Исчезающие Девушки - Лорен Оливер

- Послушай, Ники, - говорит отец, - мы с мамой беспокоились о тебе.

- Я не думала, что вы с мамой ещё разговариваете, - говорю я, опуская окно на несколько дюймов, потому что, во-первых, кондиционер почти заглох, а во-вторых, порыв ветра помогает заглушить голос отца.

Он игнорирует мои слова.

 - Я серьезно. Еще с того несчастного случая ...

- Пожалуйста, - я перебиваю его, перед тем как он сможет закончить предложение. - Не надо.

Папа тяжело вздыхает и потирает переносицу под очками. От него немного пахнет ментоловыми пластырями, которые он клеил на нос перед сном, чтобы не храпеть. Он всё еще в своих мешковатых пижамных штанах с рисунками северных оленей, которые, кажется, носит уже всю жизнь. И вдруг на какое-то мгновение я чувствую себя ужасно виноватой перед ним. А затем вспоминаю о папиной новой подружке, и перед глазами встает молчаливый, напряженный вид мамы, словно она марионетка с туго натянутыми верёвками.

- Ты должна поговорить об этом, Ники, - говорит папа тихим заботливым голосом. - Если не со мной, то с доктором Личми. Или с тетей Джеки. Или с кем-то другим.

- Нет, - говорю я, опуская окно так, чтобы ветер заглушал мой голос. - Я не хочу.

7 Января: Запись в дневнике Дары

Доктор Лизни - ой, простите, Личми - говорит, что мне следовало бы выделять пять минут в день на выражение своих чувств на бумаге. Ну что же:

Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера. Я ненавижу Паркера.

Теперь я чувствую себя лучше!

Прошло пять дней с того ПОЦЕЛУЯ и сегодня он даже не дышал в мою сторону. Как будто он боялся, что я загрязню воздух, которым он дышит.

Мама и папа также находятся в списке дерьма этой недели. Папа - потому что он пускается во все тяжкие и раздражителен из-за развода, когда на самом деле, знаете, он просто раздувает из мухи слона. Я имею в виду, что если он не хочет уезжать, он не должен этого делать, правильно? А мама - потому что она не может постоять за себя, она так не плакала даже на похоронах Пау-Пау. Она делает всё на автомате: занимается в своём  «SoulCycle»[5], затем изучает всевозможные рецепты из киноа, как будто всё будет отлично, если она будет получать достаточное количество диетических пищевых волокон подобно аниматорному роботу-чудиле в штанах для йоги и свитере колледжа Вассар.

Ники ведет себя так же, как они. Это сводит меня с ума. Она не была такой раньше. Возможно, я просто не придавала этому значения раньше. Но как только она начала ходить в среднюю школу, то стала умничать, раздавая советы направо и налево, как сорокапятилетняя, несмотря на то, что она старше меня ровно на 11 месяцев и 3 дня.

Помню в прошлом месяце, когда мама и папа сообщили нам об их разводе, она даже не моргнув, сказала: "Окей".

О-гребанный-кей. В самом деле?

Пау-Пау мертв, мама с папой ненавидят друг друга, а Ники так смотрит на меня так, словно я наполовину инопланетянка.

Слушайте, доктор Лизни, это все что я хотела бы сказать - все НЕ хорошо.

Всё.

17 Июля: Ники

Сомервиль и Мэйн Хайтс всего в двенадцати милях друг от друга, но такое впечатление, будто бы они находятся в разных странах. Мэйн Хайтс полностью новый: новое постройки, новые витрины, новый беспорядок, недавно разведенные отцы и их недавно купленные многоквартирные дома, небольшая группа домов из гипсокартона и фанеры со следами свежей покраски выглядят, будто какие-то декорации, построенные на скорую руку и потому не выглядящие настоящими. Папина многоквартирка выглядывает на стоянку из-за ряда деревьев, отделяющих жилые дома от шоссе. Полы здесь застелены коврами, а кондиционер бесшумно выпускает холодный воздух, так что чувствуешь себя живущим в холодильнике.

Однако, мне нравится Мэйн Хайтс. Мне нравится моя полностью белая комната, и запах только что уложенного асфальта, и сказочные здания, устремляющиеся в небо. Мейн Хайтс - это место, куда приезжают, чтобы забыться.

Но спустя два дня после инцидента с купанием нагишом, я вновь возвращаюсь в Сомервиль.

- Смена обстановки пойдет тебе на пользу,- говорит папа уже в двенадцатый раз. Звучит это глупо, потому что он твердил то же самое, когда я уезжала в Мэйн Хайтс. - Да и для твоей мамы будет лучше, если ты будешь дома. Она будет счастлива.

По крайней мере, он не лжет и не говорит, что Дара тоже обрадуется.

Мы приезжаем в Сомервиль слишком быстро. Как будто прошли сквозь подземный проход и вышли с другой стороны. Все выглядит старым, - огромные деревья вдоль дороги: плакучие ивы - перебирающие землю, высокие дубы - отбрасывающие на автомобиль мерцающие тени. Cквозь колышущуюся зеленую пелену листьев видны огромные дома, созданные в разных архитектурных стилях, начиная от рубежа веков и заканчивая колониальным. Раньше Сомервиль был известен своей гудящей дробилкой и хлопчатобумажной фабрикой, и был самым большим городом во всём штате. Теперь половина города имеет статус архитектурного объекта. У нас есть местные праздники: День Основателей, фестиваль Мельницы и парад Паломников. Есть нечто противоречащее в том, чтобы жить в городе, настолько поглощённым своим прошлым. Будто каждому отказано даже в идее о будущем.

Как только мы свернули на Вест Хэйвен Корт, мне стало душно. Это еще одна проблема Сомервилля: слишком много воспоминаний и ассоциаций. Все, что происходит, происходило тысячу раз прежде. На секунду создается впечатление, будто перед глазами проносятся тысячи встречных машин, тысячи поездок домой в папином Субурбане с кофейным пятном на пассажирском сидении, - комбинации воспоминаний семейных поездок, особенных обедов и групповых поручений. Забавно, как вещи могут оставаться одинаковыми так долго, а потом измениться в мгновение ока.

Папин Субурбан сейчас на продаже. Он собирается обменять его на автомобиль поменьше. Так же, как он обменял свой большой дом и семью из четырех человек на небольшую многоквартирку и наглую, миниатюрную блондинку по имени Шерил. Теперь мы больше никогда снова не подъедем к дому № 37, как семья.

Автомобиль Дары находится на подъездной дорожке, втиснутый между гаражом и маминой машиной: пара игральных костей, которые я купила ей в Уолтмарте, по-прежнему виднеются в заднее стекло, настолько грязного, что я могу увидеть отпечаток ладони возле бензобака. То, что она их не выкинула, заставляет меня чувствовать себя лучше. Мне интересно, садилась ли она снова за руль.

Интересно, дома ли она, сидит ли за кухонным столом, одетая в огромную футболку и в короткие шорты, ковыряется ли в своих ногтях, как она всегда это делает, когда хочет свести меня с ума. Поднимет ли глаза, когда я войду, сдует ли челку с глаз и скажет ли: "Эй, Нинпин", как будто ничего не произошло, как будто она совсем не избегала меня последние три месяца.

Когда мы припарковались, папа как будто пожалел, что привез меня сюда.

- С тобой всё будет хорошо? - спрашивает он.

- А ты как думаешь? - отвечаю я.

Он не позволяет мне выйти из машины.

- Тебе это пойдёт на пользу, - отвечает он. - Вам обеим. Даже доктор Личми так сказала.

- Доктор Личми берёт за это деньги, - говорю я и выбираюсь из машины, прежде чем он начнёт спорить.

После того случая, мама и папа настояли, чтобы я увеличила количество сеансов с доктором Личми до одного в неделю, как будто они волновались, что я нарочно попаду в автокатастрофу, а может, что ушиб нанёс временный вред моему мозгу. Но, в конце концов, они перестали настаивать на посещении доктора, после того, как я просидела четыре сеанса за 250 долларов в час, сидя в абсолютной тишине. Даже не знаю, ходит ли еще на них Дара.

Я стукнула разок по багажнику, чтобы папа открыл его изнутри. Он даже не собирается выйти из машины, чтобы обнять меня, не то, что бы я этого хотела, но он просто опускает оконное стекло и протягивает руку, чтобы помахать, как будто я пассажир корабля, отправляющегося в плавание.

- Я тебя люблю, - говорит он. - Позвоню тебе сегодня.

- Конечно. Я тоже.

Я перебрасываю пальто через плечо и волочусь к входной двери. Трава сильно разрослась, она доходит до лодыжек и оставляет на них влагу. На входной двери не хватает приветливого рисунка, и в принципе весь дом выглядит каким-то унылым, как будто внутри что-то рухнуло.

Несколько лет назад мама была уверена в том, что кухня накренилась. Она выложила в линию замороженные горошины и показала нам с папой, как они скатываются с одного конца барной стойки на другой. Папа думал, что она сошла с ума. Они сильно ссорились из-за этого, особенно если он наступал на горох каждый раз, идя ночью босиком на кухню попить воды. Оказалось, что мама была права. В итоге она нашла человека, обследовавшего фундамент. Из-за усадки земли, наш дом дал наклон на полдюйма влево, - заметить это невозможно, но это чувствуется.