Ошибка Либермана - Стюарт Каминский

Старые хрычи начинали собираться около десяти утра — кружок из старых евреев и одного старого китайца, Хауи Чэня. Это прозвище дал им Мэйш, и они с гордостью носили его, принимая новичков неохотно и только после длительной процедуры приобщения.

— Либерман здесь? — повторила женщина, обращаясь к грузному мрачному мужчине с лицом бульдога, стоявшему в белом фартуке за стойкой. Хотя старики замолчали, женщине все-таки пришлось повысить голос, чтобы перекричать невидимое радио.

Мэйш был слишком хорошо воспитан, чтобы пялиться на женщину. Кроме того, ему надо было поддерживать свою репутацию.

— Мэйша никогда ничего не волнует, — говаривал Сид Леван. — Нам бы надо называть его Непробиваемый Мэйш. Сюда может зайти парень с тремя головами и заказать омаровый суп навынос, а Мэйш и глазом не моргнет. Мэйша ничего не волнует.

Поэтому Мэйш, на которого смотрели старые хрычи, должен был поддержать свою репутацию, но, по правде говоря, даже его вывело из равновесия это создание, которому самое место — в рекламных роликах косметики, или купальников, или диетической содовой.

По радио, находившемуся неизвестно где, звучал шум толпы и голос Гарри Кэрея, а женщина ждала ответа от Мэйша, который, казалось, забыл, где находится. Она посмотрела на двух стариков у стойки, улыбавшихся ей скорее по старой памяти, чем с надеждой. Один старик в кепке, не кто иной, как Гершл Розен, толкнул другого и спросил:

— Который?

— Который? — эхом повторила женщина.

— Который Либерман? — сказал маленький, как гном, Гершл, оглянувшись на свою дружину, будто удачно поиграл словами[4].

В помещении было три кабинки, отделенных перегородками. Четыре старика, среди них китаец, сидели в первой. Вторая была пуста. Из третьей кабинки высунулась бесплотная рука и поманила женщину пальцем.

За три минуты до того, как она вошла в «Ти энд Эл деликатессен», Райн Сэндберг пробил дабл в двух пробежках на восьмой, и Гарри Кэрей сходил с ума от радости.

Хотя обычно Эйб Либерман с удовольствием сидел в жару в закусочной своего брата Мэйша, теперь он мечтал оказаться на стадионе «Ригли филд» в двадцати минутах езды отсюда, жевать бутерброд компании «Оскар Майер» и смотреть на обнаженные загорелые плечи и веснушчатые спины девушек, проводящих выходной на открытой трибуне. А еще лучше было бы сбросить лет тридцать — сорок и смотреть, как Билл Николсон или Хэнк Зауэр отбивает крученый мяч от Ивелла Блэкуэлла на правую трибуну.

Не стоило в такой августовский день сидеть в закусочной Мэйша со сломанным кондиционером. На столе перед Либерманом стояли и вентилятор, направленный ему прямо в лицо, и радиоприемник, но вентилятор был старый и утомился, а радио звучало так, будто страдало астмой, как Эл Блумбах.

— Я не знаю, Дейви, — сказал Гарри Кэрей по радио.

— Трилло — неплохой выбор в этой ситуации, — заверил Дейв Нельсон, от которого всегда можно было услышать какую-нибудь успокаивающую избитую фразу.

— Неплохой выбор? — Либерман обратился к Хэнрагану. — Да это единственный вариант, который есть у Циммера. Он ближе всех к мексиканцу на этой скамейке. Я собираюсь взять внуков на игру в понедельник. Хочешь пойти? Я куплю еще один билет.

Детектив Уильям Хэнраган крякнул, улыбнулся и отрицательно покачал головой. Этим утром он излучал уверенность, щеки розовели, обычно растрепанные волосы были подстрижены и аккуратно зачесаны назад. Красивое лицо ирландца слегка отекло. Голубая рубашка с коротким рукавом взмокла от пота, но галстук был тщательно выглажен. Сегодня Хэнраган лез из кожи вон, чтобы убедить самого себя, своего напарника и весь мир, что выпивка ему не нужна.

Когда Мэнни Трилло приближался к базе, дверь «Ти энд Эл» грохнула. Там не было пружины. Тем, кто неосторожно толкал дверь слишком сильно, она часто отлетала прямо в лицо. Пружину сняли пару недель назад двое ремонтников, которых после этого больше никто не видел. Старые хрычи высказали предположение, что эти двое были ворами и ездили по всей стране, охотясь за дверными пружинами.

Женщина с волнистыми рыжими волосами сумела проскользнуть через опасную дверь, чтобы задать свой вопрос. Теперь она стояла перед кабинкой Либермана. На ней было облегающее белое платье с цветочками, вышитыми у глубокого выреза, в котором виднелись груди, напоминавшие две бронзовые луны.

— Либерман, — сказала она.

— Вальдес, — отозвался Либерман.

И тут Мэнни Трилло отбил мяч за пределы поля.

— Ни хрена себе! — воскликнул Гарри Кэрей.

Либерман откинулся на спинку стула, наслаждаясь жизнью, игрой «Кабс» и видом Эстральды Вальдес, самой классной проститутки Норт-Сайда.

— Садись, Эстральда, — предложил он. — Могу я тебя чем-нибудь угостить?

— Что-нибудь холодное, без калорий, viejo[5], — ответила она, садясь рядом с Либерманом. — Должна следить за фигурой.

Она коснулась своего плоского живота и посмотрела на сержанта Эйба Либермана, а тот махнул рукой грустному мужчине в фартуке, стоявшему за стойкой.

Старые хрычи, как и сотрудники полицейского участка на Кларк-стрит, расходились во мнениях относительно того, на кого похож Либерман. Некоторые из них считали, что мрачноватый Эйб Либерман выглядит точно как такса, а по мнению их оппонентов, он больше всего напоминал ищейку — пусть очень маленькую, но все же ищейку. Либерман действительно не обладал внушительной фигурой: при росте метр семьдесят он весил около шестидесяти пяти кило. Выглядел Эйб, как минимум, лет на пять старше своих шестидесяти. Жена Либермана считала его самыми привлекательными чертами вьющиеся седые волосы и седые же усики, которые она называла «изысканными». По ее мнению, муж был больше похож на юриста или бухгалтера, чем на полицейского. Мэйш, с другой стороны, думал, что его брат похож на недокормленного Гарри Джеймса. Он сказал однажды молодому полицейскому, спросившему, кто такой Гарри Джеймс:

— Это трубач, у него своя группа. Тот самый, что женился на Бетти Грейбл.

— А Бетти Грейбл кто? — спросил полицейский, и Мэйш сдался.

Теперь Мэйш принес кувшин чая со льдом и чистый стакан для Эстральды. Он налил чаю ей и Эйбу и вопросительно посмотрел на Хэнрагана.

— Еще кофе, — сказал Хэнраган.

— Есть хочешь? — спросил Либерман Эстральду Вальдес.

Мэйш ждал.

Она отрицательно покачала головой, и Мэйш удалился тяжелой походкой.

— Что это с ним? — спросила Эстральда.

— С Мэйшем? Завидует, — ответил Либерман. — Он мой брат. Тебе нравится бейсбол?

— Ничего себе, — ответила девушка, пожав плечами. — Я люблю бокс.

Андре Доусон выбил мяч в аут в конце иннинга. Либерман протянул руку и выключил радио. В «Ти энд Эл» не было слышно ни звука, если не считать жужжания вентилятора, стоявшего на столе. Разговоры — обычно громкие, на самые разные темы, от бейсбола до цен на пастрому, прежних и планируемых поездок в Израиль, — прекратились, поскольку обладателям ушей, из которых торчали пучочки седых волос, очень хотелось услышать, что этой девушке-картинке нужно от Эйба.

— Давайте ближе к делу, — предложил Хэнраган, вздохнув и разглядывая свою чашку, чтобы удостовериться, что на дне не осталось ни капли кофе, перед тем как придет Мэйш, чтобы налить свежего.

— Сегодня жарко, и «Кабс» ведут в игре, — заметил Либерман. — Давай насладимся этим редким моментом, Уильям.

Хэнраган крякнул и помахал рукой Мэйшу, который двинулся в их сторону с наполовину полным кофейником.

Либерман никуда не спешил. Ему было уютно в кабинке, куда доносились запах кошерного мяса и голоса стариков, болтавших о том о сем. Кроме того, он знал, что Эстральда собирается сказать нечто важное. Она сообщила об этом заранее и попросила о встрече, но не на ее территории, а в каком-нибудь безопасном месте, где никто ее не узнает.

Либерман решил, что подходящим местом будет закусочная «Ти энд Эл», находящаяся всего в пяти кварталах от его дома, куда наверняка не придет никто из знакомых Эстральды.

Либерман не хотел торопить ни женщину, ни самого себя. Накануне он поздно лег, смотрел запись «Зоопарка в Будапеште» с Лореттой Янг. Бесс около часа сидела вместе с ним, потом ушла, сказав, что собирается посмотреть Коппела, а потом лечь спать. Либерман досмотрел фильм до конца и прикончил последнюю коробку печенья «Тамтам». Лег он около часа ночи, и Бесс уже тихонько похрапывала. Либерман проспал четыре часа, неплохо для него.

— Который час? — спросила Бесс, перевернувшись и потянувшись за очками, когда он встал.

— Четыре тридцать, — ответил он.

— Ты встаешь? У тебя медосмотр сегодня?

— Нет, завтра. Спи дальше, Бесс. Я сварю кофе, — сказал он, наклонившись, чтобы ее поцеловать. Он еще не дошел до двери спальни, а она уже заснула.