Верность (сборник) - Аткай Аджаматов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был ты щедр
Перевод С. Сущевского
Абуталибу Гафурову
Был ты щедр, как летние рассветы,Чист душой, как росные цветы,Жил и пел, как должно жить поэтам,Сторонясь тщеславной суеты.Музыкант, ремесленник и пахарь,Ты себе ни в чем не изменил,Старую овчинную папахуНа каракуль все же не сменил.Трость в руках – и таПод стать владельцу:Узловата, согнута, крепка.Не любил изысканных безделиц,Все, что делал, делал на века.Тверд, надежен, как родные скалы,Как земля родимая, простой.Сочетал ты мудрость аксакалаС детскою сердечной простотой.Твой напев правдивый — как дыханье.Те стихи, что людям ты слагал,Были крепки, как вино в духане,Сочны, словно травы на лугах.Взял размах ты у весенних пахот.Строк твоих певучая зурнаЧебрецом, степной полынью пахлаИ была, что рощи, зелена.Был ты чист, как летние рассветы,Ненавидел суету и ложь.Жизнь прожил, как должно жить поэтам,На стихи свои во всем похож.
Родник Кайырхана
Перевод С. Сущевского
Где рдеют маки и стрекозы реют,Где над водой склоняются цветы,Прозрею вновь,Земляк из Эндирея, —Нет ничего мудрее доброты.
Не потому ли, чтя обычай горский,Чист, как дитя, в ненастье и в туманИ дом, и душу путнику, как гостю,Распахивал с улыбкой Кайырхан.
– Бузу на стол! Гость в доме не обуза! —И с радостью, и с грузом горьких бедТвоя семья, как три струны кумуза,По вечерам влекла людей к себе.
Любую грусть участье друга лечит.С веселой песней легче перевал.Пусть у других покрепче были плечи,Но ты всегда их первым подставлял.
Ты говорил: «Неистребима зависть.И зло повсюду на земле живет.Но коль улыбка в сердце завязалась,То плод любви созреет в свой черед».
Но этот мир устроен так нелепо!Людской бедой он не бывает сыт.Шальною пулей на исходе летаСмертельно ранен был любимый сын.
Ты ждал любви, но вот к тебе под кровлю,Как волк в кошару, ворвалась беда.Родня твердила: «Кровь смывают кровью.Мсти, Кайырхан, чтоб выполнить адат.
Спусти курок, пусть кровь из раны брызнет!»Но мстить легко, труднее во сто крат,Нет, не убийцу, а жестокость жизниСвоею добротою покарать.
За днями дни текли в труде упорном.И там, где сын издал последний крик,Среди камней струею непокорнойВ ауле горном зазвенел родник.
Стареем мы, и все вокруг стареет.Лишь струи, как душа твоя, чисты.Да, ты был прав, земляк из Эндирея, —Нет ничего мудрее доброты.
В дни горьких бед, в минуты неудачи,Когда на сердце слишком тяжело,Приду сюда, склонюсь к воде прозрачной,Чтоб силы взять – воздать добром за зло.
«Словно паласы хучнинской раскраски.»
Перевод С. Сущевского
Расулу Гаджиеву
Словно паласы хучнинской раскраски,Утро туман на песках расстилает.Синьку насыпало в ласковый КаспийИ облака, что пеленки, стирает,
Пену взбивает у низкого мола,Гонит кефаль на раздольные тони.Горец на отмели, взор – будто море.Глянет красавица – сразу утонет.
Вспомнилась мне поговорка невольно:«Звезды и днем синеглазый заметит».Смотрит задумчиво горец на волны,Шаг ненароком пред ними замедлил.
Что он средь них отыскать уповает?Там, где баркасы гуляют вразвалку,Быстрыми взмахами вдаль уплывает,Может быть, женщина, может, русалка.
Может, конец это, может, начало.Может, разлука, а может, и встреча.Может быть, чайки кричат у причала,Может быть, слышатся нежные речи.
«Клонится низко луна над водою,Но все равно никогда не утонет,Гонится быстро волна за волною,Но все равно никогда не догонит.
Гонятся все за далекой мечтою,Ловят, искусные сети расставив.Может быть, рыбкой сверкнет золотою.Но, вероятней, бесследно растает».
Волны играют у берега в салки.Прячет с улыбкою ласковый Каспий,Может быть, женщину, может, русалку,Может быть, явь, а может, и сказку.
Крылья таланта
Перевод С. Сущевского
Братьям-близнецам худож никам Сунгуровым
Прощайте!Прощайте, два друга, два брата!Навеки два мастера нас покидают.Гасан и Гусейн – словно крылья таланта,А птицы – всегда на лету погибают.
Еще не просохли веселые кисти.Звенят на полотнах весенние реки,Луга зелены, распускаются листья,Но стужа сердца вам сковала навеки.
Согретые вашим кипучим талантом,Поют на полотнах гармони и бубны,Выходят с чунгурами в круг музыканты…Но люди рыдают – вас больше не будет.
Две жизни зажглись, как две радуги вместе,И мать в колыбели вас вместе качала.Но годы промчались, и вместо невестыЖестокая смерть в вашу дверь постучала.
Прогоркла буза, что для свадьбы варилась.Склонитесь в печали, родимые горы.Нежданное горе на плечи свалилось,И горькие слезы сжимают нам горло.
Промчатся над вашей могилою годы.Вы рано ушли, но так много успели.Поэтому живы в душе у народаДва имени светлых: Гасан и Гусейн!
В Грузии
Перевод С. Сущевского
Гул Куры летит над горной кручей.Круче тропы облачных отар.Я, подручный в кузнице созвучий,На певучей родине Шота.В чаши башенЩедро льется солнце.Замки над кипящею водой,Словно рог, – как водится у горцев, —В честь гостей,Кавказских стихотворцев,Грузия подъемлет тамадой.
На пирах рекой струятся вина.Воды рек здесь, как вино, хмельны.Леки[15], полонившие Давида[16],Картлией[17] навеки пленены.
Лозами дороги вьются в дали.Рад гостям,Встречает нас, как брат,Старший виноградарь Цинандали,Он и сам усат,Как виноград.
Усадив друзей в тени чинарыИ пустив по кругу турий рог,О далеких временах ТамарыРечь ведет,Что истинный знаток.
Садовод и мастер дел шашлычных,Вина воспевает, как поэт;Винодел,В стихах иноязычныхС первой строчки чувствует букет.
А пока вокруг звучали тосты,Любовались малышами гости.(Мне они напомнили внучат),Схожи меж собою, словно гроздья,И курчавы, как цветущий чай.
А отец детишек сгреб руками,На жену скосил лукавый взгляд:«Я не агроном,И черенкамиРазводил с Нателой этот сад».
Дым костра плывет над росным лугом.Час прощанья.Мы стоим, грустим.Дальний край,Где повстречались с другом,Стал отныне близким и родным.
Тронул вечер позолотой листья,Кисти ветра обмакнув в закат.Мы стихи о Грузии в ТбилисиНа своих читали языках.
Об одном мы только сожалели:Здесь не знают горских языков,Та любовь, что высказать хотели,Не согреет наших кунаков.
Но грузинский академик вышел,И тогда, доволен от души,Турчидагский диалект услышав,Аксакал усищи распушил[18].
И, гостей навеки покоряя,Не спеша, грузины повелиПо-даргински речь о Батырае[19],По-лезгински речь о Шарвили[20].
Вновь пленен я четкостью созвучий.Для меня еще дороже сталМой язык певучий, словно ключикУ грузинки молодой в устах.
Для грузина дружба не для тостов.Тут закон гостеприимства чтут.Языком родным приветив гостя,Честь его народу воздадут.
Памяти Галактиона Табидзе
Перевод С. Сущевского
Вскачь потоки мчат со скал высоких,Рассекая склон неустрашимо.Если стойкость и любовь в истоках,Строки песен вспять текут к вершинам.
Чтобы к струям тина не пристала,Легкий путь искать им не пристало.Скалы – в прах, в песках – не иссякают.Если ночь настала, как кресало,Молнии из сердца высекают.
Сталью строф хребты столетий руша,Станут морем, той стихией вечной,Что от смертной стужи равнодушьяУкрывает души человечьи.
Я открыл нежданно эту тайнуНа туманных улицах Тбилиси.Дым кутанов в раннем небе таял,И с платанов облетали листья.
Обнажив вершины, как кинжалыДеды обнажали для обета,В час рассвета горы провожалиВ плаванье последнее поэта.
Выше жизни песни здесь ценили.Ими и целили, и карали.Вирши здесь всегда цари кропали,А поэты в Картлии царили.
На плечах у юношей печальных,Чуть качаясь на волнах канона[21],Вверх по склонам, к вечному причалуУплывал корабль Галактиона.
Над поэтом женщины рыдали.Встав рядами, скорбные грузиныНа горе земле его предали,Будто в море песен погрузили.
Чтоб с заветной высоты Мтацминды[22]Видел он свой город на рассвете,Где гурьбой курчавой гиацинтыВ скверы выбегают, словно дети.
Чтобы пахот вешнее дыханьеС песнею волынки долетело,Чтоб, услышав звон стихов в духанах,Знал поэт, что чтут его картвелы.
Вскачь потоки мчат со скал высоких,Рассекая склон неустрашимо.Если стойкость и любовь в истоках,Строки песен вспять текут к вершинам.
Но мудра, заботлива природа.Воды ливнем в горы возвратятся.Став душою своего народа,Песни в новых песнях возродятся.
Девушка из Цинандали
