Ошибка Либермана - Стюарт Каминский

В тот день Хуан сидел за столом и, потягивая кока-колу, наблюдал, как новый ночной бармен подает посетителям напитки и наполняет кассу. Вдруг он услышал крик из-за «Райских врат». Крики редко доносились через эту массивную дверь. Лет пять тому назад ему пришлось уволить маленькую кореянку по имени Тина за то, что она кричала в притворном экстазе так громко, что ее было слышно в баре. А иногда какой-нибудь клиент заходил слишком далеко, и девушка издавала крик боли. Чаще, правда, кричали сами клиенты, но это было другое дело.

Хуан Эрнандес вышел из-за стола, махнул рукой новому бармену и ловко поймал винтовку, которую тот ему бросил. Когда-то Хуан видел, как кто-то вот так бросил винтовку Джону Уэйну, и с тех пор ждал такого же момента. Он прошел через «Райские врата» с винтовкой в одной руке, как Дьюк или Стрелок[2], и двинулся туда, откуда слышался крик. Ему не нужно было открывать двери комнат на своем пути — он знал, какие из них заняты и какие девушки там работают. Кричала одна из двух сестер-мексиканок по фамилии Мадера. Они работали в «Крошке О’Брайен» дольше всех девчонок, вдвоем за особую цену.

Идя по коридору в своем мешковатом сером костюме без галстука, как самурай, но с другим оружием, Хуан принял решение заплатить этим девушкам большие премиальные, а потом уволить обеих. Уж слишком умны. А с умными девушками всегда проблемы. Сестры были хороши для бизнеса, но с ними вечно случались неприятности, как, например, сейчас.

Он распахнул дверь ногой и направил винтовку на кровать. Там лежал голый мужчина. Хуан его узнал. Он никогда не забывал лица клиентов и на этом лице никогда не замечал угрозы. Даже сейчас угрозы не было. Он увидел страх. Но где же девушки? Мужчина не повернул головы, но глаза его были устремлены на дверь, через которую вошел Хуан.

Эрнандес не успел оглянуться, как получил пулю в шею. Захлебываясь собственной кровью, он повернулся и увидел двух обнаженных молодых женщин, стоявших рядом, с пистолетами в руках. Они выстрелили одновременно, и Хуан Эрнандес де Барселона умер с мыслью, что переезд в Америку был долбанной ошибкой.

Теперь завизжали девушки во всех комнатах.

Человека, который лежал на кровати, звали Джеймс «Скетл» Гарт, и он называл себя внуком Брета Гарта. Скетл успел рассказать сестрам Мадера, что у него преступное прошлое и что он «погулял» и в Алабаме, и в Иллинойсе. Еще он называл себя богатым и влиятельным человеком, но этому сестры Мадера не поверили. Для них Скетл был просто клиентом, которого они ждали. Одна из девушек, Эстральда, вставила дуло пистолета ему в ухо и приказала кричать. Он медлил, тогда другая сестра толкнула его и вставила дуло пистолета в другое ухо. Скетл закричал.

Джеймс «Скетл» Гарт наблюдал за быстрыми движениями двух женщин и видел, как мелькали их груди с напряженными сосками. Старшая, Гваделупе, вырвала винтовку из рук мертвого Эрнандеса. Младшая бросила свой пистолет Скетлу, и тот поймал его в замешательстве, поскольку был ранен из винтовки Хуана. Скетл корчился от сильнейшей боли и не понимал, что к чему.

Приближались шаги. Сестры не проронили ни слова. Младшая взяла пистолет у сестры и засунула его под матрас, а старшая бросила винтовку на грудь Хуану. Едва они успели повернуть Хуана лицом к Скетлу и к кровати, в проеме двери появился первый ни о чем не подозревавший свидетель. Это был голый мужчина лет шестидесяти, тощий, но с большим животом.

— Твою мать, — сказал он. — Надо валить отсюда.

В дверь вломился бармен Фрэнк, посмотрел на трупы и испуганных сестер, стоявших в обнимку, и спросил:

— Вам есть куда идти?

— Si, — ответила старшая. — Да.

— Тогда идите, — сказал Фрэнк и опустился на колени рядом с Хуаном, чтобы расстегнуть его пиджак и забрать пояс с деньгами.

Повсюду были люди, они хватали одежду, выбирались через окна. Сестры быстро оделись и двинулись по коридору, по которому меньше двух минут назад прошел Хуан. Они вышли из «Райских врат», миновали двух пьяных, сидевших в углу, — те, похоже, не поняли, что происходит нечто необычное.

Через семь минут и пять кварталов сестры Мадера вошли в дом покойного Хуана Эрнандеса де Барселоны.

Сестры торопливо искали деньги — они знали, что деньги должны там быть. Бармена или других девушек они не опасались — никому не пришло бы в голову, что Хуан держит деньги дома в жестяных банках. Об этом узнала старшая из сестер, Гваделупе. Она слышала, как Хуан бредил в лихорадке об этих банках в ту ночь, когда док Тотаро извлек из его живота пулю и оставил его на кровати Людмилы. Гваделупе услышала и запомнила этот бред, и с того дня сестры по очереди следили за Хуаном, когда тот возвращался домой по утрам, а на следующий вечер вновь приходил в «Крошку О’Брайен». Они следили за ним несколько месяцев и ни разу не видели, чтобы он заходил в банк. И тогда сестры разработали план.

Сестры спешили, потому что знали: скоро приедет полиция. Они не знали, когда именно, но были уверены, что она появится. Гваделупе считала, что полицейским потребуется не меньше часа, чтобы выяснить, где жил Хуан, и даже после этого у них, возможно, не появится причины сюда ехать. Девушки надеялись, что ситуация покажется всем ясной. Хуана убил пришедший в ярость клиент с темным, как выяснит полиция, прошлым, которого, в свою очередь, успел убить Хуан.

Сестры искали деньги. В доме царил беспорядок. Кучи хлама. Старые лампы, сломанные радиоприемники, мебель. Минут через двадцать младшая нашла банку с деньгами в телевизоре с выпотрошенной начинкой. Вторую банку старшая обнаружила на чердаке на полке.

— Этот засранец рассовал их по всему дому, — закричала она в бешенстве. — Так мы тут всю ночь проторчим.

Но искать всю ночь они не могли. Через два часа они нашли четыре банки с деньгами. Перепачканные, испуганные, задыхающиеся, сестры услышали вой сирены. Они завернули найденные банки в простыню и вышли через черный ход. Младшая, Эстральда, перекинула простыню через плечо, как мешок с бельем.

Полицейская машина, сирену которой они услышали, ехала совсем не в их сторону. Совершенное ими преступление было не единственным в Корпус-Кристи в ту ночь. Женщина по имени Фиби Флойд вонзила вилку для барбекю в шею своему мужу Фрейзеру за то, что он переключил телеканал, когда она смотрела «Звуки музыки». Это была сирена машины, которая ехала за Фиби. Сестры ушли из дома Хуана и покинули город, так и не узнав, что более сорока жестяных банок с купюрами потом нашла шестидесятипятилетняя чернокожая уборщица Кларисса Роджерс, которую две недели спустя наняла компания «Сазерн прайд риэлти», чтобы перед продажей дома покойного владельца бара «У крошки О’Брайен» привести его в порядок.

Ночью Кларисса потихоньку перевезла банки домой на грузовике своего мужа и три недели спустя столь же незаметно переехала в Стоктон, штат Калифорния. Там она арендовала шесть очень больших ячеек в банке и приходила посмотреть на их содержимое примерно раз в месяц.

Сестры Мадера подсчитали, что вынесли из дома Хуана в общей сложности 54 674 доллара. Они поделили эту сумму пополам и забеспокоились — об отпечатках пальцев, о слухах, о бармене Фрэнке и о том, что другие девушки из «Райских врат» могут их заподозрить.

Они решили расстаться навсегда. Они уедут как можно дальше от Техаса и не скажут друг другу, куда направляются.

И вот Гваделупе уехала на автобусе в Сан-Диего, где вложила свои деньги в дешевую круглосуточную забегаловку. Забегаловка не прогорала, но и не процветала. Она просто съедала по пятачку прибыли за раз. Когда деньги кончились, Гваделупе продала забегаловку и уехала на север, в Сент-Луис, где вернулась к прежнему занятию и встретила одного отпускника, признавшегося ей в любви. Он позвал ее с собой в Чикаго, и она с радостью поехала.

Тем временем Эстральда направилась в Майами, где без труда нашла клиентов, когда кончились деньги. Из Майами она переехала в Феникс, оттуда — в Лас-Вегас, а затем — в Чикаго, где процветала, и планировала новую жизнь, и мечтала о будущем, когда в один прекрасный день станет владелицей такого же бизнеса, как в баре «У крошки О’Брайен». И почти десять лет ей казалось, что мечта сбудется.

Но у богов были совсем другие планы.

1

Август 1990 г.

— Либерман здесь? — громко спросила женщина, перекрикивая трансляцию игры «Кабс»[3] по радио.

Несколько секунд назад она вошла в «Ти энд Эл деликатессен», и посетители — шестеро стариков, называвших друг друга старыми хрычами, — подняли на нее глаза и замолчали.

Женщины вообще редко заходили в заведение Мэйша с десяти до пяти, а ведь еще не было и двух. А уж подобные женщины здесь и вовсе не показывались. Они и в округе не появлялись. Нет, кое-какие женщины, конечно, заглядывали сюда до девяти утра. Мелоди Розен, дочь Гершла, работавшая продавщицей в детском магазине Басса на этой же улице, частенько забегала выпить кофе с поджаренным бубликом. И Герта Блумбах из юридической конторы в центре города появлялась по вторникам и четвергам в восемь утра, чтобы выпить чашку чая и съесть омлет с копченым лососем. Время от времени заходила Сильви, внучка Хауи Чэня, хорошенькая, в очках с толстыми стеклами, — та каждый раз заказывала что-то новенькое. Они заглядывали сюда по пути на работу — подкрепиться чашечкой кофе и спросить, что новенького, как и владельцы окрестных лавок, таксисты и — изредка — полицейские этого квартала.