Древний Рим. Взлет и падение империи - Саймон Бейкер

Далеко не все герои этой книги оставили по себе столь долгую славу. Имя Тиберия Гракха, например, мало что скажет современному обывателю. Напротив, имя его матери Корнелии куда лучше сохранилось в памяти потомков (напомню, речь идет не о трудах ученых, а об обычных людях). Являя пример преданной (и честолюбивой) любви к детям, она с презрением отвернулась от драгоценностей, предложенных ей одним из друзей, и указала на сыновей как на свое «сокровище». В качестве символа слепой материнской любви она появляется на целой серии живописных полотен XVIII века: обычно рядом с ней изображают двух мальчиков (выглядящих весьма самодовольно), а сама она с откровенным высокомерием рассматривает нити жемчуга и другие предметы роскоши, принесенные ей. И в том же образе любящей матери она предстает на знаменитом мемориальном витраже в Гарвардском университете — наряду с другими героями западной цивилизации: от древнегреческого драматурга Софокла до императора Карла Великого и Христофора Колумба. Но даже сам Тиберий не так давно вернулся в поле общественного зрения, так как с ним стали сравнивать некоторых современных политиков, известных своими радикальными, революционными взглядами (прежде всего это касается президента Венесуэлы Уго Чавеса).

Столь же долгой жизнью в истории западной культуры, как и Цезарь, может похвастать император Нерон. Одна из самых ранних и величайших итальянских опер — «Коронация Поппеи» Монтеверди (1624 г.) — развивает тему глубоких и сложных отношений между императором и его любовницей Поппеей. Эта женщина ассоциируется как со способностью к хитроумным манипуляциям, так и со всесокрушающей любовной страстью: ее изображают хладнокровно устраняющей все преграды на пути к супружеству с императором, в том числе сопротивление добродетельного морализатора Сенеки. Опера оканчивается пышной коронацией Поппеи как императрицы Рима. Но осведомленная часть публики прекрасно знает, что Поппее не суждено было долго наслаждаться плодами своей победы: вскоре она погибнет от руки самого Нерона (эта сцена ярко отражена в телепроекте Би-Би-Си). Произведение Монтеверди представляет собой леденящее душу и непреходящее во времени исследование страсти, безжалостности и бессмертия.

Более часто, правда, имя Нерона муссируется в современной поп-культуре, особенно в кино. Его классический обрам — императора-декадента, утопающего в роскоши, — эксплуатировался бессчетное число раз, при этом Нерона обязательно изображают на фоне бесконечных оргий, поедающим какую-то странную пищу (блюда из сони и певчих птиц — это обычные клише, когда речь заходит о древнеримской кухне), хвастающим грандиозными планами перестройки Рима после великого пожара 64 г. н. э. или «музицирующим на фоне пылающего Рима».[5] Эти образы по большей части появились недавно, они стали проекцией наших стереотипов о древнеримских роскошествах на весьма подходящую для этого фигуру Нерона. Однако тема «музицирования» (имеется в виду игра на лире — отнюдь не «пустая забава», как это часто пытаются представить) восходит к еще античной истории о том, что, когда Рим был объят пламенем, император взобрался на башню, откуда открывался потрясающий вид на пылающий город, и спел песнь о разрушении легендарной Трои. Правда это или нет, но легенда, без сомнения, пытается представить императора погруженной в себя артистической натурой, полностью отстраненной от практических забот. На самом деле, как будет показано в Главе III, Нерон, несмотря на все свои артистические наклонности, предпринял самые что ни на есть благоразумные меры для устранения последствий пожара.

Согласно другой легенде, он решил найти козлов отпущения, на которых можно было бы спихнуть вину за пожар, и избрал на эту роль представителей ранней христианской общины, причем их ожидание скорого конца света вполне могло сыграть ему на руку. Чтобы примерно наказать христиан, он, если верить Тациту, распинал их и сжигал живьем (используя распятые тела, как сказано в тексте, в качестве светильников, освещающих город в ночное время). Таким было первое «преследование» христиан, а святой Петр мог стать одной из его жертв.

Благодаря этой истории современная трактовка образа Нерона обогатилась еще одной темой. Западный кинематограф и литература с упоением предаются малореалистичным фантазиям о героизме, проявленном христианами перед лицом тирании Нерона, при этом особо часто эксплуатируется образ прелестной девушки-христианки, обращающей из язычества в христианство своего друга и идущей с ним вместе на славную, хотя и кровавую гибель (обычно в ней оказываются задействованы львы). Подобные истории в основном являются парафразами знаменитого романа польского писателя Генрика Сенкевича «Камо грядеши?», опубликованного в XIX веке и в скором времени переведенного на подавляющее большинство европейских языков (заглавие романа, означающее «куда идешь?», взято из Евангелия и представляет собой слова апостола Петра, обращенные к Иисусу).

Самая знаменитая экранизация этой книги состоялась в 1951 г., в главной роли в ней снялся Питер Устинов, в результате чего злодей Нерон говорит с акцентом английского аристократа (в то время как положительных героев играли американцы). Но и здесь, даже будучи мерзким злодеем, Нерон сохранил романтический ореол. Так, создатели фильма — компания Эм-Джи-Эм — сопроводили его выпуском ряда сопутствующих товаров. В частности, в продажу поступили броские мужские трусы и пижамы под рекламным лозунгом «Почувствуй себя Нероном!». Может, он и был преследователем христиан, но все равно — казалось, хотели сказать создатели рекламы — не забавно ли почувствовать себя властителем мира, надев нижнее белье «от Нерона»?

Если посмотреть на опыт предыдущих поколений (даже сравнительно недавних), мы увидим, что некоторые детали того, как они представляли себе древних римлян и римскую историю, выглядят странно, маловразумительно, а порой просто смешно. Можно ли представить себе в роли римлян шекспировских актеров, важно передвигающихся по сцене в нарядах елизаветинской эпохи?[6] При этом многие, я подозреваю, вполне готовы «принять» фашиствующих молодчиков из постановки Орсона Уэллса. Почти столь же сложно относиться серьезно ко всем этим ходульным персонажам, изображающим добродетель в многочисленных голливудских фильмах, укутанным в белые простыни и ведущим напыщенные речи — словно они только что вышли из английской Палаты общин XIX века или со страниц школьного учебника латыни.

Но мы по-прежнему питаем слабость к потрясающим картинам римской распущенности и жестокости в антураже роскошных ванн, пиршеств и амфитеатра. В фильме Ридли Скотта «Гладиатор», например, имеется несколько чрезвычайно ярких сцен кровавой резни и буйства толпы в Колизее, который, к слову, был воссоздан в большей степени на основе картин XIX века, нежели с использованием подлинных развалин древней арены (Скотт посчитал, что картины убедительнее и выразительнее оригинала). Довольно любопытны и художественные попытки описать жизнь древнеримской прислуги, такие как, например, классический мюзикл «Забавная история, случившаяся по дороге на Форум» (впервые поставлен на Бродвее в 1962 г., экранизирован в 1966 г., заново поставлен в лондонском Национальном театре в 2004 г.). Этот мюзикл несет на себе печать собственно античной комедии, но во многом его привлекательность для публики объясняется тем, что в нем отражена жизнь, скрытая за сверкающей мраморной оболочкой города.

Отчасти то, что устаревшие представления о Риме кажутся нам таковыми, вызвано недавними изменениями в наших знаниях о римской истории и культуре. И новые сведения продолжают поступать. Например, за последние годы картины армейского быта в Древнем Риме стали вырисовываться иначе благодаря частным письмам и прочим бумагам (в том числе знаменитому приглашению на пир по поводу дня рождения, которое одна замужняя женщина отправила другой), обнаруженным в форте Виндоланда на севере Англии. Одно из наиболее впечатляющих археологических открытий XX века в Италии принесли раскопки в Оплонтисе рядом с Помпеями, в результате которых была найдена большая вилла, принадлежавшая, судя по всему, семейству второй жены Нерона — Поппеи. Ее изучение позволяет нам с большей достоверностью представить то, что окружало Поппею в жизни. И только в середине XIX века мы получили полный, заслуживающий доверия текст автобиографии императора Августа, который был обнаружен в Анкаре начертанным на стене древнеримского храма (посвященного обожествленному Августу).

Ничуть не менее значительны изменения в трактовке древних свидетельств. Один из научных споров, напрямую касающихся исторической связи Тиберия Гракха с Юлием Цезарем, затрагивает скрытые мотивы поступков римских политиков, особенно тех из них, кто жил примерно за сто лет до прихода к власти Юлия Цезаря. Одна точка зрения, преобладавшая в прошлом столетии, состоит в том, что между политическими противниками разница была несущественной. Все, что стояло на карте, — это личная власть в чистом виде. Если некоторые политики (такие как Гракх или Цезарь) в большей степени опирались на народное мнение, нежели на аристократический Сенат, то это объяснялось исключительно тем, что такой путь к власти казался им наикратчайшим. Однако новому поколению ученых подобное толкование природы политических споров и борьбы в тот период постепенно стало казаться все более неверным (как, кстати говоря, и нашим предшественникам в XVIII и XIX столетиях). Едва ли жестокие столкновения, связанные с фигурой Тиберия Гракха, можно объяснить без учета стоявших на кону имущественных интересов. Именно такой точки зрения придерживаются создатели телепроекта и автор этой книги.