Страсти по императрице - Жюльетта Бенцони

Естественно, Наполеон принял ее, тем более охотно, что эта веселая, прелестная женщина всегда его развлекала. Когда она рассказала о том, что ей известно, он на некоторое время отогнал пришедшие в голову мрачные мысли — дал себе возможность отдохнуть от них — и лукаво спросил гостью:

— Расскажите–ка мне, что вы делали после моего отъезда из Лиона? Мне доложили, что вы служили моему делу весьма забавным способом!

Мадам де Пеллапра рассмеялась и без стеснения поведала, как, переодевшись в крестьянку, объехала все окрестные дороги, раздавая трехцветные кокарды солдатам армии Нея, направленной с целью остановить продвижение Наполеона на Париж при возвращении его с острова Эльба.

— Сидя на осле с корзинами, я делала вид, что еду продавать яйца, и никому в голову не пришло меня арестовать. Смеялась, минуя заставы. Пароля не знала, но имела наготове веселое словцо, а когда проезжала мимо солдат, протягивала им мои кокарды. А они бросали сабли с криками: «Да здравствует курочка, которая снесла эти яйца!»

Впервые за долгое время Наполеон смеялся, а кое–кто утверждал, что мадам де Пеллапра не уедет из Мальмезона раньше восхода солнца.

Красивая и фривольная Элеонора Денюэль де ла Плень, родившая от него ребенка, в Мальмезон не приехала. Но император попросил привезти к нему маленького Леона, белокурого мальчика, чье сходство с королем Римским поразило королеву Гортензию. В то время мальчик рос недалеко от Парижа, в пансионе, который Наполеон лично выбрал для него, поскольку мать не слишком утруждала себя занятиями с ребенком.

— Что вы станете с ним делать? — осведомилась Гортензия. — Я бы охотно занялась им, но не кажется ли вам, что это может навлечь на меня злобу врагов?

— Да, вы правы. Мне было бы приятно знать, что он находится при вас, но люди обязательно начнут говорить, что он ваш сын. Когда окажусь в Америке, устрою его переезд туда.

И в надежде на это с улыбкой смотрел вслед выезжавшей из ворот Мальмезона карете, увозившей юного Леона. Но ему не суждено было вновь увидеть ребенка, так похожего на короля Римского.

В это время армии союзников уже подходили к Парижу. Между Нантей и Гонесс шла битва, Париж бурлил. Как это случилось позднее, в 1871 году, после поражения под Седаном, в ответ на благородный импульс Коммуны Париж хотел драться. Париж хотел защищаться и не понимал, почему императора держат под арестом в Мальмезоне (по–другому это и нельзя назвать: генерал Бекер, пусть ему это и не очень нравилось, получил приказ «заботиться о безопасности Наполеона») и власти тратят время на пустую болтовню, а враг совсем близко. Толпы рабочих и солдат ходили по городу, выкрикивая угрозы. Звучали призывы к оружию, ночью к дверям подбрасывались провокационные листовки. Временное правительство, готовившееся по наущению Фуше к возвращению Людовика XVIII–го, охватил страх. Если Наполеон останется у ворот Парижа — ожидай самого худшего. Надо сделать так, чтобы он уехал. Ему дали понять: пусть покинет Мальмезон и отправится в Рошфор; там у него хватит времени дождаться мифического пропуска — никто и никогда не собирался его выписывать.

Наполеон проявил недоверчивость и отказался уезжать. Он слишком хорошо знал людей, с которыми ему пришлось иметь дело, чтобы не догадываться об их планах. Он покинет Мальмезон, только если получит пропуск.

В его окружении нарастала паника. Близкие к императору люди знали, что Фуше и компания готовы выдать бывшего монарха союзникам. Кое–кто полагал, что ему грозит пожизненное заключение; другие считали, что его просто расстреляют. Наполеон отказался уступать, но торопил Гортензию уехать от него.

— Я ничего не боюсь. Но вы, дочка, уезжайте, покиньте меня!

Гортензия, разумеется, отказалась. Утром 28 июня генерал Флао поехал в Тюильри требовать, чтобы фрегаты подняли паруса сразу по прибытии императора в Рошфор, не дожидаясь пропусков. Он наткнулся на Даву — тот непостижимым образом примкнул к Фуше и стал «его правой рукой». Между этими людьми произошла яростная ссора.

— Генерал, — вскричал Даву, — возвращайтесь к императору и скажите ему, чтобы уезжал! Что его присутствие мешает нам, является помехой на пути любого Урегулирования — спасение Отчизны требует его отъезда! Пусть уезжает немедленно,в противном случае нам придется его арестовать! Я лично арестую его! Флао холодно посмотрел на маршала и, вложив в слова максимум ярости и презрения, ответил:

— Господин маршал, подобный приказ может передать только тот, кто его отдает. Что касается меня, я этого делать не стану! А если, чтобы не подчиняться вашим приказам, нужно подать вам прошение об отставке, — заявляю вам о моей отставке!

С тяжестью на сердце он вернулся в Мальмезон, но не посмел передать слова Даву Наполеону, «опасаясь усилить его страдания». Впрочем, окружение императора было достаточным: приехали его мать и кардинал Феш, а также Корвизар, Тальма, герцогиня Висанс и все другие верные ему люди.

Ближе к полудню перед дворцом остановилась карета. Из нее вышла заплаканная женщина, державшая за руку маленького мальчика, — Мария Валевская, «польская супруга», всегда хранившая любовь к Наполеону; та, кого видели на острове Эльба, а совсем недавно — в Тюильри. Император побежал к ней навстречу и обнял ее.

— Мари! Вы выглядите такой потрясенной!

Он провел ее в библиотеку, где она долго и безуспешно умоляла его приехать в Париж, собрать армию, народ, который требует его возвращения; выступить против захватчика, защитить, наконец, себя и столицу! Но он отказался: знал, что ничего не сможет сделать против армий союзников, дисциплинированных регулярных войск, со спешно собранным войском. Войском, несомненно, героическим, но оно погибнет зря. На этот раз самопожертвование и пролитая кровь бессмысленны и приведут лишь к тому, что Париж испытает на себе месть врага.

— Нет, Мари, — сказал он, — я должен уехать! Не потому, что «они» этого хотят… я должен это сделать ради своего сына!

Она упала в кресло и забилась в рыданиях.

— Я так хотела вас спасти!..

Наконец, когда из Парижа прибыл посланник, сообщивший, что «оба фрегата» в его распоряжении, он стал готовиться к отъезду. Но неприятель продолжает приближаться — он не уедет, не попытавшись защитить страну. Отправил Бекера в Тюильри, пусть попросит для него командование армией, чтобы сразиться с прусскими войсками, — желает умереть со шпагой в руке… Но Бекер передал ему только гневные слова Фуше:

«Он что, издевается над нами?! Неужели мы не знаем, как он сдержит слово, если мы согласимся на его предложение?!»

Наполеон пожал плечами, сказав лишь: