Букет подснежников – на счастье - Валентина Ефимова

Много людей погибло – знакомых, уже почти родных, ставших близкими за последние жуткие месяцы. Могла бы и сама Анна быть там в тот момент. Но крохотный мальчонка, лежавший сейчас у нее на руках, в первый же день своей жизни спас всю семью: и себя, и маму, и старших сестер от гибели или сиротства.

Людей в их юрте вскоре прибавилось: Анна взяла под опеку десятилетнюю сиротку Тамару, мама которой погибла при том взрыве, и пятилетнего Володю. С ними жила Евдокия Ивановна, пожилая женщина, и бабушка Володи.

Чуть ли не первое, что Надюша запомнила в жизни: юрта с подслеповатым узким окошком, дети одни дома, мама на работе. Стук в окно. Рев. В окошко видно – что-то страшное, огромное, с когтями! Визг, крик, дети прячутся под стол. Надя – хотя ей всего три года, – грозит чудовищу детским кулачком. И страшно, и гордость – сама, сама встала против неизвестного, не боится! Мама, вернувшись, обняла и рассмеялась: «Мальчишки баловались»…

И настала, наконец, та самая светлая майская ночь – со словами по радио: «…Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии», с высыпавшими на улицы радостными людьми. Победа означала возвращение домой. Из степи – в родной Краматорск, из юрты – в уютный дом. Вместе с Анной Семеновной обратно едут трое родных детей, а также сиротка Тамара и пожилая женщина, Евдокия Ивановна. Володя уехал со своей бабушкой к себе на родину, в Ленинград, – расставаясь с ним, Анна Истомина плакала.

Хоть и дома, но жизнь оставалась трудной и голодной. Наверное, про счастье Надина мама тогда и не вспоминала – до того ли, слишком много вокруг горя.

А у Анны Семеновны был особый дар – ощущать чужое горе острее, нежели свое; этот дар она передала и своей дочери Надежде.

Соседку, например, взять, Катю: как-то раз перестала выходить из дому; хорошо, Анна хватилась. Оказалось – та чуть не умерла от голода, обессилела. Анна сбегала домой, принесла молока, заготовленного для маленького сына, и хлеба.

– А что же будет кушать мой братик? – удивилась тогда Надя.

– Надюша, никогда не оставляй человека в беде, особенно, если это касается его жизни; без сожаления отдай последнее.

Соседку тогда выходили – хорошо, козочка для молока была своя, Зинка. Катя говорила: будет всю жизнь молиться о здоровье Анны Семеновны. Надя видела, с какой любовью относились к маме люди, это было очень приятно, и она ею всегда гордилась.

Украина, богатый хлебный край! Как же получилось, что после войны на этой земле был такой лютый голод? А голодали свирепо, вымирали целыми домами, почти как в блокадном Ленинграде…

В эти страшные несколько лет у Анны Истоминой, которая после гибели Василия осталась за главную в доме, был на руках целый детский сад: еще подросток Вера, маленькая Надя, сынок Дима, сиротка Тамара и бабушка Евдокия Ивановна.

Да еще старшая сестра Анны Семеновны Антонина оставила своих сыновей: Мишу и Толика на время, пока у нее не решится квартирный вопрос. Ее-то дом во время войны был разрушен…

Чем жили? Во-первых – пенсией за погибшего мужа. Иногда семье выпадали посылки из-за рубежа – с одеждой, мылом и консервами. Особенный праздник был, когда в посылках были сладости: леденцы, пряники и печенье. Ну а третий и главный источник средств для выживания – «хочешь жить, умей вертеться». Анна Семеновна крутилась как белка в колесе – так же активно, как делала все в жизни.

– Надюша, запомни, – говорила, – кто рано встает, тому Бог подает. Если хочешь хорошо жить, нужно много трудиться!

Например, можно было возить продукты из Украины к родственникам на Урал, где было еще голоднее. Семечки, горох, кукурузу. Закупишь в селе под Краматорском, погрузишься с Надей в поезд – и в город Чусовой, к младшей сестре Евгении.

На Урале Анна Истомина продукты продавала, а чаще меняла на одежду, мыло, постельные принадлежности. Все это привозилось в Краматорск, там снова реализовывалось или менялось на хлеб, продукты – и снова на семечки, горох, кукурузу…

Кончилось печально: в одной из поездок Анна Семеновна подхватила брюшной тиф и вдобавок крупозное воспаление легких. Сняли с поезда, положили в больницу в Харькове. Надя, ее дочь, добралась домой самостоятельно и рассказала о беде тете Тоне. Анна же пришла в себя только через сорок дней в больнице.

Когда взглянула в зеркало впервые после болезни, не узнала себя: а где ее длинные роскошные волосы, которыми так многие восхищались?

Анна Семеновна, вернувшись домой, хотела взять на руки Диму, но он забился в угол, насупился и стал реветь. Он просто не узнал маму, которая тоже расплакалась:

– Сынулечка мой родной, солнышко мое, это ведь я, твоя мама! Ну, иди ко мне, не бойся!

Только тогда, по голосу, Дима признал маму. Она обхватила его, взяла к себе на колени, и, обнявшись, они долго плакали.

– Мамочка, – сквозь слезы проговорил Дима, – где же ты так долго была? Я тебя ждал и ждал, а ты все не приходила!

– Родной мой, прости меня, я уже дома, я больше никогда не буду вас надолго оставлять, – целуя малыша, приговаривала мама.

Надя, пока мама болела, успела съездить на Урал с тетей Тоней. А когда все вернулось на круги своя, снова Анна Истомина помогала всем, кто остро нуждался. Приводила во двор несчастных, голодных, почти умирающих людей, кормила их; бездомных поселяла в бесхозных соседских постройках.

«Необыкновенной души женщина», – говорили все соседи. Надя гордо смотрела на маму и думала: «Несомненно – это так!»

И вот – первый звонок. Возле школы – шумно и празднично. Стройная фигурка мамы скрылась за поворотом, открылись школьные двери, и Наде казалось, что сердце вот-вот выпорхнет из груди.

А вот и классная комната. «Садись за первую парту, ты же самая маленькая!» – так потом чаще всего Надя и сидела, за первой партой в среднем ряду; незаменимое место для того, кто умеет подсказывать одноклассницам у доски, а у Нади это ловко получалось.

– Здравствуйте, дети, меня зовут Ангелина Борисовна! – первую учительницу, конечно, запоминаешь на всю жизнь. Была она статная, строгая, всегда аккуратная и красивая.

Читать и писать Надя к началу школы не умела – как большинство ее подруг-первоклассниц (в школах тогда было раздельное обучение, и с Надей учились только девочки). Зато считала хорошо – спасибо поездкам с мешками на Урал и постоянному пересчету денег. Учиться нравилось, так что скоро нагнала письмо и чтение; а природная общительность помогла освоиться в классе.

В первом классе это не так сложно, особенно если есть возможность и желание делиться: мама часто давала на обед какие-нибудь вкусные бутерброды, и большую часть их Надя отдавала девочкам, которые жили очень бедно и нередко приходили на уроки голодными…

«Перед лицом своих товарищей торжественно обещаем…» – пятого октября 1947 года всех первоклассниц построили на линейку и торжественно приняли в октябрята. А через полгода – 19 мая 1948 года, в День пионерской организации – в классе появились пять первых пионеров, из числа отличниц. Надя была среди них. И снова – почти бессонная ночь перед линейкой; мама учит, как повязывать галстук; звучат над школьным двором торжественные слова пионерской клятвы, а над майскими улицами одуряюще пахнут грушевые сады. Помимо галстуков, девочкам раздали похвальные грамоты…

Домой Надя, как ей казалось, не шла, а летела на крыльях, на груди у нее алел красный галстук, а в руках она вначале сжимала, как драгоценность, похвальную грамоту, затем положив ее аккуратно в ранец. В этот день она была так же счастлива, как и во время первого школьного звонка, – бесконечно счастлива.

Мамы дома не было – была старшая Вера.

– Надя, что с тобой, ты чего так улыбаешься? Тебя приняли в пионеры?

– Да! – с гордостью ответила она и достала из ранца похвальную грамоту.

То, что произошло секунду спустя, Надя так и не смогла понять никогда. Простить – тоже до конца не смогла. Вера выхватила грамоту и в одну секунду изорвала ее в клочки. Надя впервые заплакала – от обиды. То, что сделала ее сестра, было намного больнее, чем постоянные тумаки, достававшиеся от нее.

Может быть, потом Надя сможет это понять, но забыть такое точно не получится…

Вера, родившаяся в 1935 году, была довоенный ребенок, она успела подрасти еще в мирное время. Здоровая, упитанная, симпатичная девочка с курносым носиком на симметричном лице, с карими глазами и черными, как у мамы, волосами. Надя же – дитя войны – худенькая, невзрачная, настоящий «гадкий утенок». Но в школе все было наоборот: памяти и упорства у Веры не было совсем, а уж Наде, кажется, этих качеств досталось за троих – и энергии, и памяти, и любознательности.

Наде нечасто снились красивые сны, но в это июньское утро 1948 года сон был такой красочный и явственный, что почти не отличался от реальности. Как и все такие сны, он пришел под утро, и Надя долго не вставала, пытаясь его досмотреть.