Щепотка перца в манной каше - Аркадий Шугаев

— Нельзя. Мне надо вчистую из армии списаться. Меня американский вызов дома ждет, — прошептал мне на ухо Алексей.

— Ее же не существует, Америки-то! — подковырнул я его.

— Вот я съезжу и проверю, — хитро улыбаясь, ответил мне диссидент.

На следующий день меня вызвали к врачу, специалисту по буддизму. Тот красочно расписал мне перспективы, ждущие меня, если я и дальше буду исповедовать миролюбивую религию.

— Если комиссия признает тебя симулянтом, ты поедешь в дисбат. Если ты действительно сумасшедший, получишь волчий билет, с которым даже дворником не устроишься, — объяснил мне дружелюбно настроенный врач.

— Можно мне подумать? — спросил я.

— Думай. До завтра, — ответил доктор.

Вернувшись в палату, я посоветовался с земляком и решил отречься от буддизма. Меня подержали еще несколько дней и точно ко дню присяги доставили обратно в часть. Там я получил автомат АК-74 и десять нарядов по кухне, чтобы закрепить лечение. С тех пор у меня не было рецидивов психических заболеваний. Да, слово — вот оружие психиатра в борьбе с душевными недугами. Врач из Кувшиново излечил меня за несколько минут профессиональной беседы. Так вот, воодушевленный его примером, я тоже решил стать психиатром, чтобы помогать людям разбираться в себе.

До вступительных экзаменов в медицинский институт оставалось полгода и я, по совету отца, устроился на подготовительные курсы. Но много времени уделять учебе я не мог — наверстывал упущенное в армии время: пьянствовал с бывшими одноклассниками, которые в это же время вернулись из армии, знакомился с девушками, просто болтался по Питеру, впитывая в себя его мрачную, сильную энергию. У каждого человека есть особые энергетические зоны, где он себя хорошо чувствует. Для меня это прежде всего Петропавловка, Александро-Невская лавра, район станции метро «Чернышевская». Здесь легко и приятно находиться. Купчино и Ржевка-Пороховые это, напротив, места с жутковатой, тяжелой энергетикой. За всеми этими занятиями я и не заметил, как накатило лето и пришла пора поступать в институт. Экзамены я сдал на троечки, но этого хватило. Я как демобилизованный солдат имел льготы и был зачислен на первый курс.

Нас, недавних еще абитуриентов, собрали в актовом зале и разбили по группам. В моей группе оказалось еще двое дембелей — Мераб Махарадзе и Анатолий Кердяшкин. Анатолия почему-то все сразу невзлюбили и, переделав его фамилию, за глаза называли Пердяшкин, хотя ощутимых проблем с газообменом у него не наблюдалось.

Мы втроем вышли покурить и, чтобы придать себе значительности, стали врать друг другу о службе в армии и крутости, которую там проявляли.

На первой лекции я взялся изучать состав нашей группы. Привлек мое внимание рослый парень в свитере домашней вязки, школьных брюках и ментовских ботинках на картонной подошве. Хорошее мужское лицо, прическа — кок, длинные нервные пальцы. Все ясно — молодой гений из провинции, самородок, если не сопьется — далеко пойдет. На таких русская наука держится. Звали его Володя Завгородний.

Еще одной яркой личностью оказался невысокий блондин в очках, за которыми сверкали маленькие, злые глазки. Коля Ничко. Видно было, что парень умный, но очень ершистый, конфликтный и самоуверенный. Мужчины маленького роста редко бывают спокойными, рассудительными. Они компенсируют недостающие сантиметры (в росте, я имею в виду) бешеной энергией, любят подраться, славятся сексуальной неукротимостью. Коля был именно таким человеком.

С девчонками дело обстояло худо. Была только одна приятная, миловидная девушка — староста группы Машенька Бабанова. Остальные студенты оказались для меня не интересными, сейчас я уже и фамилии не вспомню, не говоря об именах.

Я прекратил анализировать и стал вслушиваться в слова лектора. Тема — строение черепной коробки, принадлежащей Homo Sapiens.

Читает какой-то бешеный оратор, темперамент у него сумасшедший. Удивительно, как может набор костей вызывать такое количество бурных эмоций. Лектор одержим. Он то орет, то вдруг внезапно замолкает, выдерживая длительную паузу, иногда острит. Юмор у него при этом весьма специфический. В общем, использует приемы риторики на полную катушку.

— …Чтобы изучить все кости черепа, нужно отпилить у трупа голову, долго вываривать ее, затем отделить мягкие ткани и разобрать черепную коробку на составляющие, — изрек лектор.

Я представил себе бульон из человеческой головы, меня замутило. Пришлось выйти из аудитории — покурить. В коридоре уже стоял один человек — Вова Завгородний, оказавшийся страстным поклонником табакокурения. Когда одна сигарета заканчивалась, он тут же прикуривал от нее следующую. Это называется курить без спичек. Пальцы у Володи были желтые от никотина.

— Володя, а не выпить ли нам водки? — вопросительно посмотрел я на него.

— Денег нет, — горестно ответил будущий врач.

— У меня есть немного, на бутылку хватит.

— Я тоже вкладываюсь, — добавил неожиданно подошедший Ничко.

— Я в общаге пока один комнату занимаю, можно у меня выпить, — предложил Вова.

— Ну, вот и славно! — обрадовались мы.

Общага находилась недалеко от института и мы, проигнорировав оставшиеся занятия, отправились в гости к Завгороднему.

Общежитие охранял суровый пожилой человек, похожий на отставного палача. Это был вахтер Федор Филиппович, здесь его называли — Федор Полипыч, потому что он всегда пил на халяву. Полипыч точно знал, где, кто, когда в общаге планирует пьянку и всегда оказывался в нужное время в нужном месте. Он прилипал к счастливым обладателям алкоголя, как полип к субстрату, отсюда и прозвище. Отказывать вахтеру в выпивке было рискованно: Полипыч вдохновенно стучал в деканат и местное отделение милиции.

Володя подмигнул вахтеру, мол, все в порядке, Полипыч, не волнуйся, твоя доля будет учтена.

Судя по обстановке в Володиной комнате, он был аскетом. Меблировано жилище было скудно. В комнате стояли две железные кровати и тумбочка. Придвинув кровати, мы уселись на них, тумбочка послужила столом, на который мы выставили бутылку водки и разложили разнообразную закуску — хлеб, ливерную колбасу, репчатый лук.

Немного выпив, разговорились. Коля Ничко оказался петербуржцем, причем с Гражданки, как и я. Володя же прибыл в Питер из Псковской области. Родной его город назывался Дно. Мне очень понравилось это странное для населенного пункта название.

— Вова, когда станешь мэром своего города, советую тебе добавить к его наименованию еще одно слово, — сказал я.

— Какое же? — Володя явно заинтересовался.

— Золотое Дно звучит намного солиднее.

— А рядом построй город-спутник, и назови его Двойное Дно, — добавил Ничко.

— Я подумаю над этим, — ответил нам Завгородний и разлил в стопки алкоголь.

В комнату зашла Володина соседка. За солью. Как потом выяснилось, мы оба — я и Инга, как ее звали, одновременно почувствовали: это судьба.

«Это судьба» — так пишут в романах, но жизнь порой очень смахивает на роман.

Инга была рослой, семнадцатилетней девушкой с шикарными каштановыми волосами, она еще не приобрела серого оттенка кожи, характерного для жителей нашего северного города. Напротив, щеки ее были румяными, лицо загоревшее, свежее. И это не удивительно, ведь Инга приехала из богатого солнцем и витаминами Узбекистана. Но она не была узбечкой, об этом говорила ее фамилия — Цехмейстер. Может быть, немка? Нет. Национальная принадлежность выяснилась, когда Инга назвала свое отчество — Яковлевна. Прямо скажем, не арийское отчество. Инге же сразу понравилось мое еврейское имя Аркадий. Плюс к этому я обладаю псевдосемитской внешностью. Госпожа Цехмейстер приняла меня за своего, и разубеждать я ее не стал.

За свою жизнь я уже устал отвечать на вопросы по поводу национальности. И теперь часто говорю, что — да, я еврей. Это неправда, иудейской крови во мне нет, но многим мой ответ почему-то нравится.

«Молодец, не скрывает», — думают люди.

Инга была девственницей и хотела как можно быстрей избавиться от этого «недостатка». Видимо, непорочность казалась ей каким-то средневековым пережитком. Это я почувствовал во время прогулки, на которую мы ушли вдвоем, оставив Завгороднего и Ничко пьянствовать в общаге.

Инга вообще старалась казаться продвинутой девушкой: по приезде в Питер она тут же начала курить, считая, видимо, что это делает ее в глазах окружающих более свободной и раскрепощенной. Она с жадностью ловила характерные питерские выражения и сразу же включала их в свой лексикон. Она поменяла свой дорогостоящий, но неуместный в Питере гардероб на более простые и удобные вещи. Она делала все, чтобы не казаться провинциалкой.

Судя по всему, Инга увидела во мне сильного, достойного мужчину и решила доверить процесс дефлорации мне. Я не был удивлен такой оценкой.