Золотые купола (сборник) - Иль Дар

– Мне тоже этот пацан нравится, что-то в нём есть, – проговорил он, – но тут ничего не поделаешь… Он же любимцу нашей директрисы Надежды руку и челюсть сломал.

– Надежда наш компас земной, – словно в забытьи проговорил Алексей, вертя полную рюмку в руке.

– А ты знаешь, кое-что я пожалуй могу сказать: он среди подростков пользуется авторитетом.

– То-то оно и хуже, – отметил Алексей, – именно таких-то любая администрация всегда и не любит.

– Я не могу понять, – задумчиво говорил Алексей, – все говорят: он сам напал на бедного парня ни с того ни с сего, сломал ему челюсть, руку, организовал сотрясение мозга. При этом нет ни одного того, кто бы это видел. И тут же все утверждают, что сделал он это ни за что, словно решил просто поразвлекаться; от нечего делать захотелось поколотить кого-то, взял и поколотил. Выставляют его в таком свете, что он не ребенок, а изувер какой-то. Я его тренирую уже три года. Он не раз бывал у меня дома. Я не верю, что это произошло ни за что. Здесь есть очень веская причина, которая могла бы оправдать его… Не может быть по-другому! – глаза подвыпившего Алексея стали поблёскивать. – Ну не верю я!

– Верь, не верь, а как директор скажет, так и будет, на то она там и поставлена.

Алексей, наконец-таки заметив в руке налитую ему уже давно водку, выпил её. Поставив пустую рюмку на стол, сказал:

– Я разговаривал с судьёй.

Сергей вскинул заинтересованный взгляд на Алексея.

– Даже при уже имеющейся судимости Холодова, если будет ходатайство со стороны администрации, дело можно будет закрыть прямо на суде. Прокурор будет не против.

Интерес Сергея сменился на удивление:

– У него уже есть судимость? В пятнадцать-то лет?! – недоумевал он.

– Да, – кивнул Алексей, – год назад, в свой день рождения, когда ему исполнилось четырнадцать, он её и заработал.

– Я не знал про это, – протянул Сергей, – я ведь совсем недавно в этой школе преподаю.

– В той судимости, мне кажется, есть и моя вина.

– Ну, ты даёшь! Ты-то здесь причём?

Одноклассник ничего не понимал. Алексей махнул рукой, не желая говорить. Понимая нежелание рассказывать, Сергей не стал настаивать, но всё же заметил:

– Не кори себя, Леха, жизнь ещё и не такие фортеля выделывает.

– Это легко говорить, когда эти, как ты говоришь, фортеля происходят с другими, – с укором сказал Алексей и тут же поправился: – Извини…

– Всё нормально, – скоро ответил Сергей.

– Я ведь почему к тебе пришёл… чувствую, есть надежда. После звонка к судье чувствую. Она же мне прямо сказала, нужна всего лишь маленькая бумаженция, и с парня снимут все обвинения. Прокурор даже не против. Если я только чувствую, то они явно что-то знают, но что именно происходит – не могу своим мелким умишком разобрать. Почему тогда если они что-то знают, ничего не делают?

– Я чем-то могу тебе помочь? – с участием спросил приятель.

– Советом, Серега, всего лишь маленьким советом. Как это ходатайство получить?

Обычная усмешка отчаяния нарисовалась на лице Сергея.

– Это одно и то же, что палить из пушки по воробьям.

– Можно собрать педсовет. У меня есть что сказать.

– Он и так до суда будет. Хотя, тебе только кажется, что ты сможешь как-то повлиять на ход событий. Надежду недолюбливают, есть такое, в то же время никто не захочет искать себе новую работу, а для переворота власти достойных личностей нет.

– Но пацан же гибнет! – воскликнул Алексей.

– Не они же.

Услышал он в ответ короткий и жестокий ответ.

– Я приду.

Сергей в ответ только пожал плечами.

Посидев какое-то время в задумчивости, Алексей хлопнул ладонями по коленям:

– Пора домой, – произнёс он.

Одноклассник с удивлением посмотрел на него.

– Думал, ты у меня останешься ночевать. Теперь же только пешком, спи здесь.

– Нет, пойду, – категорично заявил Алексей. – Всё равно не усну – ворочаться до утра… лучше прогуляюсь.

– Как знаешь, – не стал настаивать Сергей.

К удивлению всего детского дома Дмитрия Холодова, после того, как он сильно избил другого воспитанника, через день отпустили. Для всех было безответной загадкой: почему следователь не арестовала его, а мерой пресечения избрала подписку о невыезде.

Холодов на допросах молчал, как рыба. Соглашался, что избил, за что и почему не объяснял.

Следователь Тихонова была женщиной уже уважаемого возраста, всю жизнь отдала общению с преступниками. Воров, жуликов и бандитов видала-поперевидала. Рассудительность и позиция подследственного поразили её. Иногда ей казалось, что перед ней сидит не пятнадцатилетний юнец, а уже мужчина. На отвлечённые темы он давал чёткие и вразумительные ответы. Он был открыт и даже эрудирован. Однако, как только доходило до причины конфликта, тут же Холодов закрывался. На допросе он выглядел не как все преступники, дёрганые и виляющие. Он был спокоен. Молодой парень в свои пятнадцать лет спокойно идёт на вторую судимость. Впереди тюрьма, колония-малолетка… взрослые зэки ужасаются от творящегося там, от установленных порядков. А этот, как железный – сидит и ждёт приговора, даже не пытаясь хоть как-то смягчить своё положение. На то есть причина – всё больше убеждалась следователь. В деле Холодова было одно единственное светлое пятно – характеристика от его тренера из секции бокса. В остальном, по бумагам, перед ней представал хулиган, отпетый бандит и страшный злодей. На самом же деле перед собой она видела симпатичного юношу, высокого, широкоплечего, аккуратного, с голубыми глазами и открытой улыбкой. Выглядел он чуть старше своих лет. И непонятным образом что-то толкнуло её разобраться в деле поглубже. Если она ошибается, то пусть всё останется как есть, а если нет, если чутьё неспроста свербит внутри, то здесь нужно хоть как-то помочь парню. Настолько, насколько может позволить закон.

При допросе потерпевшего Сметанина она отмечала разительную разницу. Это был скользкий и изворотливый подросток. Этот тоже что-то скрывал и оттого сбрасывал всю вину на Холодова. Сбрасывал открыто, цинично, с явной целью оградить себя от чего-то. Тихонова решила покопаться в нём. Он трус и, если прижать его посильнее то, пожалуй, можно что-то от него и добиться. Трудность заключалась в том, что подростков нельзя допрашивать без родителей или его опекунов, в данном случае без представителя детского дома. Раз здесь что-то скрывается от следствия, то вполне резонно думать, что это скрывается и от воспитателей детского дома. При них он, естественно, ничего не скажет. Так ничего и не придумав, она всё-таки решила вызвать Сметанина ещё раз на второй день после случившихся событий, понадеявшись на авось, объяснив необходимостью уточнения некоторых формальностей. Его привела девчушка лет двадцати двух, по-видимому, практикантка. Тихонова затягивала допрос, делала пометки на никому не нужном листочке. Помог жаркий день и невыносимая духота. Перед приходом Сметанина следователь намерено убрала со стола вентилятор. Уже через двадцать минут у девочки на лбу собрались крупные капли пота. Она нет-нет, да помахивала перед лицом журнальчиком, кстати оказавшимся в руках.

– Если жарко, то сходите, проветритесь, – предложила ей Тихонова.

– А можно? – оживилась девочка.

– Почему бы и нет, – спокойно ответила ей следователь, не отрывая взгляда от бумаги, на которой что-то писала, – мне нужно ещё минут тридцать.

«Тридцать минут» выглядело убедительней.

– Ну, хорошо, – она посмотрела на Сметанина.

– Сметанин пусть пока побудет здесь. У меня могут возникнуть небольшие уточнения, чисто формальные… дело нужно сдавать, а без них – никак, – она ласково посмотрела на Сметанина. – Он же мужчина, он потерпит. Правда ведь, Сметанин?

Сметанин пожал плечами.

– Потерплю, – пробурчал он.

Через секунду практикантка была уже за дверью.

Тихонова в упор смотрела на Сметанина:

– Я всё знаю, – произнесла она.

В один момент Сметанин осунулся и влип в стул. Казалось, он размазался по нему.

– Без протокола я беседовала с Холодовым, – она на мгновение замолчала, брала нахрапом. Сметанин сидел бледный, как молоко, и она рискнула дальше: – И ещё кое с кем. Никто не стал говорить под протокол, поэтому мне нужно знать только для себя: так ли всё это произошло. Не скрою, от этого будет зависеть длительность заключения Холодова. И, если будешь молчать, то завтра эти протоколы будут лежать у меня на столе, чего бы мне это ни стоило. Поверь мне, уж колонию тебе я обеспечу точно.

Тихонова была твёрдо уверена, что в этом деле замешен ещё кто-то. Холодов явно выгораживал кого-то. Не будет же он выгораживать этого самого Сметанина! Она понимала, что действует не по закону и, если эти её методы работы дойдут до руководства, то у неё будут серьёзные неприятности. Её риск был велик, и он, слава Богу, оправдался. Глаза Сметанина наполнились слезами, цвет лица плавно перешёл в красный.