Страсти по императрице - Жюльетта Бенцони

Жюльетта Бенцони

Страсти по императрице

Лишь жемчуга блистают на короне.

Но никому на ней не видно ран…

Алексею Овчинникову, верному другу в долгие тяжелые времена, с нежностью

ПОСЛЕДНИЕ РОЗЫ МАЛЬМЕЗОНА

На недоверчивый Париж надвинулась тень Ватерлоо. Погода стояла жаркая, и в душном воздухе, их обволакивающем, парижане с тревогой принюхивались к духу свободы.

Двадцать первого июня в восемь часов утра Наполеон прибыл в Елисейский дворец - в сопровождении Бертрана, Дрюо, адъютантов Корбино, Гурго, де ля Бедуайера, конюшего Канизи и помощника личного секретаря Флери де Шабулона. Император, бледный как воск, с трудом, прерывисто дышал; черты лица заострены, под глазами синие круги. Он посмотрел на собравшуюся вокруг него горстку людей - маленький отряд, к которому присоединились Коленкур и Маре, герцог де Бассано, и со вздохом, свидетельствовавшим о подавленности и страдании, едва слышно произнес:

- Армия творила чудеса, но ее охватила паника. Все потеряно. Ней повел себя как безумец! Он погубил всю мою кавалерию… Больше не могу… мне нужны два часа отдыха, чтобы снова заняться делами.- Приложил ладонь к груди и добавил: - Я задыхаюсь…

Приказал приготовить ему ванну и снова заговорил:

- О! Судьба! Трижды победа ускользала из моих рук. Не будь предателя, я застал бы неприятеля врасплох. Разбил бы в Линьи, если б правый фланг исполнил свой долг! Разгромил бы в Мон-Сен-Жан, выполни левое крыло поставленную задачу! Ну что ж, еще не все потеряно!

Пока он верил в это, действительно так считал; возможно, и впрямь не все безвозвратно потеряно,- если 6 только хозяином положения в то время не был Фуше, а перепуганные депутаты палаты не обратили с легкостью свои взоры к Бурбонам.

Новость о возвращении императора быстро разнеслась по Парижу, и люди уже начали стекаться к Елисейскому дворцу. Раздавались крики, призывы, требования увидеть того, кого народ любил слишком горячо, чтобы эта любовь полностью улетучилась. А в этот момент во дворце началось драматическое заседание совета; в ходе его, несмотря на бурные протесты Люсьена Бонапарта, Наполеону дали понять - лучше ему отречься от императорского престола.

С трудом, но все же он согласился: при отречении оставлял трон сыну, юному королю Римскому. Спустя два дня депутаты палаты проголосовали именно за это.

- Все прошло замечательно! - победно объявил Реньо, прибыв к Наполеону сообщить о результатах голосования.

Император устало улыбнулся.

- Пусть мой сын правит в мире, буду счастлив. Мне остается только выбрать место, где жить, отойдя от дел.

Об этой отставке он думал два последних дня, даже переговорил о ней с королевой Гортензией; она примчалась к нему в Елисейский дворец и играла там двойную роль: очень тактичной хозяйки дома и любящей дочери несчастного отца. В порыве чувств, порожденном, несомненно, тайным пристрастием к трагедиям, Наполеон стал подумывать, не отдаться ли на милость Англии. Но Гортензия, а с ней генерал Флао и герцог де Бассано принялись активно его отговаривать.

- Вам ничего хорошего ждать от Англии не приходится, сир, только несчастий! Что ж, он выбрал Америку - всегда влекла его - и незамедлительно начал приготовления.

Многие предложили сопровождать его туда, пригласили банкира Лафита: он сама верность, и император знал, что может полностью на него положиться. Договорился с ним о переводе значительных средств, еще у него остававшихся, и об открытии кредита на такую же сумму в США. Что касается переправы через океан, тут нет никаких трудностей: на рейде в Рошфоре стоят готовые к отплытию фрегаты «Саал» и «Медуза». Вечером 23 июня Наполеон направил временному правительству просьбу выделить эти корабли в его распоряжение и поскорее приготовить его паспорт.

Однако в Париже народ всерьез заволновался. Никого не ввело в заблуждение так называемое признание Наполеона II палатами депутатов - все знали, что признание это иллюзорное. Сидя в Гане, Бурбоны только и ждали момента, чтобы вернуться, и помешать им никак не мог четырехлетний император - не имел он никакой защиты, кроме матери, уже нашедшей себе новое любовное увлечение и мягкой, как кусок масла, да горсточки императорской знати.

Дворянство и буржуазия едва скрывали нетерпение увидеть на троне Людовика XVIII - от него они ждали многого. Приближение неприятеля к столице мало волновало тех, кто связывал с ним лишь возвращение к прошлой жизни и полное забвение революции. Повсюду прекратились все работы, заводы закрылись, а по Парижу ходили толпы рабочих с трехцветными знаменами и зелеными ветками, скандируя: «Да здравствует Наполеон Второй! Да здравствует император! Смерть роялистам! К оружию, к оружию!»

Эти разгоряченные толпы без конца сменяли друг друга на подступах к Елисейскому дворцу. Солдаты, коммунары, женщины, ветераны войн присоединялись к рабочим, и все эти люди орали во всю силу легких, стремясь заставить императора снова начать битву, не признавать себя побежденным, не поддаваться временному правительству - в нем, по общему мнению, собрались предатели и иностранные шпионы. Для побежденного императора Париж опять нашел старые страхи и прежние лозунги времен революции, а ведь она, заметим, свергла королевский трон. «Никогда до этого,- писал позднее очевидец этих страстных часов,- никогда народ, который платил налоги и проливал кровь в битвах, не проявлял к нему такой любви!» Эта слишком шумная любовь, естественно, никоим образом не устраивала Фуше и его правительство. Они опасались, что Париж будет предан огню и залит кровью, когда в него вступят войска русского царя и прусского короля, и решили попросить Наполеона поскорее покинуть Елисейский Дворец и переехать в более отдаленное, тихое место, чтобы «спокойно дождаться, когда все будет готово к его отъезду». Эту неблагодарную миссию поручили выполнить маршалу Даву. Поручение крайне щекотливое… Маршал выполнил его с ледяным спокойствием, а император не простил ему, что он так быстро переметнулся на сторону более сильного.

- Слышите эти крики? - спросил он.- Пожелай я встать во главе этого народа - он инстинктивно понимает подлинные нужды родины,- очень скоро покончил бы со всеми этими людьми, которые посмели выступить против меня, когда я лишился защиты армии! Хотите, чтобы я уехал отсюда? Ладно! Мне это нетрудно!

И эти два человека, так долго сражавшиеся бок о бок, расстались, даже не пожав друг другу руки…