Четыре оттенка счастья - Мария Миняйло

– А дальше она призналась во всем, – Елизавета Борисовна сделала глоток уже остывшего сладкого чаю, чтобы промочить пересохшее горло.

– И..?

– И тут случилось самое интересное, – глаза старушки хитро блеснули, – офицер упал перед ней на колени и сказал, что он сам из бедной семьи, что отец его – пьяница, а брат сидит в тюрьме, а единственная правда – так это то, что он любит ее всем сердцем.

– Ох, ничего себе! – Злата даже пискнула, вытянув свое крупное лицо.

– Да, такая вот история, деточка, – Елизавета Борисовна улыбнулась, наслаждаясь произведенным эффектом своего рассказа.

– И чем же это все закончилось? – женщины настолько увлеклись историей непутевой подружки Елизаветы Борисовны, что даже не заметили, как на кухне появился Даня, широкоплечий парень, который занимал одну из комнат коммуналки.

– Как ни странно, Даниил, но они поженились. Прожили много счастливых лет в любви и обожании. Поэма родила своему офицеру троих детей, а ему таки удалось вырвать их из нищеты. Лет десять назад Поэма умерла, а офицер вскоре последовал за ней. Такая вот сильная была любовь... – Елизавета Борисовна грустно посмотрела в окно и попросила Злату заварить еще чаю.

– Красивая история, бабушка Лиза... – мечтательно протянула Злата.

– А главное – правдивая, – старушка пренебрежительно уставилась на газету.

Женщины замолчали. Елизавета Борисовна улыбалась, вспоминая очаровательную Поэму и ее красавца-офицера, а Злата просто не могла говорить, столько всего нового и умного она узнала за сегодняшнее утро.

– Даня, а ты почему не в институте? – в голосе Елизаветы Борисовны прозвучали преподавательские нотки, отчего по телу юноши пробежали мурашки.

Часы показывали 11:15.

– Я как слышу этот ваш менторский тон, сразу руки холодеют, – Даня лучезарно улыбнулся, передернув плечами, – я на последнюю пару поеду, все остальные страшно нудные.

– Даниил, наука не бывает веселой или забавной. Ее нужно впитывать без остатка, поглощая знания, чтобы в будущем использовать этот багаж по назначению, – Елизавета Борисовна так увлеклась своим нравоучением, что, казалось, даже боль на время прошла, – ты же не хочешь быть невеждой? – она еле заметно покосилась на Злату, которая вновь с упоением листала свою драгоценную газетку. – Твой покойный отец со мной согласился бы! – вздернув руки кверху, подытожила старушка.

– И как ему помогли его знания? – Даня грустно улыбнулся, достав из холодильника бутылку минеральной воды.

– Даниил! Твой отец был достойным человеком и великим ученым!

– Об этом свидетельствуют 10 ящиков его книг... – протянул Даня, наливая воду в стакан.

– Молодежь! Никакого уважения к старшему поколению, – Елизавета Борисовна укоризненно покачала головой.

– Бьюсь об заклад, когда мне будет столько же, сколько и вам, я буду то же самое говорить о своих внуках, – молодой сосед радостно улыбнулся и сел рядом за стол, – а где Иван Артемович?

– У него сегодня занятия.

– Поехал нести вечное и прекрасное в массы?

Данина шутка совершено не понравилась Елизавете Борисовне, но, несмотря на это, она лишь снисходительно улыбнулась, так как искренне любила этого молодого человека.

Раз в неделю Иван Артемович посещал нескольких «будущих» студентов и готовил их к вступительным экзаменам по всемирной истории. В свои 84 он уже давно был списан со счетов, но бывший преподаватель напрочь отказывался мириться с такой несправедливостью. Иван Артемович был хорошим педагогом, всем сердцем любил не только свой предмет, но и самих студентов, да и они отвечали старичку взаимностью. К несчастью, Елизавета Борисовна так и не смогла осчастливить своего супруга отцовством, и после ряда выкидышей они утратили все надежды. Возможно, именно поэтому Иван Артемович так любил студентов, перенося на них свои нерастраченные отцовские чувства. Из года в год, правда, к нему их обращалось все меньше и меньше, но пока они были – это была отрада для старого преподавателя, да и лишних денег не бывает. В отличие от супруга, Елизавета Борисовна не так болезненно приняла судьбу «бездетности», сконцентрировав всю свою любовь на Дане, 22-летнем студенте магистратуры философского факультета специальности религиоведение. Она открыто восхищалась сложностью его специализации, пророча великую научную судьбу.

– Даня, ты сегодня в продуктовый не заходил? – спросила Злата, оторвавшись от чтения своих историй.

– Да я вообще не выходил, – равнодушно ответил он.

– Пойду посмотрю, может, молочные сардельки наконец завезли. Юрко их так любит, – вспомнив о брате, Злата просияла и принялась быстро собираться, чтобы успеть купить как можно больше сарделек.

– «Бомбардировка любовью» в действии, – Даня подмигнул Елизавете Борисовне.

– В смысле? – изумилась Злата, округлив глаза.

– При вербовке новых адептов в секты часто используется такое понятие, как «бомбардировка любовью», смысл которой заключается в том, что человека окружают повышенным вниманием и заботой, создают ощущение, что он любим и нужен. Такое себе воздействие на сознание, – Даня искренне засмеялся, упиваясь реакцией Златы, которая, недоумевая, смотрела то на него, то на Елизавету Борисовну.

– Но я люблю Юрка... – только и смогла выдавить Злата, от чего Даня еще больше развеселился.

– Мы это знаем, Злата. Не обращай на Даню внимания, он шутит, – Елизавета Борисовна, как могла, постаралась успокоить обиженную женщину, хотя сама еле сдерживала смех.

Приободренная словами старушки, Злата вышла в коридор, быстро обулась, накинула плащ, но уже у двери вдруг окликнула Елизавету Борисовну.

– А адепты – это кто?

–Последователи, часто яростные приверженцы какого-либо учения или идеи.

– А приверженец – это?

– Потом, Злата. Иди в магазин, – Елизавета Борисовна махнула рукой, попросив купить ей молока, и уже через несколько минут Злата была на полпути к магазину.

Часы показывали 12:30.

Юрко арендовал крошечную комнатку в подвале жилого дома, недалеко от улицы Десятинной. Эта комнатка была его мастерской, где он, как обычно выражалась Злата, «творил свои шедевры». Сложно сказать, были ли это шедевры, но рисовал Юра действительно хорошо. Несмотря на свою бедность, ему таки удалось поступить в Академию изобразительного искусства и архитектуры и с блеском окончить кафедру живописи и композиции, чем он очень гордился. Но пока он оставался непризнанным гением, влача жалкое существование бедного художника, что, в принципе, ничуть Юру не удручало. Его вполне устраивала такая жизнь, в которой он занимался любимым делом, не голодал, имел крышу над головой, а рядом всегда была любящая сестра, которая поддерживала и восхищалась всем, что он творил.

Обычно Юра рано уходил из дому, закрывался в своей мастерской и до позднего вечера писал. По средам и пятницам он торговал своими картинами недалеко от мастерской, а по субботам посещал всевозможные художественные выставки и галереи. Так и протекала его тихая, размеренная жизнь. Иногда, правда, Юра встречался со своими приятелями-художниками, болтал об искусстве и культурно выпивал, но редко.

Часы показывали 14:00, когда в дверь его мастерской еле слышно постучали. После лаконичного «Відчинено» в комнату вошла Злата, держа в руках потертый временем пакет, один из тех, которые она регулярно стирала, напрочь отказываясь выбрасывать.

– Привет, родной, – женщина нежно улыбнулась, поцеловав брата в лоб, – а я тебе обед принесла, твои любимые сардельки, – она поставила кулек на шаткий деревянный столик, а сама села напротив Юры, который даже не шевельнулся.

– Что рисуешь? – заинтригованно спросила Злата.

– Нічого такого, замовлення однієї жінки. Серія малюночків у кімнату для її дитини, – безразлично ответил Юра, показывая на сохнущие рисунки. Это были небольшие красочные картинки с изображением забавных животных и необычных растений, которые должны были украсить собою детскую некой маленькой девочки.

– Очень мило, – Злата грустно улыбнулась, подумав, что, будь у нее дети, она бы тоже попросила брата украсить их комнаты рисунками. – А что там? – она указала рукой в дальний угол мастерской, где стоял средних размеров холст, накрытый легкой тканью. – Будущий шедевр? – Злата заулыбалась и уже была готова откинуть ткань, скрывавшую «шедевр», но Юра неожиданно загородил его собой.

– Я ще не закінчив. Ти ж знаєш, роздивлятися незакінчену роботу – погана прикмета.

Немного обиженная, Злата по-детски надула губы, но после сердечной благодарности за обед и думать забыла о загадочной картине. Побыв еще немного с братом, она попрощалась и пошла домой, чтобы не мешать своему гению творить.

Когда дверь за женщиной закрылась, Юра, убедившись, что не слышит больше ее шагов, подошел к скрытому от посторонних глаз холсту и медленно снял с него ткань. Он долго рассматривал изображенную на нем женщину. Последние несколько месяцев он, лишь выпадала свободная минута, писал ее и никак не мог закончить. Но дело не в том, что не мог или портрет был слишком сложный. Просто Юре казалось, что когда он закончит, закончится и его жизнь. Пока он писал эту женщину, он жил. Жил с ней и для нее, любовался овалом ее лица и разрезом глаз, наслаждался этим процессом и более всего боялся закончить портрет. Потом Юра вновь завесил холст и продолжил вырисовывать сказочных животных. А загадочная картина незаметно стояла в углу, согревая сердце непризнанного художника, потому что на ней была та, которую он любил.