Стихи о Писателях и Творцах - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О каждом мужчине забуду,
лишь останется дом мой да вечность,
и сердечность, сердечность, сердечность.
Награды для писателей
Бывает такой писатель,
он пишет и пишет, тратит
все силы свои на куплеты:
«Бери, пространство! И нету
мне дел до того, что читают
или совсем не листают
мои смешные тирады.»
Смерть всё рассудит:
награды раздарит,
быть может,
не тем, кто блистает сегодня.
А тем, кто был правдой голодный.
Уходила лесенка в небо
Красочными, красивейшими стихами
не проложишь дорогу в рай.
С красочными, красивейшими стихами
жизнь, смотри не проморгай!
Красочными, красивейшими стихами
тропочка в небо ведёт.
Строчки в ряды слагая,
по ней поэтесса идёт.
Уходила лесенка в небо,
уплывала девушка вдаль…
Жаль было людям это,
а ей ничего не жаль!
Я сама для себя
Я сама себе сделаю имя,
я сама себе вырублю гроб,
сама себе памятник вскину,
и умру точно к дате и в срок.
Я сама себя славить буду,
и с небес кричать себе «ура»!
А если вы стихи мои забудете,
я скажу: — Пришла моя пора.
Снова на Земле рожусь поэтом диким,
и опять я напишу вам кучу строф!
Не стереть уже мои вам лики,
улыбающиеся между строк.
Пишу вам с другой планеты
Кто-то сравнил меня
с Анной Ахматовой,
кто-то даже с Цветаевой.
А я сидела лохматая
в полном, полном отчаянье,
перебирая в жизни
какие-то странные числа:
«число рождения, число смерти».
Жива я, мертва? Не поверите,
пишу вам с другой планеты
в смешное, смешное лето.
Листовки добра
— Стихи, значит, пишем?
— Нет, мы видишь,
в вечность кидаем листовки
для будущих забастовок
добра.
Вспомнят потом и меня,
наградят у памятника цветами
(не люблю я цветы, но шут с вами).
Мы, значит, пишем стихи.
И они, чёрт возьми, хороши!
К людям из жалости
Лучше совсем не писать,
чем новогодние шалости;
лучше все время молчать,
хотя бы к людям из жалости.
Лучше тихонько уйти,
чем с дураками ругаться
и долго думать в пути:
драться или не драться?
Как же хочется рецензии писать
Уберите руки с «Призмы»!
От рождения до тризны
не пристало унывать.
Как же хочется гулять,
как же хочется прощаться,
расставаться и встречаться,
в гости семьями ходить,
крепко-накрепко дружить
и рецензии писать
в интернет, едрени мать!
2. Романтики и Творцы
Музыкант и реки людей
Уличный музыкант,
на серые стены похожий,
на гармошке играл,
играл не для прохожих,
он играл потому что душа просила,
страстно просила, с невиданной силой!
От его музыки даже дома
серость свою теряли,
и пусть ненадолго, но расцветали
и танцевать пытались —
шатались, шатались, шатались.
А заблудшие кошки
про голубей забывали
и подвывали немножко.
И голуби, не боясь, летали —
крылами своими махали.
Какой-то уличный мальчик
подошёл да сплясал, как мог.
Ну и маленький солнечный зайчик
устоять на месте не смог!
Солнце вылезло из-за тучи.
Распахнулись окна в домах,
в них тётушек целая куча,
головами качали: «Ах!»
Эх, усталость не мука!
Музыкант сыграет на бис.
С тихих улиц исчезнет скука.
И реки людей полились!
Играл музыкант
Играл музыкант, никто не слушал,
только серые стены домов,
город спал или скучно
было от трелей и слов.
Скучно было от песен милорда,
но он упорно аккорд за аккордом
выводил свои трели.
Вот и каши в печах поспели,
кошки устали мурлыкать.
— А как, музыкант, тебя кликать?
— Меня зовут Боже.
— Боже… На что-то это похоже:
на нимб или на небо.
Ты там по случаю не был?
— Нет, не был, я тут играю.
О небесах слагает
моя дуда и бандура.
— Развелось тут вас, трубадуров! —
ушёл прохожий.
А город взял и отложил
своё молчание.
И помчались
по окнам аккорды!
Ай да, милорд ты!
Не быть тебе боже,
но всё же.
Лишь на неё силы и трать
Планета гибнет молодая,
а я иду её спасать,
неизлечимо озорная —
то ли девица, то ли мать.
Покосы, косы и равнины,
леса, зелёные глаза.
Кто знает, помнит моё имя?
Наверное, лишь я сама.
На востоке сказки круче,
на востоке хоровод!
Кто это плечом могучим
подпирает небосвод?
Колесом попёрло небо
прям у моря (не шучу).
Где какие тут огрехи?
В вихрь всё замолочу!
А на золотой повозке
седой дядька с бородой:
Гендальф серый, Гендальф белый?
Нет, мой муж, но весь больной.
Не испытывал он чувства вины,
так и шёл от славы до беды.
Даже правда застряла на нём:
— То ли прав он, толь не прав?
— Да, так уснём!
Планета гибла молодая,
а я иду её спасать.
Я не хотела знать, но знала:
лишь на неё силы и трать!
Беги, беги и беги
Эх вы, люди-человеки,
в нашем страшном коем веке
научились вы скучать
дома скучать на диване,
на работе, в метро, трамвае.
И скука была глубокой
от немыслия, недомыслия; боком
выходила она в боках,
лень блуждала в глазах.
В нашем странном коем веке
разучились бегать бегом.
Села на поезд, поехала.
В город большущий приехала:
заборы, дома и заводы,
спешащие пешеходы
(озабочены чем-то лица).
И на каждой рекламе «Столица»,
а люди не улыбаются,
лишь за сердца хватаются,
когда телефон звонит.
И ночью никто не спит:
гуляет народ, ему нравится.
Ты в их глазах не красавица.
Не красавица, значит, надо бежать:
ты бежишь, бежишь — не догнать!
Беги, тебя не догонят.
Беги, о тебе не вспомнят,
а значит, ты будешь жить
в чистоте и без скуки,
писать стихи о разлуке
и о душе прекрасной.
Оставь им свой век ужасный.
Коие в коем веке,
разучившиеся бегать бегом,
научившиеся скучать,
им тебя не догнать!
Села в автобус, поехала.
В городок свой тихий приехала:
совсем маленький городок и славный.
Там на каждом доме заглавной
буквой висит «Покой».
Ты плачешь? Да бог с тобой!
Тебя никто не читает,
зато жива и кто знает
какие заветные дали
тебя ещё не встречали.
Разговор с художником
— Я вижу, ты розы не любишь?
— Что мне блеск холодных роз?
Мне милее жар свободы,
пыл любви и пепел гроз!
Что мне розы у окошка
(мёртвый блеск холодных глаз)
не цветок в горшке любимый,
а под ножницы и в таз.
Я люблю, Мишель, такую
ледяную красоту:
