Наш Современник, 2005 № 02 - Журнал «Наш современник»

Боря молчал, опустив голову.

— Так почему ты убежал?

— Скучно было, тоскливо… неинтересно…

— Ах, так ты не только лентяй, но и маменькин сынок! О маме затосковал! Как не стыдно! На оккупированной территории в твоем возрасте партизанят! Родину защищают! А ты? Балбес! Лентяй! Дезертир!..

Боря не выдержал:

— Неправда! Я не балбес, не дезертир, не маменькин сынок. Я работаю на оборонном заводе. И убежал, чтобы работать, фронту помогать! Все мужчины нашего рода на фронте, на передовой, под огнем!.. И я буду там, когда придет время.

Таисия Павловна опешила. Никак не ожидала такого отпора от всегда «безголосого» мальчика, бледнеющего и краснеющего, когда на него крикнешь. И на тебе! Оратор вдруг нашелся…

— А как ты дальше думаешь учиться? Ты же отстал! На двойки и тройки? Тебе же не перейти в седьмой класс!..

— Отстал я совсем немного. Вы же в колхозе были. Я постараюсь догнать, за учебниками буду больше сидеть…

Завуч махнула рукой.

После уроков пошёл домой. Сильно захотелось есть. Деваться некуда, заглянул к Вечке. Может, репы даст со своего огорода… Вечка был дома, как и его отец со своим верным другом. На этот раз они насыщались кусками жареного мяса, натыкая его на вилки. Запах, давно забытый в доме Ушаковых, разносился по дому. У Бори аж слюнки потекли.

— Вот сына на бойню устроил. Свой первый заработок принёс. Мясом!.. Соображает парень, как надо жить! С голоду не пропадёт! — разглагольствовал Вечкин отец. — Ах, да! Так на чем мы остановились? На Сталинграде. Так вот, я и говорю, что он со дня на день падёт. Тогда с юга ударят турки, с востока — японцы, и нам хана!.. Как жить будем, не знаю… Хотя есть одна мыслишка — не пропадём!.. Держись за меня… да поддерживай!..

Учебный год Боря закончил нормально, если не считать одной тройки по немецкому. Ещё в пятом классе, в начале осени, он потерял учебник, расстроился, долго не учил — вот и результат…

Следующим летом Борю перевели в штамповочный цех. Работали там одни женщины. Молодые, красивые, весёлые. Работали лихо, с песнями. Да и как не запоёшь после Сталинградской Победы! Все поняли и чувствовали, что наступил перелом в войне. Фашистов гнали на запад, в свою Германию. Всё бы хорошо и голод не так страшен, да только вот с отцом беда. Куда бы ни писали — ответ всегда один: «В списках убитых, раненых и умерших от ран не числится». «Не забывай никогда своего отца, сынок», — говорил тот при прощании на вокзале 23 июня 1941 года. И Боря никогда его не забывает, и не забудет до последнего. Поэтому и работает на заводе, помогает ему и Красной Армии, как может… Как и брат Володя…

Делали пуговицы. Армии требовались и они. Гимнастёрки надо было на что-то застёгивать. Труд был чисто физический. Женщины левой рукой подкладывали в углубление заготовку, а правой с силой рвали на себя Г-образную ручку штампа, который резко опускался на заготовку, превращая её в пуговицу. Женщин было шестеро. И шесть станков. Мальчиков, помогавших им, трое. Они поочерёдно приносили листы железа со склада, расположенного рядом во дворе. Складывали их в углу около больших ножниц. Пока один резал листы на нужных размеров полосы, двое других собирали из-под штампов горки пуговиц, ссыпали их в ящики. Потом ребята менялись местами. Так конвейером работали всю смену. В обеденный перерыв Боря убегал к брату и просил дать ему поработать на станке. Теоретически он уже освоил все операции. Вот только практики было маловато. Однако Володя как-то бросил загадочную фразу: «Осенью будешь работать самостоятельно!» Вот Вовка! Чего задумал?! Темнило! А он куда, если Боря станет за станок?..

Очищая стол у штампов, сыпавших пуговицы в разные стороны, Боря довольно близко сунул руку к лунке, в которую ударял винт-стержень штампа, и неожиданно вскрикнул от боли — боковина стержня задела мизинец и содрала немного кожу. Это был первый урок внимания к технике безопасности!

На другой день Боря принёс на работу кусочек мела. На всех станках вокруг стержня на плитах обвёл мелом кружки. То есть наметил границы зон безопасности. Когда все пришли на работу, он рассказал о своём новшестве. Бригадирша похвалила за сообразительность и заботу. А мальчишки только посмеялись над его рационализацией. «Не суй пальцы под штамп — и не надо никаких кружков»…

Ещё до прихода бригады Боря попытался наштамповать пуговиц. Интересно же попробовать?.. Себя узнать в деле… Уселся за станок, ухватился за ручку и потянул её с силой справа налево. Винтовой стержень ударил в ленту, высек кружок, и когда Боря потянул ручку назад, поднимаясь, «выплюнул» пуговицу. Вторую пуговицу Боря высек тяжело. Третью еле-еле, не было сил. Тяжелейшая у женщин работа!

Осенью 1943 года Владимира провожали в армию. Было холодно. Дул противный, режущий ветер — со снежной крупой, больно бьющей в лицо. Мама, одетая в Володино пальто для тепла, плакала, тыкалась в грудь сына.

— Володюшка, ты-то пошто в армию идёшь?.. Год себе добавил. Тебе же ещё только шестнадцать стукнуло, а ты на фронт! Хватит с нас папки-и!..

Владимир, сконфуженный, не глядя на ребят из бригады, которые тоже пришли его провожать, гладил мать по голове, обнимал за плечи:

— Ну не плачь, родная. Не расстраивайся. Я скоро вернусь домой. Даю слово…

— Володя-а, Володюшка-а, — всхлипывала мать. — А ты-ы дума-ал, что там тебя убьют? Не таких убивают…

— Ну-у, думал, и не раз… Не могу я сидеть в тылу в такое время. Я должен быть там! Ну-у, а убьют, так, значит, на роду мне так написано.

— Володя-а, Володюшка-а, да неужели я тебя в последний раз вижу… Ты подумал о нас? Раз не думаешь о себе. Как мы жить-то будем?.. Без папки, без тебя. Ведь нам жизнь будет не жизнь! Из года в год каждый день вспоминать вас и корить себя, что не удержала…

Боря, стоявший рядом, опустил голову. Тихонько, незаметно заплакал. Хорошо, что было темно и слёз не было видно. Боря вспомнил вчерашний день — прощание брата с начальством цеха. Когда Володя сообщил начальнику, что сегодня он работает последний день и завтра убывает в армию, то начальник, пожилой усатый дядька, возмутился:

— Ты что говоришь? С ума сошёл? А кто здесь работать будет?

— Вот он! — указал Володя на Борю. — Мой младший брат. Смотрите, какой корпус снаряда выточил! Не хуже моего!.. — Володя снял со станка блестящий красивый корпус. — Так что вот вам моя замена, пока не вернусь с фронта.

— Мальчишка! — рассвирепел начальник. — А кто бригадой руководить будет? Он, что ли?! — ткнул в Борю пальцем.

— Пока что Павел Засыпкин, мой друг! А потом время покажет.

— Не отпущу я тебя никуда! Сейчас же иду к директору, и мы забронируем тебя. Здесь для тебя фронт! Запомни! — И плюнув, круто повернувшись, убежал в контору.

— Не успеет он ничего сделать. Уезжать-то завтра, — улыбнулся Володя, пряча призывную повестку в нагрудный карман…

После отъезда Володи пусто стало в комнате Ушаковых. Тихо, скучно, неуютно. Мама с Борей встречались поздним вечером, а тёмным ранним утром расставались, спеша каждый на свою работу…

Осенью 44-го Мария Тучинская получила похоронку на мужа-политрука. Трое суток она криком кричала, захлёбываясь от слёз. Потом, недели через две, собрала свои пожитки, детей и уехала в свой Новоград-Волынский. Квартира Ушаковых освободилась от эвакуированных. Освобождался от них и весь город. Друг за другом, семьями, они ехали в свои местечки и города, к себе на родину. Некоторые, правда, остались на Урале…

Ранней зимой брат Володя попал на Первый украинский фронт, в Польшу, к маршалу Коневу. Воевали с фашистами и власовцами. Наступали на Силезию. Вначале письма от Володи приходили оптимистичные. Потом посуше. Потом обычные — с наказами писать чаще и чаще. А в письмах 45-го года начали проскальзывать нотки грусти, которые с каждым письмом усиливались. «Очень бы хотелось увидеться с вами, мои дорогие. Я сильно о вас соскучился. Чем ближе конец войны, тем сильнее моя грусть, скука. Сам не знаю — почему. Ведь уже больше года я не виделся с вами, как уехал из дому. Возможно, из-за этого мне становится всё тоскливей и скучней…».

И вот в середине марта пришло необычное письмо. Со стихами о родном городе. Мама и Боря были крайне удивлены этим. Он же никогда не писал стихов! Мама заплакала: «Не к добру всё это, чует моё сердце — не к добру…». И снова стали вчитываться в рифмованные строки:

Плавно вдаль текут воды Исети,Тополя шелестят над рекой,Хорошо наблюдать на рассветеГород-труженик Каменск родной…

Если скажут: народ будто грубыйВ этом городе где-то живёт, —Приходите хотя бы на Трубный —Вам окажут, как другу, почёт…

Огоньками заводы мерцаютВдалеке за рекой, в синеве.Я признаюсь, что лучшего краяНе встречал никогда и нигде…

— Не к добру всё это, не к добру, — продолжала говорить мама. И — оказалась права. В начале апреля 45-го года её вызвали в военкомат и вручили похоронку: «Ваш сын… Ушаков Владимир Петрович… погиб смертью храбрых…». Дальше мама ничего не помнила. Очнулась только дома…