открытию закона всемирного тяготения; по причине плохого настроения отменить фестиваль «Мисс Безыспод…, пардон, Преисподняя» на лучшую ведьму королевства… Каково? А моды? Не успеют модельеры что-нибудь эдакое придумать, как уже готово – несут вам. Главное, никто не носит, потому как мода другая, – а вы носите. А новости, сплетни там всякие? Чихнет на задворках Королевского Замка Главный Распорядитель Террариум, забодает коза идущего из Замка через дорогу за канифолью Главного Музыканта иностранца де Триоля, – уже бегут, уже доносят… Не созрела еще новость, не испеклась, – что с ней делать, сырой и несъедобной? Что за жизнь! Поневоле захандришь, закапризничаешь, а при продолжительных нагрузках на нервную систему и в стресс впадешь.

И вот заскучала наша королева Амальгама, заскучала, подумала:

– Чего бы Нам такого придумать?

И придумала. Хлопнула она в ладоши, позвонила в серебряный колокольчик и объявила сбежавшимся придворным:

– Мы высочайше постановили быть Покровительницей Искусств!

Вот так. Постановили. Это не трудно. Но ведь за постановления в веках не прославляют. Надо что-то и дальше постановлений делать. Например, их исполнять.

Вызвали тут в Королевский Замок всяких стенографисток, представителей дворянства и общественности, специалистов по чистым и особенно грязным политтехнологиям, а наутро, после экстренного ночного заседания кабинета министров, трубадуры, глашатаи, скороходы и прочие средства массовой информации разнесли по всему королевству такой вот Указ:

Объявляется

Е. К. В.

королевой Амальгамой

конкурс

на лучшее стихотворение

в честь

Е. К. В.

королевы Амальгамы!

Допускаются

к конкурсу все желающие,

а также

иностранные гости.

Победителя ждет все, что он ни пожелает,

и еще половина того же впридачу,

а также

Именной Королевский Унитаз

(действующая модель, масштаб 1:10)

из чистого золота!!!

Короче говоря, пошла соответствующая идеологическая обработка населения. Желающих, действительно, оказалось очень много; пришлось даже создать Авторитетную Комиссию под председательством Главного Критика Кляузиуса, которая отбирала финальную группу претендентов. Многих, конечно, пришлось отсеять сразу: представители низкого, так сказать, народа по своей природе не смогли, тасзать, возвыситься до королевского величия. Бытие, тассть, определяет сознание, но, гм-гм, сравнивать королеву, пардон, с «Курицей, Которая Нас Всех Сбирает Под Свое Крыло» или «Скалой, Которая Подпирает Мир», согласитесь, не совсем, тзть, изящно.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. За каждым финалистом посылалась стража во главе с начальником стражи Принципоном, так что все было строго и по закону. Так вот, пока стража колонной по три марширует по улицам Дилидона, я, памятуя о вопиющей несправедливости в современных сказках, поспешу рассказать об одном поэте, Антуане Нонсенсе, ибо его обязательно вызовут на высочайший конкурс – уж поверьте мне на слово.

Правда, поэта беднее его не найти во всей Тяпляпляндии, потому что он был Настоящим Поэтом. А так как он был Настоящим Поэтом, он никогда не унывал.

Был он женат, скажу прямо, и жил с женой своей, любимой Бегонией, на чердаке небольшого дома, недалеко от площади имени Летнего Солнцестояния, на улице Веселых Башмачников. Кстати, почему Веселых Башмачников, я объяснить не смогу. Ну, Башмачников – это ясно, но почему Веселых? Ну, Неунывающих Башмачников – более или менее, Башмачников Навеселе – куда ни шло, но Веселых – этого, простите, и я не знаю. Но это же сказка, а в сказке даже Сказочник ничего не знает, так что слушайте дальше.