Повести - Виктор Житинкин

– А вы, если что, приходите переночевать. Мне командир приказал, чтобы всех, кто с предписанием в новую часть прибудет, я размещал в нашей гостинице и обеспечивал всем, даже туалетными принадлежностями, – подумав, он вздохнул. – Говорят, что очень трудное задание у вас будет.

Последние слова его глубоко засели в сердцах и умах приумолкших офицеров.

Парикмахерскую нашли быстро, она оказалась недалеко от зеленого забора войсковой части. Брадобрей был один, поэтому пришлось по очереди входить в маленькую, но уютную парикмахерскую, остальные оставались снаружи. Обслуженный офицер выходил из помещения распаренный, с розовым оттенком лица, блестел, как «начищенный сапог» и улыбался, довольный собой и всем миром.

И до вокзала идти, чтобы перекусить, не пришлось. Буквально через квартал в глаза бросилась размашистая вывеска «Гастштедте Штадт N». Было еще утро, гастштедт только открывался и проветривался от густой сигарной и пивной вони. Помещение, куда вошли офицеры, даже проветренное, источало такой крепкий дух, что перехватило дыхание, тем более что все четверо были некурящими.

– Может, что получше поищем? – предложил Астахов.

Однако, знатоки гастштедтов, братья Николаевы, в один голос заявили:

– Ты думаешь, в других не так же? Все они одним миром мазаны! С вечера до глубокой ночи, Гансы смолят наперегонки свои сигары, да ведрами пиво цедят. Тут все стены насквозь пропитаны никотином и алкоголем. Думаем, что идти и искать еще чего-то не стоит. Принюхаемся. Это – один запах. Он безвреден.

Действительно, через некоторое время дышать стало легче, а когда опрокинули по стопке водки, запив ее пивом, все запахи вдруг пропали, и жизнь стала интереснее и светлее.

Стало интересовать буквально все: старинные столы и стулья, сделанные из массивного дерева; охотничьи трофеи, развешанные под потолком в два ряда, картинки на стенах, нарисованные детской рукой и даже сама хозяйка гастштедта, женщина, лет сорока, не то, чтобы красивая, но обаятельная и добрая.

Задорные искорки сверкнули в глазах Виталия Николаева. Он подошел к стойке, за которой копошилась обаятельная хозяйка гастштедта, и, часто моргая и хлопая длинными черными ресницами, стал о чем-то тихо, но вдохновенно говорить ей. Выражение лица женщины стало меняться прямо на глазах. Пяти минут хватило на то, чтобы она, из неприступной и принципиальной, превратилась в добрую и сочувствующую.

– О чем болтали? – допивая пиво, спросил его брат, когда Виталий вернулся от стойки.

– Кушать скоро будет подано, – с загадочной улыбкой тихо сказал он.

– Да ну! Не верю! – Вырвалось у Дмитрия. Он смотрел то на одного, то на другого из братьев, желая понять, правда ли то, что можно будет утолить голод.

– Вполне может быть, – сказал Владимир. – Ему с детства кличку «Дипломат» друзья прилепили. Уговорит, кого угодно. Да и после еще ни одна женщина ему не отказала. – Владимир говорил немного с иронией, чуточку с гордостью за брата, и все с улыбкой, посмотрели на Виталия.

Вскоре, действительно, за перегородкой зашипело, забулькало; до стола, за которым сидели изрядно голодные офицеры, донеслись запахи жареного мясного, вызывая бурное выделение слюны.

Буквально через минуты, перед каждым из них появились фарфоровые приборы с множеством ячеек, заполненных глазуньей с обжаренными колбасками, салатом, жареным картофелем, соусами.

– Под такую-то закуску, да чтоб не выпить – великий грех! – вырвалось у кого-то.

Снова был сделан заказ на водку и пиво.

Зал, однако, стал потихоньку заполняться. В основном, это были пожилые немцы, любители и ценители настоящего немецкого пива. Дым сигар коромыслом завис над их столами. Огарки будто приклеились к большим влажным губам и вынимались изо рта только тогда, когда владельцу этих губ хотелось сделать несколько глотков пива.

Наше внимание привлек огромный старик с обветренным лицом и скандинавской бородкой. Если бы не деревянная нога, не вмещавшаяся под столом и, потому, загораживающая полпрохода, его можно было бы принять за старого морского волка – капитана, лоцмана, шкипера или еще кого. О его ногу запинался всякий, проходящий по узкому проходу к свободным столикам, он чертыхался, чуть не упав, но, увидев, кто сидит, вежливо раскланивался и просил прощения у старика.

Старик делал огромные глотки пива. Все мрачнее и все злее становилось выражение его лица. Он смотрел в нашу сторону, а мне казалось, что он впялил свой взгляд в меня, не отводя его и не моргая, чем вызвал у меня необъяснимую тревогу и, даже, тоску по дому. Хотелось сбежать от этого взгляда. Мы продолжали сидеть за столом, шутили, болтали просто так, ни о чем. Огромный старый немец продолжал сверлить меня глазами. Я пытался не смотреть на него, но мои глаза сами искали встречи с его бешеным взглядом. Я не вынес такого испытания моих нервов и предложил друзьям уйти из гастштедта, но они лишь зашипели на меня:

– Да сиди ты.

Старик продолжал гипнотизировать меня. Я чувствовал, что развязка должна была произойти с минуту на минуту. Так оно и вышло.

После очередной порции пива хромой немец что-то гортанно выкрикнул, привлекая внимание к себе всех, находящихся в зале, затем он с трудом поднялся со стула и, не сводя глаз с меня, направился к нашему столу, громыхая деревянной ногой и стуча заостренной железной тростью. Назревал конфликт – это стали понимать и немцы в зале, и мы.

Он подошел к нашему столу и, указывая на меня пальцем без одной фаланги, рыча и брызгая слюной, выдавил из себя:

– Такой, как ты стрелял в меня и мне отрезали ногу.

– Где в тебя стреляли? – по-немецки спросил Виталий.

– Где, где? Под Сталинградом!

– Как ты туда попал? В гости ездил, да?

Немец, после этих слов рассвирепел еще сильнее и, подняв трость, острым концом ткнул мне в грудь. Я ойкнул. Володя, под правой рукой у которого оказался старик, толкнул его в плечо. Когда тот, падая, хватался за что попало, лишь бы сохранить равновесие, офицер легко выдернул острую трость из руки хромого и, подождав, когда большое тело, ударившись головой об пол, замерло, бросил ее на живот упавшего, как бы поставив крест на деле.

Зал ухнул, послышался крик: «Полицай, полицай!»

Это был голос хозяйки; и она, в общем-то, всего лишь выполняла свои обязательства. Не хватало еще, чтобы в ее владениях совершилось преступление.

– «Полицай, полицай!», – эхом отозвалось на улице, кто-то подхватил крик хозяйки, вызывая полицейских в гастштедт, так уж принято у этих немцев, моментально реагировать на клич о помощи.

– Ну, заварилась каша, – выдохнул из себя Астахов.

Офицеры напряглись, хмель вышел из голов. В дверях гастштедта появились двое полицейских – упитанных молодых ребят. Сидящие за столами немцы, которые находились рядом с входом, молчали, но своими глазами показывали на столик с советскими офицерами и на лежащего без движений на полу старика. Вид всего происходящего и произошедшего был не из приятных. Пахло преступлением, убийством, смертью.

Вслед за полицейскими в гастштедт вошли советский офицер и двое солдат. Оглядевшись, офицер решительно направился к нашему столику, оставив солдат у входа.

Подойдя вплотную к столу, он отдал честь и представился:

– Старший помощник коменданта старший лейтенант Нестеренко! Ваши документы!

– С чего это ты нашими документами заинтересовался? – спокойно спросил Астахов, который уже заметил, как вздымается в сонном дыхании мощная грудь лежавшего хромого.

– Здесь совершено убийство, – взвизгнул представитель комендатуры. – Почему вы мне тыкаете?!

– К самому Богу обращаются на «ты», а тебя я должен на «Вы» возвеличивать, прыщ поганый, – вскипел Николаев Владимир.

Снизу раздался храп спящего человека.

Оценив обстановку, помощник коменданта сник и скромно поинтересовался, кто мы и откуда.

– Ну вот, с этого и нужно было начинать, – успокоился Николаев. – Давай-ка, дружище, объясни, куда мы должны отправиться вот по этому предписанию.

Он подал листок, старший лейтенант взглянул на него, извинился и скромно спросил:

– А с этим что произошло?

Астахов вкратце пересказал о выходке хромого, я расстегнул мундир и, приподняв рубашку, показал кровоточащую рану на груди, оставленную стариком.

Немцы, находившиеся в зале, гастштедта, спешно допивали пиво и один за другим выскакивали в двери, обходя полицейских.

Скоро помещение опустело, лишь клубы сигарного дыма кое-где продолжали витать над столами и, на полу, недалеко от стола, где сидели мы, раскинув руки, крепко спал немец с деревянной ногой, раненый под Сталинградом в годы войны.

Полицейские, поняв ситуацию, ушли, оставив пьяное тело на попечительство подошедшей краснолицей жены одноногого старика. Они были довольны тем, что эти слишком «простые» русские не возбудили никакого дела против выходки хромого, простив ему даже визит к Сталинграду.