Чудесное путешествие - Эрих Кестнер

бежал по какой-то призрачной дороге, каким-то коридором, среди высоких мрачных стен. Вдруг стены расступились и дядя очутился в лесу.

Но что это был за лес! Вместо деревьев там были колокольчики, ирисы, розы, громадные как столетние дубы. Они сверкали на солнце всеми цветами радуги и мелодично позванивали, раскачиваясь под легким ветерком.

Дядя Рингельхут метался среди этих гигантских цветов и кричал:

— Ау! Конра-ад! Ау-у-у! Где ты?

Наконец, он догнал обоих.

Негро Кабалло стояла перед огромной фиалкой и обгладывала ее листья. А Конрад сидел верхом на лошади и грыз свои ногти, ожидая пока она наестся.

— С ума можно сойти! — воскликнул дядя и вытер со лба пот носовым платком. — Просто с ума можно сойти!

Ему никто не ответил.

— С ума можно сойти! — упрямо повторил он. — Бросили меня, удрали неизвестно куда и, наконец, затащили в какой-то, ни на что не похожий лес.

— А что, теперь уж недалеко до Южного океана? — спросил Конрад.

— Вынь палец из рта, когда разговариваешь со взрослыми! — прикрикнул на него дядя.

Конрад вытер палец о штаны и стал внимательно рассматривать его, точно увидал в первый раз в жизни.

— Не стесняйтесь, садитесь на меня, — пригласила лошадь. — Сейчас поедем, только вот дожую этот листок.

Дядя вскарабкался на спину Негро Кабалло, вцепился руками в Конрада, и они поехали.

Наевшись, лошадь пришла в такое хорошее настроение, что даже стала декламировать стихи Гете:

— «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой».

Конрад невежливо перебил ее:

— Чепуха это, я вовсе не сын, а племянник.

А дядя Рингельхут, которому полагалось бы лучше знать литературу, заметил:

— Какая тут мгла? Вечно вы преувеличиваете. Прибавьте-ка лучше шагу.

— Есть, капитан, — насмешливо заржала лошадь и так поскакала через лес, что малиновое варенье и мясной салат подняли бунт в желудках обоих всадников.

Конрад зажмурился и изо всех сил вцепился в развевавшуюся гриву, а дядя, в свою очередь, крепче вцепился в Конрада, и оба думали про себя: «Хоть бы уж поскорее доехать».

Вдруг лошадь остановилась.

— Ну что там еще? — спросил Конрад, приоткрывая глаза.

Они стояли, уткнувшись в деревянный забор. На заборе висела вывеска, а на ней было написано огромными буквами:

«СТРАНА ЛЕНТЯЕВ!

ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ!

ДЕТЯМ СКИДКА!»

Дядя Рингельхут осторожно слез с лошади, внимательно осмотрел забор, еще раз прочитал вывеску и, наконец, произнес:

— Вот так штука!

— А что? — спросила лошадь.

— Да ведь входа-то нет.

Действительно, в заборе не было никаких признаков калитки.

Конрад встал на спину лошади, ухватился за край забора и хотел подтянуться, но Рингельхут удержал мальчугана за ноги.

— Чудак ты этакий, — сказал он, — неужели ты думаешь, что в эту страну попадают через забор! Ведь там, наверное, живут такие лодыри, каких свет не видал. Что же, они будут через забор лазить?

Но мальчишка крепко вцепился в край забора и стал подтягиваться.

— Я только загляну, — сказал он.

Вдруг, откуда ни возьмись, из-за забора появилась огромная рука и наградила Конрада такой затрещиной, что он покатился на траву, под ноги лошади.

— Что, заработал на орехи? — злорадствовал дядя. — В другой раз не суйся, куда не следует.

Потом, прислонившись к дереву, он сказал громко, чтобы его могли слышать за забором:

— Если эти чудаки воображают, что мы собираемся лезть к ним через забор, то они жестоко ошибаются.

Потом он громко зевнул и продолжал ворчливым тоном:

— Не поспать ли нам здесь немножко.

Едва он успел произнести эти слова, как в заборе появилась калитка.

— Входите, — услышали они.

Они вошли. Первое, что им бросилось в глаза, была огромная кровать. В кровати лежал толстяк и ворчал:

— Шатаются тут бестолку… Ну, чего вам надо?

— Мы едем к Южному океану, — ответил дядя.

— Все время прямиком, — сказал толстяк, повернулся на другой бок и захрапел «во всю ивановскую».

— Вы долго еще будете храпеть? — спросил его Рингельхут.

Но толстяк или крепко спал или просто поленился ответить.

Конрад огляделся. Они находились в фруктовом саду.

— Посмотри-ка, дядя! — воскликнул он. — Здесь на одном дереве и вишни, и яблоки, и груши, и сливы!

Конрад облазил и оглядел со всех сторон диковинное дерево. Потом он подозвал дядю и лошадь. К дереву был пристроен автомат с ручками и надписями:

«ПОТЯНУТЬ ЛЕВУЮ РУЧКУ ОДИН РАЗ — ОЧИЩЕННОЕ И НАРЕЗАННОЕ ЯБЛОКО».

«ПОТЯНУТЬ ЛЕВУЮ РУЧКУ ДВА РАЗА — КОМПОТ».

«ПОТЯНУТЬ ПРАВУЮ РУЧКУ ОДИН РАЗ — ВИШНЕВЫЙ ПИРОГ СО СБИТЫМИ СЛИВКАМИ».

— Вот это здорово! — сказал дядя и потянул два раза правую ручку. Раздался звонок, и с дерева спустилась тарелка с вишневым мармеладом. Тогда все трое принялись обрабатывать деревья. Самой прожорливой оказалась коняга.

Она дочиста об'ела два дерева и все еще не могла успокоиться.

Дядя Рингельхут стал ее торопить. Но лошадь отмахнулась от него хвостом:

— Идите, идите, я вас догоню!

И дядя с Конрадом отправились вдвоем в глубь «страны лентяев».

Вдруг они услышали кудахтанье. Дорогу перебегали куры. Они волокли за собой маленькие чистые сковородки.

Как только куры заметили людей, они сразу остановились, расправив крылья, уселись на сковородки. Вместо яиц под ними оказались готовые яичницы с ветчиной.

Конрад зашикал на них и замахал руками: он был сыт по горло. Куры шарахнулись в кустарник, утащив за собой сковородки.

— А что же тут не видно людей? — сказал мальчуган. — Неужели их здесь вовсе нет?

— Ну, хоть немного, да, наверное, есть, — возразил дядя Рингельхут, — иначе для кого же эти автоматические деревья!

Дядя оказался прав. Вскоре за поворотом дороги они увидели дома. Дома эти стояли на колесах, и управлять ими можно было не вставая с постели. Кроме того на окнах спален были пристроены громкоговорители, и, когда два лодыря хотели побеседовать, они с’езжались и разговаривали, не видя друг друга, прямо через громкоговорители.

Дядя и племянник подкрались на цыпочках к двум таким домам, стоящим рядом, и услышали из громкоговорителей заспанные голоса.

— Дорогой президент, — говорил один громкоговоритель, — не скажете ли мне, какая, собственно говоря, у нас сегодня погода?

— Представления не имею, — ответил другой громкоговоритель. — Вот уже десять дней, как я не вставал с постели.

— Ну, — недовольно