Магистр Ян - Милош Кратохвил

В ПРАГЕ

Вороньё

— Грешники! Взгляните на эти цепи! В них закуют вас дьяволы и станут мучить. Отверзьте слух ваш и трепещите! Перед вами — человек, только что вернувшийся из преисподней! — хрипло, надорванным голосом кричал высокий костлявый монах со ступеней бокового портала Тынского храма, подняв высоко над головой толстую цепь, он перебирал пальцами ее звенья. Резкое звяканье железа и крик монаха привлекали внимание людей, столпившихся на маленькой площади перед храмом. Изжелта-бледное лицо монаха напоминало лошадиный череп. Его оживляли только темные колючие глаза. Монах беспокойно следил за слушателями, желая увидеть на их лицах смятение и страх. Потом, опутав себя цепью, он забегал по паперти, размахивая руками и извиваясь всем телом. Монах походил на ярмарочного торгаша, — он так же расхваливал свой товар и выискивал холодными хитрыми глазами покупателя, чтобы надуть его.

— Милосердый господь послал мне в ночи ангела, — продолжал монах с лошадиной головой, — а тот повел меня в ад, дабы я собственными глазами увидел невообразимые муки, уготованные вам, несчастные грешники! Я до сих пор не могу прийти в себя от страха, который мне пришлось пережить там! О ужас, ужас! На моих глазах черти варили грешников в кипящей смоле, кололи их раскаленными вилами, вспарывали животы и вытаскивали внутренности. Вот как они терзают грешников — без устали, вечно, вечно! — И цепь снова зазвенела над головой монаха. — Кто не верит, пусть взглянет на эту цепь! Когда ангел-хранитель выводил меня на божий свет, я вырвал ее из лап дьявола и взял с собой, как доказательство того, что я сам побывал в преисподней. Посмотрите на царапины — следы дьявольских когтей!

Монах наклонился к слушателям и протянул им цепь. Они невольно попятились. У самой паперти собралась большая толпа. Маленькая площадь между храмом, Унгельтскими воротами и домами горожан непрерывно наполнялась людьми, стекавшимися по узкой улочке со Староместской площади через ворота Старого Унгельта.

Толпа, собравшаяся на маленькой площади, привлекала прохожих. Они двигались не спеша. Многие пялились на необычное зрелище у входа в храм. Зеваки, стоявшие в задних рядах, приподнялись на цыпочки и вытянули шеи. Люди следили за судорожными движениями монаха и, когда его крик и жесты надоели им, начали показывать друг другу на большой окованный сундук, стоявший позади оратора, и на второго монаха, сидевшего за столиком у сундука. В отличие от костлявого крикуна его собрат был тучен, вял и равнодушен. Он словно утопал в собственном жиру. Толстяк еле-еле удерживал свои оплывшие веки полуоткрытыми. Возле монахов стояло несколько наемных солдат — таких же равнодушных и неподвижных, как толстяк у столика. Опершись на алебарды, они прислонились спинами к стене храма. В душе стражники проклинали на чем свет стоит свою проклятую службу, которая обязывала их торчать рядом с крикливым монахом и бессчетное количество раз быть свидетелями надоевшей им ярмарочной комедии.

Стражники раздраженно поглядывали на толпу. Бог знает, чтó забавного нашли эти люди в карканье монаха! Куда интереснее ловкий акробат, которого они видели позади толпы. Напротив собора какой-то комедиант расстелил тряпье на мостовой и, запрокинув свое гибкое тело назад, изогнул его дугой. Голова у него оказалась между согнутыми коленями и повернулась лицом к зрителям. Он охватил колени руками и судорожно застыл в таком положении. От натуги лицо акробата побагровело. Он держал зубами ветхий конусообразный колпак, ожидая, не бросит ли кто-нибудь на его донышко жалкий грошик. Но пражанам уже надоели эти ярмарочные комедианты, — никто не хотел тратить денег попусту, особенно теперь, когда возле акробата появился монах, его необычный горластый соперник.

Человек-змея с досадой разжал зубы. Колпак упал на землю. Бедняга расправил затекшие руки. Измученный, он еле стоял на ногах и, чтобы не упасть, прислонился к порталу. Столько народу прошло мимо, но никто не бросил ему ни гроша!

Накануне Троицына дня все готовились к празднику. Хозяйки убирали в домах, а их дочери вешали над окнами и над дверями гирлянды зеленых веток. Улицы Праги кишмя кишели приезжими. Чтобы положить в свои вечно пустые кошельки хоть немного денег, крестьяне несли на ярмарку козлят, ягнят, гусей, кур и даже немного яиц. Расположившись у стен и ворот, они робко предлагали свой товар прохожим. Бродячие торговцы шныряли в толпе, крикливо расхваливая гусей, булочки, пряности, стеклянные и медные безделушки.

По улицам бродили не столько бюргеры и ремесленники, торговцы и покупатели, сколько обездоленные — поденщики, батраки и безработные подмастерья. Эти люди не могли ни покупать, ни продавать. Занятые не более двух-трех дней в неделю, они постоянно голодали. Бедняки зарабатывали только на кусок хлеба, — слишком маленький, чтобы жить, и слишком большой, чтобы умереть. Так почему бы им не послоняться в субботу по улицам Праги, если у них мало работы и много времени? Сколько десятков несчастных приходилось на одного занятого ремесленника и сколько сотен — на одного купца и на одного бюргера! Прага — город бедняков, но ни один камешек ее стен, ни один глоток из винных бочек трактиров и богатых домов не принадлежит им. Церковь не поскупилась на праздники, — они у нее каждую неделю. Но для чего бедняку Троица и другие праздники? Они придуманы только для того, чтобы меньше трудиться и еще меньше зарабатывать. Свежий воздух щекотал ноздри и легкие. Ощущение голода в пустом желудке становилось острее. Но с приближением весны еще бодрее сокращались мышцы. Человеку хотелось охватить весь мир и так тряхнуть им, чтобы из него выпала хотя бы маленькая частичка счастья на долю бедняка.

Глянь-ка, там работают! Даже сегодня! Небольшая толпа людей, двигавшаяся со Староместской площади к маленькой площадке Тынского храма, точно по команде остановилась перед башней, еще стоявшей в лесах. По их доскам ходили люди и… работали. Да, работали!

Поденщики завистливо следили за движениями плотников. Пальцы напрасно сжимались сами собой. Поденщикам казалось, что они тоже взялись за топорища. Эх, если бы это было на самом деле! Они целый день размахивали бы топором, ударяли по смолистому бревну и обтесывали его. Работали бы! Весь день работали бы, а вечером получили бы деньги.

Внизу, у основания башни, вращалось большое колесо. На его вал наматывался канат, которым поднимали на леса тяжелые балки. Колесо приводилось в движение ногами. Какой-то бедняга шагал со спицы на спицу, перенося тяжесть всего тела то на одну, то на другую ногу. Его руки качались как маятники, а глаза с тупым безразличием смотрели на доски, беспрестанно двигавшиеся под его ногами.

Ну, этому не позавидует ни один человек, имевший дело с топором, молотом, долотом. Тот, кто делает вещи, не позавидует тому, кто делает только шаги, даже если он нашагает за весь день несколько грошей. Казалось, уже никакая сила не остановит этого человека: он будет шагать днем и ночью, до самой смерти, и даже не заметит, когда она наступит.

Поденщики хотели было идти дальше, но человек в колесе неожиданно пошатнулся и потерял опору. Его тело наклонилось и опустилось на мостки. Колесо резко затормозилось, дрогнуло и начало вращаться в обратном направлении. Балка полетела вниз, раскачиваясь и ударяя по лесам. А на земле стремительно вращалось колесо, подкидывая жалкое и бессильное тело. Когда балка коснулась земли, колесо остановилось. Пыль, поднявшаяся при падении балки, мало-помалу оседала.

Оглушительные удары никого не заинтересовали, — шума и стука на стройке хоть отбавляй. О несчастье знали только поденщики, стоявшие у колеса, да плотники, работавшие неподалеку, на лесах. Не успели двое плотников подбежать к колесу и вытащить из него безжизненное тело, как возле них очутился мастер. Его не интересовала ни работа плотников, ни судьба этого бедняги — умер он или только потерял сознание. Взгляд мастера сначала устремился на неподвижное колесо, а потом на кучку убогих, изможденных поденщиков. Работа должна продолжаться, колесо должно вертеться!

— Нужен один человек! — крикнул мастер.

Никто не завидовал бедняге, пока он шагал в колесе. Но когда он разбился, колесо оказалось свободным и ждало нового человека! Куда девалась гордость плотника и каменщика! Голодные поденщики обступили мастера. Каждый старался пробраться поближе и попасться ему на глаза.

Мастер взглянул на поденщиков, выбрал двоих и, быстро оглядев их с головы до пят, ловким движением ощупал мускулы рук и ног.

— Валяй! — сказал мастер одному из поденщиков. Когда второй ушел, опустив голову, первый быстро вскочил на колесо и всей своей тяжестью заставил его вращаться. На лесах снова заскрипели доски.

Монах всё еще продолжал хрипло взывать к толпе, собравшейся перед порталом Тынского храма.