Ген Огинского - Иво Залуский

Я взял себе как сувениры два выцветших польских флага и герб с белым орлом. На орлиную голову снова вернули корону, упраздненную коммунистами. Слишком много сточных и талых вод утекло под мостом… Наверное, я просто оставлю все как есть.

Глава 2

Страна в хаосе

В Варшаве на западном берегу Вислы, взгромоздившись на утесе, расположился Королевский замок. На площади перед ним возвышается памятник королю Сигизмунду III – пожалуй, самая яркая достопримечательность польской столицы. К югу – самое оживленное место в Варшаве, Краковское предместье, с костелами, дворцами, университетом и государственными учреждениями. От замка удаляются улицы Сенаторская и Медовая: на обеих выстроились правительственные здания, бывшие когда-то роскошными дворцами богатых магнатов. К северу от замка высится собор Святого Яна, а перед ним находится просторная Рыночная площадь старого города. После 1945 года практически вся Варшава была кропотливо восстановлена из руин, в которые она превратилась по приказу Гитлера, гласившего, что «на берегах Вислы более никогда не должен жить ни один поляк».

За два столетия до этого, в ноябре 1764 года, по холодным, вымощенным булыжником улицам Варшавы с грохотом проносились экипажи богачей, спешивших из одного дворца в другой в нескончаемом водовороте приемов, часто свидетельствовавших о распутной жизни. Большинство экипажей были запряжены на русский лад – четырьмя лошадьми, которые неслись так, словно жизни и конечности людей из уличной толпы для них почти ничего не значили. Толпа включала иногородних и иностранцев, которые только способствовали разрастанию армии нищих и обездоленных крестьян, прилепивших, словно пиявки, свои хижины к пышным дворцам господ. Все съехались в Варшаву на коронацию короля Станислава Августа.

Королевский замок в Варшаве

Станислав Понятовский, который родился в Волчине 17 января 1732 года, наследником польского престола не считался. Отцом его был генерал Станислав Понятовский. Будущий король – весьма красивый и воспитанный мужчина, способный своей душевностью, остроумием и непринужденностью в общении зачаровывать всех, в том числе иностранцев, готовился служить своей стране в качестве дипломата. В бытность секретарем английского посла в Санкт-Петербурге молодой Станислав завоевал сначала внимание, а затем и постель великой княгини Екатерины. В то время он не мог и предположить, как это поспособствует карьере: ведь в 1762 году его возлюбленная немка стала российской императрицей Екатериной II, впоследствии прозванной Екатериной Великой. Грядущий королевский титул Станислава Августа всецело станет результатом ее интриг. Согласно продиктованной Екатериной инструкции будущему королю следовало делать только одно: сохранять прежнее статус-кво, царившее в Речи Посполитой в течение последнего столетия при саксонских королях, то есть сохранять хаос и реакционность.

Польско-литовская уния – Речь Посполитая – внешне походила на огромное феодальное королевство, если не учитывать то обстоятельство, что власть короля в нем не была наследственной. Речь Посполитая являла собой спаренное государство – союз Польского Королевства (Короны), включавшего большую часть Украины, и Великого Княжества Литовского (Литвы), которое в основном занимало территорию нынешних Беларуси (большая часть территории которой в те времена, собственно, и называлась Литвой) и Литовской Республики (эти земли тогда имели название Жмудь). Это сообщество фактически управлялось дворянами-шляхтой, которые составляли десять процентов населения. Среди шляхтичей встречались не только сказочно богатые магнаты, чьи прихоти возводились в ранг законов на землях принадлежавших им огромных поместий, но и обедневшие «крестьяне из дворян», многие из которых служили на какой-нибудь «беловоротничковой» должности у своих богатых сородичей. Торговля или всякие иные спекулятивные занятия были по традиции категорически запрещены и отданы в руки евреев. Польского среднего класса фактически не существовало, а крестьяне, порабощенные магнатами, почти все прозябали в самой жалкой бедности.

В унии титулы никому не присваивались. Поскольку все магнаты имели связи с той или иной иностранной державой, будь то Россия, Пруссия или Австрия, любые принадлежавшие им титулы, например граф или князь, были пожалованы из-за границы. Магнаты говорили по-французски и на языке своих иностранных покровителей – польский язык был предназначен исключительно для крестьян. Согласно польской Конституции короля на пожизненный срок избирали магнаты. Они выслушивали «совет» российского посла в посольстве на улице Медовой, которое фактически играло роль Дома правительства Польши. Кто бы ни занимал российский престол, посол служил рупором его политики по всем вопросам, включая решения, кого избрать на трон Речи Посполитой. Идея этой необычной, но удобной системы заключалась в том, чтобы не позволить какой-либо одной династии стать слишком могущественной и, таким образом, оказаться способной самой диктовать свою волю магнатам. Как правило, королей выбирали из-за рубежа, главным образом из Германии, и, следовательно, заручались удобным и долговременным альянсом. Многие знатные европейцы тоже стремились стать обладателями польского королевского сана, как поступают ныне многие воротилы бизнеса, стремящиеся заполучить теплое директорское кресло после ухода в отставку.

Работа короля состояла в том, чтобы подчиняться воле русских самодержцев и не мешать своим магнатам вести роскошный и гедонистический[2] образ жизни. Благосостояние государства, как политическое, так и экономическое, в списке приоритетов занимало далеко не первое место. Будь ситуация другой, магнаты, наверное, превратились бы в поместных рыцарей, но в то время они гораздо больше предпочитали охоту, музыку и увеселения, нежели сражения. Образование также не считалось чем-то обязательным, если не говорить о некоторых просвещенных кругах общества. Чтобы подготовиться к жизни в стратосфере польского общества, мальчикам нужно было научиться развлекать гостей, ездить верхом и охотиться, а девочкам – танцевать, шить или играть на клавесине.

Комплектовать армию для короля, как в большинстве феодальных или полуфеодальных государств, не входило в обязанности магнатов. В военное время огулом сгоняли крестьян, вооружали их косами и другими предметами сельскохозяйственного инвентаря, обладающими смертоносными возможностями, и как пушечное мясо, массами бросали против гораздо лучше вооруженного и натренированного врага из соседних государств. К любым проблемам относились с рыцарской беспечностью, полагаясь на Бога: он-де в конечном итоге повернет все как надо.

Сказать, что уния эффективно функционировала как государство, трудно. Сейм, то есть парламент, скорее представлял собой говорильню для магнатов, предлог собраться вместе, побалагурить, расслабиться и хорошенько выпить. В этом контексте самыми подходящими семействами магнатов считались Радзивиллы, Огинские, Залуские из Литвы, а также более просвещенные Чарторыйские, Сапеги и Потоцкие. В одно время даже ходила поговорка: «С Чарторыйским живите, с Радзивиллом – пейте, с Огинским – ешьте, с Жевуским – сплетничайте». Такая философия определяла все приоритеты сейма. Он собирался раз в два года в Варшаве или Гродно, чтобы выбрать новых членов, а также обсудить и попытаться принять новые законы. Законы, правда, принимались весьма редко, так как действовало закрепленное в Конституции правило liberum veto, согласно которому для принятия новых законов требовалось единогласие. Если же какой-либо один шляхтич решил сказать «нет», закон не проходил. Такое положение дел вполне устраивало магнатов, которые не хотели терять свой уютный, столь оторванный от реальности мир.

Иностранные державы также устраивало, чтобы Речь Посполитая оставалась спокойным, малодееспособным и второстепенным краем и выполняла роль удобной буферной зоны, минеральные, сельскохозяйственные и человеческие ресурсы которой можно было бы нещадно эксплуатировать. Державой унию никак нельзя было назвать, даже если опираться на туманную преднационалистическую концепцию мироустройства в Европе XVIII века. В стране говорили не только по-польски, но и по-белорусски, по-украински, по-литовски, по-волынски, по-рутенски, по-словацки, на идиш и немецком. Особенно щеголеват был французский, язык общения всех магнатов, представлявших все сферы иноземного влияния. Четыре шрифта – латинский, кириллический, готический и еврейский – символизировали четыре основные религии: католическую, православную, протестантскую и иудейскую.

Тем не менее этот плавильный котел наций не плавился, чего, впрочем, и не требовалось. В этом государстве толерантного и апатичного апартеида все разнообразные народы, религии и культуры сосуществовали, причем не так уж несчастно. В городах Великой Польши, то есть в северо-западной части Польши, на некоторых улицах по одну сторону жили поляки, по другую – немцы, так что для общения можно было даже не переходить дорогу. Деление на протестантов-немцев и католиков-поляков мало что значило для жителей балтийского побережья Померании, где немецкоговорящие католики прочно укоренились в польскую паству и имели не слишком много общего со своими одноязычниками, жившими южнее. Не исключено, что какой-нибудь деревенский житель-католик вплоть до смертного своего одра никогда не переступал порога домов православной деревни в 5 километрах от его собственной и никогда не разговаривал с ее жителями. Евреи также нашли в Польше пристанище, их широко эксплуатировавшиеся предпринимательские качества – умение продавать и покупать – высоко ценились, однако социальные контакты с ними не поощрялись. Кстати, в истории есть примеры, когда за Польшу воевали целые еврейские батальоны. Как это ни парадоксально, но лучшие польские фольклорные ансамбли состояли из евреев.