Конец пути - Джон Барт

— А как вы относитесь к домашним животным?

— К каким таким домашним животным? — в голосе миссис Олдер звякнул металл. И мне показалось, что я обрел наконец путь к спасению.

— Ну, не знаю. Я люблю собак. Может, надумаю завести себе боксера или добермана.

Моя хозяйка облегченно вздохнула.

— Да, я и забыла, что вы преподаете грамматику. А то жил у меня тут как-то раз один биолог, — пояснила она.

Я ухватился за последнюю соломинку:

— И я не могу платить больше двенадцати долларов в неделю.

— Я беру восемь, — сказала миссис Олдер. — Горничная обойдется вам еще либо в три, либо в четыре пятьдесят.

— Господи, а разница в чем?

— Она еще и стирает, — ровным тоном сказала миссис Олдер. Крыть было нечем, и я снял комнату. Я заплатил за месяц вперед, хотя она просила только за неделю, и проводил ее до машины, «бьюика» с открытым верхом, пяти лет от роду.

Сей подарок судьбы я склонен был считать неудачей по одной простой причине: теперь мне абсолютно нечего было делать весь день, весь вечер и все следую щее утро в придачу. На выписку из «Полуострова», переезд на новую квартиру и на то, чтобы разложить все вещи по своим местам, ушло не более полутора часов; дальше — тишина. Знакомиться с видами Вайкомико у меня желания не было: обычный маленький городишко, виден насквозь с первого взгляда — совершеннейшая бесхарактерность. Банальный деловой центр, стандартный парк, окруженный среднего достатка жилыми кварталами, вся разница в возрасте домов и ухоженности палисадников. Что же касается Государственного учительского колледжа Вайкомико, двухминутное созерцание оного вполне могло удовлетворить даже самое неуемное любопытство. Это был государственный учительский колледж.

Я поколесил по городу безо всякой видимой цели минут двадцать и вернулся на квартиру. Единственный пыльный тополь за моими окнами истощил свои сценические возможности за полминуты. Пластинки — почти сплошь один Моцарт — не вызывали ничего, кроме раздражения, в этой комнате, к которой я еще не успел привыкнуть, чтобы чувствовать себя как дома. Скульптура на каминной полке, большая гипсовая голова Лаокоона, настолько злила меня пустоглазой своей гримасой, что, будь я человеком, практикующим подобного рода жесты, я бы повернул ее лицом к стене. У меня начинался классический мандраж, по полной программе. В конце концов, хоть и было всего только девять (но в таком состоянии я пребывал уже с половины четвертого), я улегся в кровать, и ее гротескное великолепие немного меня успокоило, однако спать мне захотелось еще очень не скоро.

Утром было еще того хуже. Я старательно проспал до десяти и отправился завтракать с дурной истомой во всем теле, с опухшими глазами и дремлющей под спудом головной болью. Собеседование было назначено на два, и времени на то, чтобы окончательно пасть духом, у меня было в достатке. Читать никак не получалось, музыка выматывала в несколько минут. Я два раза порезался во время бритья, а сапожный крем кончился прежде, чем я успел навести глянец на пятку левой туфли. А поскольку чистку обуви я отложил на самый конец, надеясь хоть таким несложным способом скрасить последние, самые скверные мгновения перед уходом, ехать в центр за кремом не было уже никакой возможности. Я психанул и пошел вниз, к машине. И вспомнил, что забыл авторучку и кейс, который, хоть в нем ничего и не было, намеревался взять с собой для пущей солидности. Я рванул назад и, уже с кейсом под мышкой, так зыркнул на бедную сестричку, выглянувшую неосторожно из собственной двери, что та втянула ртом воздух и тут же захлопнула дверь. Кинув кейс на заднее сиденье, я тронул с места в карьер, с визгом, как на автогонках, и поехал в колледж.

Раздражение — не самый худший стимул, и я благополучно добрался бы до ректора, если бы на ступеньках у самого входа не расположилась группа молодых людей. Я принял их за студентов, хотя, учитывая, что время было каникулярное, вряд ли они и в самом деле были студенты. Так или иначе, на мою подъезжающую машину они воззрились с любопытством пусть и не откровенно издевательским, но все же достаточно хамским. И я струсил; я не стал останавливаться и, проезжая мимо, с безразличным видом глянул на наручные часы, дав понять, что притормозил я только для того, чтобы сверить время. Часы над входом в колледж пришли мне на помощь и тут же пробили два; я кивнул, как если бы остался доволен точностью хода собственного хронометра, и деловито вырулил обратно на Колледж авеню. Там я опять разозлился, пуще прежнего, теперь уже на себя самого, за то, что меня так просто сбить с толку. Я снова направился к въезду и завернул для следующей попытки. Однако, если даже в первый раз мне не хватило силы духа пройти мимо бесстрастных этих привратников, взирающих пустыми, как у Лаокоона, глазами, на дурацкую аллею вдоль подъездной дорожки, то для того, чтобы вторично сунуться под обстрел, нужно было бы иметь смелость откровенно геройскую. Я утопил педаль газа на полную и прогнал свой «шевроле» через весь полукруг за считанные доли минуты, не удостоив их даже взглядом. И пусть эти обормоты думают что хотят! В третий раз я не стал колебаться и секунды — просто доехал не спеша до парковки с обратной стороны здания и вошел в первую попавшуюся дверь. Я опоздал на шесть минут.

Ректорский кабинет я нашел без особого труда и представился секретарше.

— Мистер Хорнер? — повторила она, слегка смутившись.

— Он самый, — сказал я коротко.

— Подождите минутку.

Она исчезла за дверью, и я услышал, как она там с кем-то приглушенным голосом переговаривается, должно быть, с доктором Шотгом, ректором. Мне стало как-то не по себе.

Из двери, улыбаясь, вышел седой отеческого вида господин; секретарша шла в кильватере.

— Мистер Хорнер! — воскликнул он, поймав меня за руку. — Я Джон Шотт! Рад вас видеть!

Доктор Шотт был человек восклицательный.

— А я — вас, сэр. Прошу прощения за некоторое опоздание… Я уже заготовил целый список: пусть небольшой, но совершенно незнакомый город, не знал, где поставить машину, не сразу, что вполне естественно, нашел нужный кабинет и т. д.

— Опоздание! — вскричал доктор Шотт. — Мальчик мой, вы приехали на двадцать четыре часа раньше намеченного срока! Сегодня же понедельник!

— Но разве мы не на сегодня договорились с вами по телефону, сэр?

— Что ты, сынок! — доктор Шотт рассмеялся в голос и обхватил меня за плечи. — На вторник! Разве не так, Ширли? — Ширли радостно кивнула: она беспокоилась недаром. — Понедельник в письме, вторник по телефону! Ну, вспомнили теперь?

Я рассмеялся и почесал в затылке (левой рукой, на правой у меня висел доктор Шотт).

— Честное слово, мне казалось, что мы вторник поменяли на понедельник. Простите, Христа ради. Так глупо получилось.

— Да бросьте вы! Было бы о чем беспокоиться! — доктор Шотт снова хохотнул и выпустил наконец мою руку. — Разве мы не уточняли с мистером Хорнером насчет вторника? — опять в сторону Ширли.

— Боюсь, именно так все и было, — подтвердила Ширли. — Из-за бойскаутов мистера Моргана. Понедельник в письме, вторник по телефону.

— Один из членов нашего комитета — скаутский вожатый! — объяснил доктор Шотт. — Он отправился с ребятами в двухнедельный поход к лагерю Родни, и вернуться они должны только сегодня. Джо Морган, отличный парень, ведет у нас историю! Вот потому-то мы и сдвинули собеседование на вторник!

— Мне правда очень неловко, — я попытался улыбнуться, и улыбка вышла жалкой.

— Нет-нет! Что вы! Я и сам вполне мог что-нибудь напутать! Что ты, собственно говоря, и сделал.

— Ну что ж, завтра заеду еще раз.

— Погодите! Погодите минутку! Ширли, позвоните-ка Джо Моргану, может быть, он уже вернулся. Он вполне уже мог вернуться. А мисс Баннинг и мистер Картер наверняка сейчас дома.

— Нет, не надо, — начал было я, — я лучше завтра.

— Тихо! Не мешайте! Не мешайте!

Ширли позвонила Джо Моргану.

— Алло? Миссис Морган. А мистер Морган дома? Понятно. Нет, я знаю, что его нет в городе. Да, конечно. Нет-нет, ничего особенного. Тут приехал мистер Хорнер, совершенно внезапно, на собеседование; он перепутал дату, должен был завтра, а приехал сегодня. И доктор Шотт, он просто подумал, а вдруг мистер Морган вернулся чуть раньше. Нет, не беспокойтесь. Извините, что я вас побеспокоила. О'кей. Счастливо.

Мне захотелось плюнуть Ширли в морду.

— Ладно, увидимся завтра, — сказал я.

— Конечно увидимся! — воскликнул доктор Шотт. Он проводил меня до самой до парадной двери, где, к немалой моей печали, я обнаружил все ту же бессменную стражу, на боевом посту. Но объяснять ему здесь и сейчас, что моя машина стоит с задней стороны здания, — нет уж, увольте.

— Ладно-ладно, до скорого! — сказал доктор Шотт, методично тиская мою руку. — До завтра, слышите, вы приезжаете завтра!