Горечь - А. Норди

кивнул в сторону распластанных Арнольда и Лики. Только сейчас Мартин заметил, что наркоманы валялись возле узкой расщелины в земле. Провал, казалось, уходил в бесконечность — настолько непроглядной была сгустившаяся внутри чернота.

— Засунь туда руку, дотронься до горечи, — пояснила Яна. — А затем положи ее под язык.

Мартин удивленно посмотрел на девушку, ожидая объяснений, но их не последовало: Яна, сложив на груди руки, с интересом за ним наблюдала, словно мысленно делала ставки — слабо ему или нет?

— Дотронуться до горечи? — уточнил Мартин. Он не хотел, чтобы Яна считала его трусом, хотя прекрасно понимал, что смельчаком он никогда не был.

— Меньше болтай. — Дэн подтолкнул его к расщелине. — Пробуй, если не зассал. Потом расскажешь, понравилось или нет.

Мартин опустился на колени у провала в земле. Из черноты несло гарью, и он поморщился. Рядом лежали Арнольд и Лика, их затуманенные взоры по-прежнему впивались в небосвод, а на лицах кривились блаженные улыбки.

Закатав рукав рубашки, Мартин просунул руку в расщелину.

— Если это дурацкая шутка, я тебе кости переломаю, — на всякий случай пригрозил он Дэну.

— Глубже суй, — словно не услышав его слов, скомандовал Дэн. — И жди.

Мартин протолкнул руку по самое плечо, ощущая твердый шершавый грунт. Вдруг провал расширился — ладонь провалилась в пустое пространство.

И нечто чуждое — холодное, мягкое, влажное — коснулось пальцев.

Резко выдернув руку из ямы, Мартин подскочил на месте. Должно быть, вид у него был настолько ошарашенный, что Дэн и Яна прыснули от смеха, но Мартину было плевать на их реакцию: в глубине провала нечто живое дотронулось до него, оставило след на коже. Сердце бешено колотилось, и в тусклом лунном свете Мартин пытался рассмотреть, что за дрянь прилипла к его руке.

— В первый раз все пугаются, — успокоила Яна. — Теперь пробуй.

Девушка посветила фонариком Мартину на ладонь, и он увидел пальцы, покрытые черной, как смоль, слизью.

— Что это?

— Горечь. — Дэн приблизился к Мартину и впервые ему улыбнулся. — Не бойся, дружище. Положи ее под язык.

Мартин хотел послать наркомана куда подальше, но поймал взгляд Яны: она ободряюще улыбнулась, словно давая понять, что ничего страшного не случится. Он уже и забыл, когда в последний раз на него так смотрели — с надеждой и поддержкой. Мартин сглотнул вязкую слюну, облизнул пересохшие губы и поднес руку, перемазанную слизью, ко рту. Секунду помедлил — и засунул указательный палец под язык.

Рот обожгло горьким. Мартин поморщился, ощущая, как прогорклая субстанция растворяется на слизистой. Ноги вдруг подкосились. Мартин повалился на опаленную землю, и черный космос распахнул объятия.

Горечь растекалась по сосудам и мышцам, тканям и органам. Она растворяла в себе боль, страхи, отчаяние — и наполняла образовавшуюся пустоту восторгом и умиротворением. Где-то на краю сознания в пульсирующей звездным светом тьме мелькнул образ Алины, но тут же погас в неукротимой волне радости, блаженства и покоя.

Впервые за много лет Мартин чувствовал себя по-настоящему спокойным и счастливым.

* * *

Он проснулся от жужжания мух. Мартин поднялся в постели и осмотрелся: его комнату, расположенную в домике старосты Осмунда, заливал яркий утренний свет из окна. Тело казалось невесомым, голова — необычайно ясной: Мартин уже забыл, каким упорядоченным и тихим может быть течение мыслей. Неподъемный камень из вины, сомнений и саморазрушения, который каждый день давил на грудь, наконец-то исчез.

Мартин не помнил, как вернулся в общину. Может быть, ночное приключение ему просто приснилось?

В комнату вошел Осмунд — гладко выбритый, с полотенцем на голых татуированных плечах. Нахмурив брови, он строго скомандовал:

— Подъем. Опаздываешь на завтрак.

Таким и было их общение все это время: Осмунд отдавал приказы, а Мартин покорно подчинялся, не желая навлечь гнев бывшего уголовника.

Мартин натянул одежду и выбрался на улицу. На стене дома, в котором члены общины собирались для совместных трапез, висели рукомойники. У одного из них умывался обнаженный по пояс Дэн, рядом чистила зубы Яна. Лика расставляла тарелки на столе под навесом. Завидев Мартина, они втроем хитро улыбнулись, но тут же спрятали ухмылки, как только рядом нарисовался Абсалом с большой кастрюлей. Из нее валил густой пар, распространяя аппетитный запах овсяной каши с орехами и медом. Мартин наконец-то вспомнил, какого это — чувствовать голод: в животе приятно забурлило, а рот наполнился слюной.

— Как я оказался у себя в домике? — тихо спросил Мартин.

Прополоскав рот, Яна сплюнула в таз.

— Ты дошел вместе с нами. После «горечи» из памяти вышибает несколько часов.

— Поэтому ее нельзя употреблять всем вместе, — шепотом пояснил Дэн, опасливо косясь на Абсалома, который помогал Лике сервировать стол. — Всегда рядом должен быть тот, кто поможет выйти из леса и вернуться обратно в общину.

— Мы ходим за «горечью» один раз в неделю — чаще нельзя, иначе Абсалом или Осмунд могут нас засечь, — добавила Яна.

Мартин набрал в ладони ледяной воды из рукомойника и плеснул в лицо, наслаждаясь бодрящим покалыванием на коже, словно ее рецепторы тоже обновились после «горечи».

— Что это за хрень в той расщелине? — спросил он, выдавливая зубную пасту на щетку.

— Никто не знает. — Дэн вытер полотенцем лицо. — Когда я впервые оказался в общине, один торчок по имени Стиг рассказал мне о котловине и спрятанной там «горечи». Стиг узнал о ней от другого наркомана, проживавшего в общине. Секрет о существовании «горечи» годами передавался по цепочке с тех пор, как Абсалом открыл «Юдоль».

— И где теперь все эти наркоманы? — Мартин орудовал зубной щеткой во рту, и его слова прозвучали невнятно.

— Исцелены. — Яна улыбнулась. — А ты думал, в общине столько завязавших благодаря молитвам и медитациям с Абсаломом?

Мартин прыснул от смеха, разбрызгивая пену изо рта, но тут же опасливо зыркнул в сторону стола: старик накладывал кашу по тарелкам и, кажется, совсем не обращал внимания на заговорщиков возле рукомойников.

— С каждым разом необходимость в приеме «горечи» уменьшается, — тихо пояснил Дэн. — А затем наступает момент, когда тебе совершенно ничего не нужно, кроме самых