Слёзы волхвов - Номен Нескио

– Кто такие?! – раздался громкий голос со стены.

– Я Ноам…

Немного помолчав, голос со стены вновь обратился к путникам:

– Тебя я знаю! А этот… что рядом с тобой?

Ноам посмотрел на своего спутника и зашептал:

– Как твоё имя? – чтобы ни задерживать паузу, тут же прокричал. – Это сопровождающий меня! – и опять шёпотом. – Назови своё имя.

– Йешуа, я – из Назарета, – спокойно ответил незнакомец тихим голосом.

Ноам кивнул головой и прокричал:

– Это путник… идет из Назарета… имя ему – Йешуа. Он плотник. Пропустите нас. Я поручусь за него, вы же знаете меня.

Стражники перекинулись парой слов, и тяжёлые ворота заскрипели, открывая путь в город, и опять со стены прокричали:

– Ну тебя-то я знаю. А вот этого плотника… Чего он по ночи бродит? А где его инструмент?

Ноам развёл руками, посмотрев растерянно на Йешуа.

– Ладно. Проходите! – после недолгой паузы крикнули со стены.

Ноам облегчённо вздохнул прошептал:

– Ну слава богам. Идём, – и с этими словами направился в город, указывая рукой вперёд, потянув за повод ослика.

Под сводом стены стояли два солдата. Один, стоящий поодаль, держал факел, у второго в руках было длинное копьё, опущенное на землю, другой рукой он опирался на скутум. Солдат несколько раз стукнул остриём о дорожные камни, указывая, где нужно остановиться и стал внимательно разглядывать путников. Оставшись довольным, солдат кивнул головой. Ноам остановил повозку и после того как получил разрешение, приблизился к стражнику, протянув незаметно деньги. Стражник как будто не замечал Ноама и тот тихо произнёс:

– Господин, тут за троих. И даже, за моего осла.

Солдат удивлённо взглянул на путника, не ожидая такой щедрости.

Ноам горячо зашептал:

– Пропустите нас, Мы торопимся. Вы ведь знаете, где нас ждут.

Не говоря ни слова, он поднял копьё, полагая, что формальности улажены. Солдат огляделся вокруг, стоявший поодаль него второй стражник кивнул головой давая понять, что ни кто не видел, как он принял плату, и сколько было дано денег. После чего, получив монеты, он открутил большую металлическую полусферу на щите, где у римских солдат хранились мелкие личные вещи, а так же деньги, и положил причитающийся ему прибавок туда. Остальные деньги он ссыпал в кожаный мешочек на шнурке, что висел у него на шее и жестом указал на ворота разрешая войти в город, погружённый во тьму ночи.

– Деньгами начат мой приход сюда, – негромко проговорил Йешуа.

– Что? Ты что-то сказал? – переспросил Ноам, несколько замедлив шаг.

– Благодарю тебя за помощь мне, – ответил Йешуа, повернув голову к сыроделу, и улыбнулся.

Они вошли в Иерусалим, минуя большую арку. Йешуа шёл не торопясь и, кажется, что он делал каждый свой шаг обдуманно, размеренно, словно хотел запомнить всё, что окружало его и попадалось взору. Эти солдаты с факелами и оружием, стоявшие под навесом кони, массивная арка с воротами и решёткой, темные силуэты домов и торговых лавочек, всё вплоть до камней на улицах. Его первые шаги были несколько нерешительными, так будто ему предстояло пройти по раскалённым углям, ноги отказывались переступать границу города, опоясанного высокой стеной. Так наверно осуждённый заходит в комнату, где должен быть казнён, где приговор за преступление приводят в исполнение и назад дорога просто невозможна. Те, кто окружает несчастного, и караул и палачи, подчёркнуто вежливы, общение более состоит из жестов или коротких негромких команд, осознавая, что ждёт осуждённого, понимая, что это есть его последние шаги по этой земле.

Он оглянулся на закрывающиеся огромные ворота, что теперь словно отгородили его от прежней жизни.

Йешуа улыбнулся и произнёс почти неслышно:

– Ну вот… я здесь. Прими меня скорбный и великий город! Не я тебя выбирал…

Его мысли прервал голос Ноама:

– Послушай, Йешуа, а теперь ты куда?

Тот глядя в глаза Ноаму, ответил:

– Пока спит этот славный город, я хочу прогуляться по одной улице.

– Скажи, а что это за улица? Да и почему именно улица? Так понимаю, ты впервые в Иерусалиме?

– Я не знаю названия…

Ноам вздохнул, понимая, что большего ему не добиться:

– Знаешь, я не праздного любопытства, но от чего-то, хочу помочь тебе… А знаешь, даже при наличии многочисленных римлян, не совсем безопасно ходить по городу ночью. Хотя мне кажется, что они более пекутся о своей безопасности…. Так что твоё желание не самое лучшее.

– Я знаю, знаю… Но поверь мне, со мной ничего не случится, пожелай я сам этого. Прощай же, добрый Ноам. Но прежде скажи…, где дворец Прокуратора?

Ноам подумав, произнес:

– Виа Долороса… дворец Пилатиуса… это улица начинается от… она… Я сейчас нарисую. Я знаю город….

Ноам склонился было над дорогой приготовившись нарисовать прутиком схему расположения улицы, но Йешуа жестом оборвал его, сказав:

– Спасибо. Достаточно. Виа Долороса… Теперь уж точно, прощай, Ноам!

– Постой, плотник! Скажи мне, кто ты? – задыхаясь от необъяснимого волнения спросил сыродел, уставившись на своего нового знакомого.

Он уставился на Ноама, выражая удивление и даже развёл в стороны руки, словно не понимая, для чего надо вновь произносить своё имя, которое он назвал только что.

Тем не менее, произнёс:

– Йешуа… Иного мне имени нет, кроме этого, каким когда-то нарекли свое дитя иудейка и кажется сириец, а титулы ничего не значат, всё бренно, добрый Ноам. Всё так… Всё прах… Царей, рабов и воинов помнят по их поступкам, и нет над ними власти времени кроме власти Бога…

– И наказание? – спросил Ноам.

– Нет, не наказание, – возразил Йешуа. – Правосудие!

– Йешуа! Подожди! Одно лишь слово.

– Я слушаю тебя, Ноам, – ответил Йешуа.

– А правосудие и нищий, что украл рыбий хвост. И тот, кто убил ребёнка… по— твоему все равны?

– Люди хотят видеть жертву, напиться местью… наверно так будет вернее сказать, но, невозможно вернуть утраченное. В них бушует гнев и может даже безумие. Ну так ты ещё услышишь о страстях невиновного, который всего лишь не заплатил за сырную лепёшку, что была в подарок, и это не было преступлением…

– Я не обвинял тебя, если ты о себе, я сам предложил, и доносить не собираюсь!

– Нет, Ноам. Да нет же, всё не так… Всё потом, всему своё время!

– Но в чём тогда преступление, если не лепёшка? Или ты говоришь ещё о чём-то? О Том, чего я не знаю?

– Так решил Он. Несчастный Иерусалим! Он ещё не раз утонет в крови! Более не спрашивай меня. Всё после…

– Ты страшный человек, но всё более мне непонятный. Я не понимаю, как можно издавать законы и вообще управлять армией и государством и потому имею своё, столь малое дело, я не гожусь в цари, – произнёс Ноам.

– В цари… Да уж… А страх… Страх не в том, от того что совершается, наверно более в том, что замышляет человек и этим живет, замысел рождается, обрастает способами реализовать себя, и ни закон, ни совесть не в силах остановить задуманное, пусть то будет преступление или месть.

– И твой Бог позволяет этому свершиться? – спросил Ноам.

– Ну а твой Бог, если таковой есть, позволяет чувствовать тебя себя в безопасности? Ты носишь нож.

– Это для сыра…

– Ты носишь нож, Ноам, – перебил его Йешуа. – И каждый раз, пускаясь в путь, молишь Его о том, чтобы сначала вернуться живым, а потом не быть ограбленным и ещё, чтобы не сдох твой ослик. И каждый раз прощаешься в мыслях со своими близкими перед тем как пуститься в путь. Твой Бог… Бог, которого ты выбрал себе…, он слаб? Или он глух? А может ты прогневал Его, или нет Его вовсе? А твои дети, Ноам! Ведь не позаботься ты о себе, и они останутся с твоими родственниками, которые сначала будут заботиться о них, а потом от нужды будут вынуждены продать их в рабство…. Не для сыра твой нож. А может всё не так? Ответь себе, Ноам. Не мне ответь…, прежде себе….

Ноам сполз вдоль колеса повозки и, уткнувшись в ладони, заплакал. Йешуа присел напротив него и, взяв Ноама за руку, произнёс:

– Иди, Ноам, тебя ждут! Ничего не бойся. Желаешь ли ты того, или нет, но, есть тот, кто позаботится о тебе и ещё тот, кто возьмёт твои грехи на себя, оставив тебе лишь покаяние, добрый Ноам. Моисей проповедовал отрицания смертных грехов, я же говорю о смирении, как о неизбежности в коей ты скоро убедишься. Иди с Богом и моей благодарностью за участие к судьбе путника. Это есть моё учение, с которым я и пришел!

Йешуа помог подняться старику, вручил ему упавший прутик и потрепав по стриженной гриве Нури, не торопясь направился прочь от повозки сыровара.

Глава 2

Что скрывает ночь

Трое мужчин в тёмных и свободных одеждах, с лицами скрытыми платками с интересом наблюдали за открывшимися воротами, которые впустили запряжённую ослом повозку и двух мужчин. Пройдя один квартал, путники остановились и о чём-то ещё недолго разговаривали, погонщик что-то объяснял своему спутнику, показывая руками, а затем без лишних церемоний расстались, разойдясь в разные стороны.