Богема - Иван Бурдуков

– Так вот. Он обвинял меня в том, что я т-трахал тебя. Он не обосновывал, а об-бвинял и говорил, что этим я оскорбил его. Он оскорблялся не сколько самой изменой, а тем что с-со мной, только потому что с-со мной, уродливым и отвратительным ты спала. На этом не в-всё, Женечка. Он достал нож и приставил к моему г-горлу. Испугавшись, я изо всех сил оттолкнул его, и тот упал с лестницы. И почему все эти рожи винят меня в т-том, что Костик стал инв-валидом – что косвенно подвело его к самоубийству. Этот парень сам в-виноват! – достаточно громко сказал Глеб, что всё больше людей стали прислушиваться к их диалогу.

– Глебка, пойдем, выйдем, пожалуйста, – сказала всё слышащая Мила и подхватила его под руку. Женя истерично заплакала и ушла в уборную.

– Что ты себе позволяешь, а? – начала Мила. – Да, ты опорочил его имя. Но зачем это говорить убитой горем женщине? Ты что такое творишь?

– Мила, мне п-просто надоели все эти осуждающие взгляды, этот громкий шёпот. Я – человек и как все имею право…

– Заткнись, болван! Ты будь чуть скромнее, и принизь свою гордость. Пойми, это поминки, а не день рождения. Заткнись, я тебе говорю!

– Мила, я ведь хотел правду рассказать. Пойми, что все они з-знают другую истину, а я теперь, покуда К-костя умер, единственный обладатель истины – я должен всем сказать, чт-то я прав был, когда спустил того с лестницы. Он обвинял меня, что я спал с Женей!

– Ой, ты Господи, Глеб! Не кричи так!

– Эти… они не з-знают меня, и смотрят осудительно. Почему они должны так смотреть на меня?

– Будь спокоен и желательно вали отсюда, только настроение всем портишь!

Видимо, у всех было «настроение» на поминании приятеля, хотя в действительности оно так и казалось. Добрая часть народа напилась и говорили уже громко, а то и посмеивались, выкрикивали что-то.

– Я ему сейчас ёбну! – горячился Стас. – Кто-то должен это сделать!

Стас подошёл к Глебу и, сказав: «ты что себе позволяешь?» – дал ему звонкую пощёчину.

– Не делай поспешных в-выводов, – отвечал Глеб, закрывая лицо.

– Что за бестиализм, Стас? – подошёл и схватил его за руку Саша.

– Я объяснял п-причину, – оправдывался Глеб, – по которой произошёл сыр-бор с Костей. Он меня обвинил в…

– Так, мой друг, – сказал Саша, отводя его на разговор наедине, – мы все понимаем за что ты ратуешь. Позволь тебе объяснить: вряд ли сейчас тебе удастся восстановить свою репутацию в глазах этих людей. Будь смиренным. Они утратили, хотят его вспомнить хорошим и чуть ли не святым; им всё равно горько, не всем – кому-то глубоко плевать на Костю. Все знали его по-разному, и разного. Я же знал обо всём – мне одному он смог излить свои внутренние стенания. И о вашей склоке, и даже о суициде его я был предуведомлён заранее. Неси этот груз, как я его несу, окей? У умершего должны быть какие-никакие почести.

Глеб молчал, держась за щёку. Выслушав Сашу, он ушёл.

Время подходило к часу ночи. Полуночники вышли на пустую ночную улицу, и приобрели статус свободных развязных артистов, вне времени, во имя Диониса разрывали идиллию консервативной тишины.

– А что вы хотели, он на всю голову больной, – говорил Стас. – Ты посмотри на него, он похож на педофила, эти жирные волосы и кожа… Зачем он пришёл сюда?

– Есть в нём что-то маньячное, это ты верно подметил, – подчеркнул Боря. – Говорят, в психбольнице он признавался докторам в своей половой связи с сестрой. А потом и вовсе рассказал, что однажды планировал изнасиловать кого-нибудь.

– Он слабый и закоплексованный. У таких людей есть жажда – воспользоваться беззащитностью живого существа, – продолжал Стас. – А ведь наверняка такие личности бродят среди нас, и эта жажда, отклонение психологами считается вполне нормальным.

– Ну, нет. Дискуссии не прекращаются и по сей день…

– Посейдон? – вдруг спросил ужасно пьяный Юра.

– Верно… бог морей и океанов, – ответил Стас.

– Кто? – удивился Боря.

– Посейдон.

– При чём тут он?

– Юра дошёл до стадии сумасбродства, – сказал Саша, – то ли ещё будет.

Они и не думали собираться по домам, и как можно дольше растягивали минуту друг с другом. Раньше все они считались лучшими друзьями, но теперь их дружба возобновлялась в такие свидания, пускай находились хоть и трагичные поводы, и всё-таки необходимые.

Юру положили на лавочку во дворе, все остальные уселись на соседнюю. Мила погладила его по голове и по-доброму улыбнулась – он всегда ей нравился больше в моменты молчания, а ещё больше – спящим. Федя Сурдов любезно попрощался со всеми.

– Мне одному он показался разбитым? – обратился Стас про Федю, после его ухода.

– Он и раньше, – сказал Саша, – редко когда выходил из своей меланхолии. Зато что-что, а действительно поговорить о сырой, промокшей, невкусной и реальной жизни, действительных вещах можно было только с ним. Видимо, природа взамен дорогого чувства радости дала ему понимание самой себя.

– И мне кажется, – подхватила Мила, – он оттого не чувствует себя обездоленным. Похоже он научился жить в этой постоянной депрессии. Впрочем, блин, как же тяжело его понять. Кажется, будто он растрачивает свою жизнь.

– А ты её тратишь только из идей прагматизма? – усмехнулся Стас.

– Да брось! – парировала Мила. – Внутренние чувства удовольствия и неудовольствия суть высшие критерии добра и зла, – никак иначе. А ты, Стас, моралфаг что ли? Хи-хи.

– Я уверен, – перебил их Саша, – что не стоит обсуждать друг друга так основательно. Не превращайтесь в ослов-фанатиков, митингующих за своё мнение как за святыню; не суйте под нос прохожему транспарант с решением своей проблемы; не возводите своё ебаное, лишь вами, может быть, одними удовлетворительное мнение. Пускай она развлекается, а тот грустит, третий спит с собаками, четвёртый вставляет себе имплантаты рогов – это не проблема. Проблема, если это выносится из дома, и не в мусоропровод, аккуратно в мусорном пакете, а бросается из окна и разлетается по всему двору, на головы обычных людей, на площадки к детям. Блять, вот проблема, не кажется?

– О, в какие болота нас заносит, – сказала Мила. – Нет-нет, я не против такого рода разговоров. Но с доморощенными вести такие беседы не совсем даже культурно, – говорила она, подразумевая Стаса. – Не говоря уже о том, чтобы стряпать платонические диалоги.

– Мила, – сказал Саша, – ты всегда при своём мнении, и мы с ним считаемся.

– Да, ну мы с вами и чудаки, – засмеялась Мила. – В это время я сейчас бы была ужа довольно пьяна, развлекалась с какими-нибудь