Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он был столь ревностен в своем патриотизме, что за много лет не только не произнес ни одного арабского слова, но и не желал утруждать такими словами свою память. Все его разговоры только и были об Иране, он постоянно напевал песни своей родины и, кого бы ни встретил, всех расспрашивал об Иране и о своих соотечественниках. Словом, сам он был в Каире, а мыслями и душою своею — в Иране.
Зимними вечерами каждый божий день он собирал у себя небольшой круг друзей из своих просвещенных соотечественников, и весь вечер они проводили за тем, что читали исторические сочинения о деяниях великих иранских шахов.
Мирза Юсиф, который долгие годы жил в доме купца в качестве учителя его сына, читал бывало вслух книгу «Отрицающий истории»[19] или поэмы о знаменитых царях, таких как Кай Хусрау,[20] Джамшид,[21] Бахман,[22] Шапур,[23] Ануширван,[24] и сердце хозяина преисполнялось гордостью.
Каждый год в благословенный месяц рамазан[25] он нанимал четырех арабских чтецов Корана, из тех, что отличались особенно красивыми голосами, и весь месяц из ночи в ночь, от заката до рассвета читали они достохвальный Коран, а предполагаемое божье воздаяние за сие праведное занятие он посвящал чистому духу великого шаха Аббаса Сефевидского,[26] на чьи благие и великие деяния, о коих помнят во всех уголках Ирана, не могло наложить свою разрушающую руку жестокое время. И после каждого намаза[27] он по обыкновению искренне и горячо читал фатиху[28] в честь этого знаменитого шаха.
Особую склонность он проявлял к чтению книги «История Надир-шаха».[29] Эту книгу он читал так часто, что заучил ее наизусть.
После смерти этого человека, столь ревностного в своем патриотизме, остался сын его Ибрахим, и по его-то имени названо предлагаемое читателю путешествие.
Я познакомился с этим юношей уже после кончины его отца. Вскоре после этого печального события я поехал в Каир и по старому знакомству прямо направился в дом Ибрахим-бека, где и остановился.
Как-то раз, осматривая его библиотеку, я обнаружил шесть или восемь рукописных и печатных томов «Истории Надир-шаха» в различных изданиях. Я подивился: какой смысл держать в библиотеке многочисленные экземпляры одной и той же книги — и в тегеранском, и в бомбейском, и в тебризском изданиях?
Подумав так, я спросил:
— Зачем вы собрали столько экземпляров одной и той же книги?
— Это память об отце, — ответил Ибрахим, — покойный так любил это сочинение, что все знали: если принести ему хороший печатный или рукописный экземпляр этой книги, он обязательно купит его за хорошую цену. Несколько таких томов, завещанных на богоугодные дела, уже унесли отсюда.
Трудно описать пером, до чего доходила страсть этого человека ко всему иранскому!
Случалось, что кто-нибудь умышленно или ненароком говорил про Иран что-нибудь плохое в его присутствии. Он называл такого человека богоотступником и малодушным и уже никогда больше не вступал с ним в беседу.
В Каире жило еще несколько уважаемых иранских купцов, чьи дела шли хорошо; состояние у каждого достигало полумиллиона. Все они, пострадав в свое время от притеснений и несправедливости чиновников иранского посольства, вышли из иранского подданства, дабы избавиться от сих напастей, и приняли подданство одной из крупных держав: Англии, Франции или России.
Не раз уже, движимые расположением, давали они советы этому одержимому человеку. Они убеждали его, что, оставаясь в иранском подданстве, он поступает неблагоразумно и даже жестоко по отношению к своим наследникам.
— Право, — говорили они, — иранские послы и чиновники и в Турции, и на Кавказе считают себя настоящими душеприказчиками и опекунами живых иранцев. После твоей смерти они ничего не отдадут наследникам, уж мы-то хорошо знаем их и им подобных!
Но этот честный человек не внимал подобным словам, хотя и ему уже не раз приходилось платить ничем не обоснованные штрафы и поборы. Однако из-за своего патриотизма и терпения он так и не соглашался выйти из иранского подданства.
По причине этого даже хаджи Мирза Наджафали-хан, чьи злые и беззаконные деяния до сих пор помнят разоренные им иранцы в Стамбуле и в других городах Османской империи, самое имя которого они не могут произносить без отвращения, и тот после смерти этого купца отхватил из его наследства только тысячу лир и на том оставил наследников в покое. А ведь Наджафали в других случаях присваивал все наследство, если только удавалось придраться к чему-нибудь в завещании.
Ибрахиму было двадцать лет, когда умер его отец. В свои последние мгновения, как и подобает отцу, он обратился к сыну с таким напутствием:
— О, дорогой сын, я выполнил по отношению к тебе свой родительский долг. Кроме родного языка, я обучил тебя иностранным языкам и тем наукам, которые нынче необходимы, чтобы стать дельным и достойным человеком. Все это ты хорошо усвоил, как позволили тебе твои природные способности. О нравственности твоей, целомудрии и религиозности говорить, слава богу, не приходится. В этом отношении я доволен тобой, бог тебя не обидел. Теперь, когда свеча моей жизни догорает, я дам тебе мое напутствие, а ты выслушай его хорошенько, это поможет тебе стать достойным обоих миров. Первое: поручаю твою мать и тебя господу. Потом ты сам поймёшь, сколько трудов мы с ней положили, чтобы воспитать тебя. Второе: будь внимателен к Мирзе Юсифу Аму, твоему учителю и воспитателю, ибо после отца с матерью больше всего надобно чтить учителя, а особенно такого, как Юсиф. Он человек благородный, праведный, честный и искренний. Он с самого твоего детства живет у нас, и его следует считать членом нашей семьи. Третье: никогда не забывай своих прекрасных национальных обычаев. Некоторые неблагородные и легкомысленные люди плохо говорят об Иране. Не верь им, все это ложь. А даже если и правда, не будь с ними заодно в поношении своей родины. Четвертое: скрывай свои тайны от всех, за исключением испытанного и честного друга. Пятое: берегись льстивых людей, беги на целый фарсанг[30] от всякого, кто рассыпается в похвалах тебе. Ведь такой человек мало того, что одолеет тебя всякими просьбами, еще поднимет тебя на гору спесивости и эгоизма, которые являются худшими среди человеческих пороков,
