Легион - Урал Биккузин

Тук, тук

– Разрешите?

В дверях показалась долговязая фигура Тули. Желтое сморщенное лицо, большие кустистые брови, маленькие бесцветные глазки выражали удовлетворение.

– Звали, гражданин начальник.

– Нет, бля, ты сам приперся, чего надо Туля?

– Я не Туля, а Анатолий Емельянович Сусоев, такой же гражданин России, как и вы…..

– Короче – оборвал его Лаптев, зная, что это может затянутся надолго-чего надо?

– Я маму не убивал, ее убила Галя.

Лаптев невольно застонал и схватился за голову. Опять эта, до блевотины надоевшая песня. Лаптев нажал кнопку звонка и бросил вошедшему дневальному:

– Гонсалес, завари пожалуйста чаю, покрепче.

Гонсалес, взглянув на колоритную фигуру Тули, понимающе ухмыльнулся, и пошел ставить чай. Ну вот опять мама, Галя, и тому подобный бред. В жизни каждого осужденного на длительный срок наступает момент, когда все, приперло, больше сидеть невмоготу. Некоторые лезут на запретку, но это редкость, в основном начинают писать во все инстанции, в суд, прокуратуру, президенту, даже на поле чудес Якубовичу, и настолько сильно уходят от реальности, что на полном серьезе начинают верить, что они не совершали никаких преступлений, что их подставили, и они стали жертвами роковых обстоятельств. Но проходит какое-то время, и человек, поняв тщетность своих попыток, возвращается в реальность, и тянет свой срок дальше. Таких среди тяжеловесов большинство, но есть и такие, которые попав на эту волну, остаются там навсегда. К числу таких деятелей принадлежал и Туля. На свободе Анатолий Емельянович все свое свободное время, а его у него, по причине отсутствия работы, и нежелания ее искать, было хоть отбавляй, предавался любимому занятию, а именно употреблению горячительных напитков. Начиная от банального самогона и заканчивая различного вида экзотикой в виде растворителей, лосьонов и тому подобных жестких, но поистине мужских напитков. Такой брутальный образ жизни закончился вполне предсказуемо. Мать Анатолия Емельяновича, после фатального для себя отказа дать денежные средства на опохмел единственному сыну скончалась, согласно материалам дела от множественных переломов ребер и повреждений внутренних органов. И в славном ИК-14 появился новый постоялец, с толстенным личным делом, в котором Лаптеву больше всего не понравился пунктик: органическое поражение головного мозга на почве алкоголизма. А пока начиналась до чертей надоевшая Лаптеву, но не теряющая своей прелести для Тули игра.

– Я маму не убивал.

– А кто убил?

– Галя.

– А кто она?

– Ну, Галя!

– Понятно.

– А как она ее убила?

– Мухоморами!

– Что, мухомором ребра сломать можно?

– Нет, гражданин начальник, как вы не понимаете, она напоила ее мухоморами!

– Охренеть, да это серьезно!

– Куда же серьезнее, и никто мне не верит.

– А начальник отряда?

– Он сказал, что я дебил, и послал меня на хер.

Правильно сделал, подумал Лаптев, сидит сейчас дома, пиво пьет, а я сижу, бля с его клиентом, но ничего мы с тобой в понедельник пообщаемся, и продолжал светскую беседу.

– И никто-никто не верит?

– Никто!

– Да, дело дрянь, видать и в наши ряды просочились враги.

– Да, гады, душить их надо.

– Согласен, но с вредительством надо бороться, так?

– Конечно!

– Короче так, Туля, вот тебе бумага, излагай суть дела, только быстрее, времени мало, я отправлю письмо в Верховный суд.

– В Верховный суд мы на прошлой неделе писали.

– На этот раз, все серьезнее, в Страсбург.

– Это который за границей?

– Точно, Туля, ты наверно знал.

Туля, высунув от усердия язык, писал свое послание, а Лаптев заранее продумывал, куда они будут писать на следующей неделе. Эх, на этап бы его, козла, но куда его с туберкулезом, и не сдохнет никак, сука.

– Написал, гражданин начальник!

– Давай сюда!

– Вы, прочитайте сначала.

– Я, Анатолий Емельянович, ни капли не сомневаюсь, что все написанное тобой истинная правда, и ничего, кроме правды.

– А закурить и заварить.

«Вот ты наглый, как колымский пидор» – подумал Лаптев, и бодрым голосом ответил:

– Да не вопрос!

Лаптев достал из ящика стола пачку примы и заварку чая, завернутую в обрывок газеты.

– Все, Туля, дуй в барак!

– А куда вы письмо мое отправите, и когда?

– Куда надо, Туля и немедленно!

Что Лаптев и сделал сразу по уходу Тули, мелко порвав сочинение Тули, он отправил его куда надо, в канализацию, и с облегчением спустил воду.

– Он поплыл и скоро-скоро утонул за поворотом, но не утонула с ним мечта-пропел Лаптев к месту вспомнившуюся песенку про бумажный кораблик. Закурив, он начал собираться домой. Выйдя в коридор, он обомлел:

– Матерь божья!

Здоровенный прапор из дежурной части вел маленького сгорбленного зека в робе насквозь пропитанной кровью.

– Фунтик, твою мать!

– Здравствуйте, гражданин насальник! – с радостной улыбкой ответил зек.

Осужденный Якшидавлетов Фуат Гилимханович прожил яркую и насыщенную жизнь. Родился он в далекой и глухой башкирской деревушке, затерявшейся среди дремучих лесов и гор, в многодетной и бедной семье. Мать рано умерла. Отцу до детей дела не было, были дела поважнее, ему нужно было то поддать, то похмелится. Детей это вполне устраивало, ибо, когда отец вспоминал о них, дело кончалось синяками и ссадинами. А как-то в зимнюю пору, отец, перебрав стеклоочистителя, достал двустволку, и юному Фуату, вместе с братьями и сестрами, которые выскочили из дому голые, успев прихватить одно одеяло на всех, пришлось бежать сквозь метель в соседнюю деревню, к родственникам. На их счастье отец их Гилимхан, бывший когда-то лучшим охотником в деревне, в извечной борьбе с зеленым змеем, утратил свою хваленую меткость. Став повзрослее, Фуат, сбежал в город и прибился в цирк уборщиком, убирать дерьмо за животными.

– Волки хорошие, медведи тоже-охотно рассказывал он Лаптеву тонкости своей бывшей профессии – А, вот тигр пидарас!

– Почему? – удивился Лаптев.

– Я щетку сую в клетку, говно убирать, а он, пидор, держит ее лапой, и не пускает.

– Действительно, пидор. – вынужден был согласится Лаптев.

В зоне Фуат, получивший кличку или как говорится среди зеков погремуху Фунтик, чалился по второму сроку. И все за одно и то же. Как-то, после цирковых гастролей, Фунтик решил навестить родную деревню. Но, что-то пошло не так, то ли он расстроился, что его никто не ждал, и не встретил, согласно его статуса, работая в цирке, он относил себя к уважаемой касте артистов, то ли опьянил воздух родины, то ли еще чего. И Фунтик, крепко перебрав, очутился на окраине деревни, и наткнулся там на деревенское стадо, которое пас мальчишка пастушок. Что там между ними произошло никто не знает, и согласно сухим материалам приговора, гражданин Якшидавлетов Фуат Гилимханович, находясь в состоянии алкогольного опьянения, совершил насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетнего Н. В зоне тогда были времена трудные, еще до знаменитого воровского сходняка, на котором было принято решение член с вооружения снять, и членом никого не наказывать. И естественно, насильственные действия сексуального характера были произведены в отношении самого Фуата Гилимхановича, его коллегами по отсидке. Впрочем, Фуата Гилимхановича это особо не расстроило, иначе как объяснить тот факт, что, едва освободившись, он опять поперся в родную деревню, и в этом же злополучном лесу поймал другого пастушка, и совершив с ним то же самое, убил его засунув в задний проход суковатую палку. На этот раз Фунтик получил очень даже приличный срок, и заработав туберкулез, очутился в чудесной ИК-14, единственной на весь регион туберкулезной зоне. После всех этих превратностей судьбы в шариках и роликах Фунтика что-то перемкнуло. Вел он себя вызывающе, развязно и нагло, и как метко говорили зеки, ни ножа, ни хуя не боялся. Глядя на него, Лаптев всякий раз вспоминал старую зековскую присказку: наглый, как колымский пидор. И это как нельзя лучше подходило к Фунтику. Познакомился с ним Лаптев в дежурной части. Зайдя туда после дежурства, чтобы сдать наручники и расписаться в журнале, Лаптев обратил внимание на странное оживление в углу дежурной части. Оперативный дежурный майор Ложкин, тяжело дыша, ругаясь трехэтажным матом, здоровенными ручищами отвешивал кому-то здоровенные подзатыльники. Существо, кому предназначались и доставались подзатыльники истошно визжало тоненьким голоском:

– Сука, сука, проклинаю тебя!

Подойдя поближе, Лаптев поначалу принял существо за обезьянку или какого-то странного зверька, но быстро сообразил, что обезьяны, хоть и являются, согласно учению Дарвина нашими предками, но по – человечески не разговаривают, тем более не употребляют такие выражения. Но внешний вид существа не вполне соответствовал человеческому. Маленького роста, с отвислым животом, в одних трусах, одежду, как выяснялось потом он снял и разбросал по всей дежурке, со смуглой, почти черной кожей, на которой буйной порослью росли черные жесткие, как щетина волосы, и выделялись белыми полосами многочисленные шрамы, человечек, подняв к груди худенькие ручки, как собачка лапки, то-ли хихикал, то-ли плакал. Несмотря на силу ударов, человечек, явно получал от этого удовольствие, и широко улыбаясь, издавал странные звуки, которые Лаптев принял за хихиканье. Эти звуки очень бесили майора Ложкина, который, войдя в раж, изо всех сил ударил его ногой, обутой в тяжелый армейский берц, под худой зад. Человечек блаженно взвизгнул, сел на пол, на трусах спереди проступило мокрое пятно, и схватившись на причинное место, замер в экстазе.