Дневник паникёрши - Светлана Авдейчик

– У сомалийских восемнадцатилетних барышень не бывает панических атак. Как только их третий, четвертый и пятый ребенок умирают от поноса, они садятся с оставшимися двумя в лодку, заполненную такими же, как сами – горемыками и плывут навстречу счастью.

Варварство заваривать такой кофе в чашке.

– У восемнадцатилетних барышень не может быть пятеро детей.

– По себе не суди. В твоем возрасте у них уже внуки. Это у тебя их в двадцать восемь нет. Их только обрезают в двенадцать, чтоб ты знала. Юлька открыла хлебницу. – Часть из них при этом умирает. От кровотечений и сепсиса. Ну и больно, опять же. – Шоколадок нет что ли?

– Не борзей, а?

Юлька вздохнула и ловко отломила от батона горбушку.

– Перед тем, как выдать замуж третьей женой за какого-нибудь ВИЧ-инфицированного бандюгана, – прошамкала она с набитым ртом. – Вот это трешняк. А у тебя идиллия – адреналин вырабатывается, а деваться некуда. Одна опасность в жизни – что моль в норковой шубе заведется.

Завидует, блин. Уже месяц как завидует.

– Это коза. Крашеная.

– Вот-вот. Гринписа на тебя нет. Даже. И шоколада тоже. Обидно.

Юлька дожевала батон, проверила все заначки на кухне, и, убедившись в отсутствии вожделенного шоколада, взяла сушку. Сообщения по Вайберу приходили и приходили. Юлька не реагировала.

– Для таких, как ты, есть специальные агентства.

– Туристические?

– Типа того. Раз жизнь сильно хорошая, а стрессовать хочется, ну и бабосиков на это дело хватает, можно заплатить организаторам и… ну типа стать жертвой ограбления, изнасилования, за сомалийского пирата опять же замуж податься ну, или, на худой конец…

– Самое время замолчать. Мне денег не хватит на то, чтобы так лечить свой невроз. Даже если я почку продам.

– Как скажешь. Чтоб завтра была в форме. Невроз неврозом вышибают.

Я даже возразить не смогла. Завтра мне надо было идти на собеседование по Юлькиной протекции.

3 ноября

То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Ницше Фридрих

Ненавижу страх. Он идет откуда-то от пяток. Сначала дрожат колени. Потом все остальное. Сердце хочется затолкать вручную. Обратно. Чтоб не выскакивало. Потом подкатывает к желудку. Тошнит. Дальше. Трудно дышать. Комок. Выше. Лицо заливает жаром, словно горит. И, наконец, вот оно. Голова. Вот где основная кухня паники. Скорая проехала? К маме! Этот за углом? Маньяк. Где бы присесть. Почему все так пялятся? Вот пялятся же. А упаду в обморок, никто из них не поможет. В голове – словно черная дыра. Воронка. Котел. Все что кидаешь в нее, все засасывает, пока не наестся до отвала. А потом затишье. И хочется упасть и уснуть. И еще чтобы это больше никогда не повторилось. И очень страшно, что повторится. На все про все, полчаса. Зато какие, блин.

По-прежнему 3 ноября

Там, где кончается терпение, начинается выносливость.

Конфуций

– Я больше не могуууу!

Юлька невозмутимо пилила ногти.

– Плакать отличная идея. Я, кстати, тоже очень люблю поныть. Обожаю просто. Но, видишь ли, все время плакать не получится. Никто не отменял необходимость делать все остальные вещи. В промежутках между приступами нытья надо что-то делать.

– Не могу!

– Верю. Ведь плакать намного приятнее. Когда плачешь, ты вроде как алиби имеешь. О! Отвалите от меня все, не видите? Я же плааааачу. Где мои нюхательные соли? Очень удобно.

Юлька откинулась на диване, ботинки она не сняла. – Что у тебя сегодня случилось? Ты наконец-то дочитала «Пятую волну»?

Я шмыгнула носом. – Я не буду дочитывать. Ты специально мне подсовываешь такие книжки?

– Какие?

– Там где весь мир летит к чертовой матери?

Юлька вздохнула. – Кроме этого, там есть еще люди, которые живут в условиях мира летящего к чертовой матери. И не раскисают, заметь.

Я высморкалась и злобно покосилась на налет белой ногтевой пыли, которую Юлька беззаботно стряхнула на ковер. А я его, между прочим, пропылесосила перед ее приходом!

– Ты злая.

– Только с друзьями. Тебе повезло. Юлька изобразила одну их своих обаятельных улыбочек.

Я снова шмыгнула носом. Посмотрела в зеркало на свою зареванную физиономию. Ужас. Спустила ноги с дивана, вползла в тапки-бульдожки. Надо-бы умыться.

– Как тебя в группе терпят?

Юлька достала зеленый лак и принялась красить ногти. На моем белом диване! Когда-то белом.

– Верные слова. Меня именно терпят. Один, правда, влюблен по уши, остальные просто терпят. Никто, знаешь ли, не любит, когда им не восхищаются. Вот ты, например, хочешь чтобы я восхищалась твоей зареванной физиономией, а я – никак. Тебе обидно.

– Мне плохо и страшно, – как попугай повторила я. – Тревожно. Я вроде и понимаю, что бояться нечего, но не понимаю, почему в голове такая кухня.

Юлькины брови взлетели домиком. Какая же она спокойная, обстоятельная. Как она безмятежно пилит свои ногти. Когда при мне плачут, я тут же потихоньку начинаю дрожать мелкой дрожью и неумело утешать плачущего. Как правило, нужные слова в такие моменты почерпнуть из словарного запаса не удается. А Юлька… Да что там говорить. Кремень.

– Субъективно – да. Тебе плохо. Объективно – тебе хорошо. Настолько что организм и рад бы испугаться. Гормонов стресса наработал – на роту хватит, а бояться нечего. Вот тебе и стиралка, вот тебе – телефон скорой, вот тебе сбережения. Е – доставка и прочие блага. А бояться – страсть, как хочется, хоть скалолазанием займись с горя. Кстати – давно пора! С парашюта бы спрыгнула. А то лежишь тут и ноешь. Я тыщу раз тебе объясняла, что с тобой происходит с медицинской точки зрения. Ты должна научиться управлять своими страхами и тогда получишь совершенно новое ощущение. Это такое чувство победителя, приручившего дикого зверя.

Конец ознакомительного фрагмента.