Дикий рейс - Владимир Билль-Белоцерковский

– Ты русс… – ответил он.

– Так что из этого? – недоуменно спросил я. – Ведь, кроме меня, на этом судне имеются и другие национальности.

– Русские в Одессе едва не отправили меня на тот свет. Однажды, когда я гулял с Машкой, на меня напали два оборванца. Я легко расквасил им рожи, но тогда один из них полоснул меня ножом. Вот след!

Он обнажил грудь и указал на глубокий шрам.

– Я потерял много крови и с тех пор ненавижу русских.

– Хорошо, но с какой стати я должен отвечать за каких-то оборванцев? Я в этом столь же повинен, как и в войне царя с микадо… Я…

– Хватит! – резко прервал он, стукнув трубкой по столу. – С первой встречи ты противен мне, и я не успокоюсь, пока не выживу тебя отсюда. Тебе не место на английском судне.

– Но ведь не ты хозяин судна, – возразил я. – Хозяин может и тебя прогнать, если ты не понравишься ему. И потом: куда мне итти? Кругом океан!

– Хоть за борт! – последовал ответ.

Я едва не задохнулся от ярости. Остается испытать последнее средство. Я чувствую, как краска стыда заливает мне лицо, как отвратительно звучит мой голос.

– Тогда вот что… – начинаю я. – Я готов искупить вину оборванцев частью своего жалованья…

Боцман пристально смотрит на меня, молчит, выбивает пепел из трубки… На лице его, наконец, появляется обычная усмешка.

– Взятка?

– Часть заработка… Гм… Мало даешь, мало…

– А сколько хочешь?

– Все! За весь вояж! – хохочет он.

Я понял, что он издевается. Сделка не состоялась.

– Стану я пачкаться твоими грошами, – презрительно продолжал он. – Я и свои в два счета пропью! Ты лучше пойди к помпе и хорошенько вымой эту посуду.

– Плевать! – вспыхнул я. – Плевать я хочу в твою посуду! Лучше тюрьма, волчий билет! Иди, жалуйся капитану! Иди!

Боцман удивленно вытаращил глаза. Я хлопнул дверью. Облокотившись о борт, я долго не мог притти в себя. Подавленный, растерянный, я тупо уставился в темную пучину. Она манила, тянула к себе…

Я уже не холуй… Я вернул себе расположение товарищей, но боцман бесится еще больше.

– Ты перехитрил меня, чортов русс! Выждал, пока зажил след ножа и прошло время… Ол-райт! Но это не избавит тебя от каторги. Ты получишь ее. Здесь будет тебе Сибирь!

Я часто ловлю на себе его мстительный взгляд.

– Я уничтожу тебя! – цедит он сквозь зубы.

Со мной творится что-то странное. Я осунулся, опустился, потерял сон и аппетит.

В работе рассеян и так путаю все, что oбращаю на себя внимание начальства и вызывал насмешки даже у юнги.

– Я пытался поговорить с боцманом о тебе, – говорит Франсуа, – но он так отшил меня… Это какой-то выродок.

– Может, дать ему по носу? А? – спрашивает Питер.

– Потом не отделаешься. Дисциплина!

– Тогда в порту с ним расправимся. За. маним в кабак и там…

– До порта еще далеко. Да и заманишь ли? Такого зверя не легко заманить.

Через несколько минут оба уже храпят на своих койках, а я ворочаюсь и не могу заснуть. Как острую физическую боль, я ощущаю его отвратительную усмешку. Мысленно я жестоко с ним расправляюсь, а в действительности, когда он шипит: «Уничтожу!», идиотски улыбаюсь. Он парализовал мою волю.

А ведь я был лихим моряком и на парусных судах смелостью снискал одобрение даже у старых шкиперов, морских волков. Боцман отлично видит, что я ненавижу его, и наслаждается моим бессилием. Пожаловаться капитану – рискованное дело: боцман узнает… Но что я теряю?!

Капитан – безмолвная личность, с глубоко мысленным видом жующая табак, выплюнул жвачку и, не глядя на меня, изрек:

– Сочиняешь!..

Словно в тумане прошел для меня путь до самых берегов Австралии. И когда в яркий, солнечный день с бака донесся звонкий, радостный крик: «Земля! Земля!», я не ощутил этой радости. И даже мощный, бодрящий грохот якоря, звучащий как салют земле, не тронул меня…

…Темная) ночь. Тишина в порту. Мрак и сон. Я один уныло брожу по палубе. Где-то далеко-далеко, на севере, в снегах моя родина. Я ночной вахтенный. Сплю днем, когда идет погрузка. Над самой головой по железному потолку кубрика стук, топот, лязг, крик, будто ты находишься в железном котле, по которому стучат десятки молотов.

Команда вечером, после работы, уходит на берег, а мне можно уйти только днем, отрывая время от сна. Конечно, назначение меня ночным вахтенным – дело рук боцмана. В ночную вахту сон неумолимо преследует меня, а заснуть нельзя. Поэтому я стараюсь вздремнуть стоя, прислонившись спиной к борту или мачте; когда подкашиваются ноги, я пробуждаюсь…

Но в эту ночь дремота меня не мучает. Я снова ищу выхода. Что предпринять? Самый простой способ перед отходом судна сбежать на берег. Но… во-первых, это значит очутиться в чужом краю без денег (все жалованье, во избежание бегства команды, выплачивается только по возвращении в Европу), во-вторых, придется потерять заработок за несколько месяцев рейса; выбросить весь свой тяжелый труд «за борт» в угоду боцману, и в-третьих, слово «бежать» звучит позорно.

Разве я трус? Такой поступок не достоин моряка. Я молод, но опыт мой говорит, что решиться на такой шаг – значит, погубить себя. Нет!.. Будь я проклят, если я на это решусь! Лучше остаться уродом, лучше смерть! Сегодня же, вот в эту ночь, я должен найти какой-то выход. Надо только придумать.

Я прошелся по палубе. Покачав рукоятку помпы, я подставил голову под холодную струю воды. Так! Решение есть… Пусть изуродует меня, пусть убьет, но я буду завтра драться с ним до последнего вздоха. Драться так, чтобы у него навсегда отпала охота преследовать меня. А хватит ли пороху? Надо проверить себя, испытать… Как? Чем?… А очень просто.

Наш пароход пришвартован к бетонной стене мола. Борт судна почти на одном уровне с поверхностью мола. Пароход то отступает от мола, то с такой силой прижимается к нему, что пробковые кранцы, смягчающие удары, сжимаются в лепешки. Прыгнуть днем с борта на берег – это пустяки… Но прыгнуть ночью, во мраке, когда борт отходит от берега на расстояние метра и этот промежуток кажется черной пропастью!

Промахнуться в прыжке – значит, погибнуть. Вынырнешь, а в этот момент борт снова прижмется к молу, и от тебя останется только кровавое месиво.

Так вот: если у меня хватит духу прыгнуть с судна на мол, когда борт от него отойдет, тогда можно завтра схватиться с боцманом.

Такая проверка нервов может дать мне гарантию, что завтра я не сдрейфлю. Ну что ж… Попробуем. Я подошел, взобрался на борт, встал. Глянув вниз, в черную пропасть, и почувствовал легкую дрожь в ногах. Выждав момент, когда борт снова отошел or берега, я приготовился, пригнулся и… ни с места… Ноги приросли к борту. Сердце забилось. Выступил пот. О, чорт! Выждав момент, я снова пригнулся, и снова то же самое. И так в третий, четвертый и пятый раз. Не могу оторвать ног от борта. Я соскочил с борта, прошелся по палубе. Передохнул. И опять… И опять… Прошел, вероятно, час. Усталый, весь мокрый от пота, опустился я на палубу и, если бы не стыд, заплакал бы.

Вяло, пошатываясь, снова взобрался я на борт и вдруг, неожиданно для себя, словно кто толкнул меня в спину, глухо вскрикнул и… прыгнул. Ослабевшие ноги скользнули по стене мола, но я успел ухватиться руками, повис… Мгновенно взобравшись на мол, я круто повернулся и уже оттуда прыгнул обратно за борт. Покачнулся. Сорвался на палубу. Без передышки я повторил свой прыжок туда и обратно… Хватит. Ура! Гордый, счастливый, я прошелся по палубе.

В этот день я спал крепким сном, и обычный шум на палубе не мешал мне. Проснулся я раньше времени. Рабочий день кончался, грохот лебедки затихал. На железной печке стоял котелок с водой. Котелок принадлежал боцману. В нем он варил крабов. Боцман с минуты на минуту должен был притти будить меня. Кроме меня в кубрике никого не было.

– И так душно, а он завел моду зажигать печь в нашем кубрике. У себя бы зажег, мерзавец! – проворчал я.

«А вдруг он на этот раз не придет? – по думал я со страхом. – Тогда весь мой план будет нарушен…»

Схватка должна произойти здесь, в кубрике, один-на-один. Я предварительно убрал от себя подальше нож, чтобы сгоряча не прибегнуть к нему. Драка будет без перчаток и не по-джентльменски, а как придется.

Послышались шаги… Он! Дыхание у меня участилось. Спокойно! Я приготовился. Закрыл глаза и притворился спящим. До боли стиснув челюсти, сдерживая дыхание, я весь напружинился.

Вот он вошел, подходит ближе… ближе Сквозь ресницы вижу невыносимо-отвратительную усмешку. Вот он занес свою здоровенную лапу, чтобы грубо разбудить меня Я открыл глаза и глянул на него в упор, Боцман отшатнулся. Его рука повисла в воздухе. Он стоял, идиотски выпучив глаза, а я, не сводя с него глаз, подымался на койке, торопливо застегиваясь. И вдруг с глухим криком всем своим телом обрушился прямо ему на голову.

Боцман грохнулся на пол, как подкошенный, и не успел он притти в себя, как я уже сидел на его спине, мертвой хваткой сдавив его горло. Боцман, извиваясь, хрипел и ворочался подо мной. В таком положении он никак не мог воспользоваться боксом. Он повернулся на спину раз, другой и придавил меня своим телом. Напрасно… Я крепко держал его за горло. Тогда в отчаянии он поднялся на ноги и, как безумный, заметался по кубрику. Он пытался стряхнуть меня со спины, разорвать петлю моих рук. Тщетно.