Патриот - Алексей Анатольевич Навальный

Проходящий мимо стюард косится на меня, но не просит закрыть ноут в соответствии с дурацким устаревшим правилом авиационной безопасности — perks of being a minor celebrity[3]. Нет, сегодня определённо очень удачный день.

Благодаря доброму стюарду я совершенно точно знаю, когда почувствовал, что что-то не так. Спустя больше месяца в больнице я, надев перчатки, несколько раз протёр ноутбук спиртовой салфеткой, открыл его и обнаружил, что с начала эпизода прошла двадцать одна минута.

Должно случиться что-то экстраординарное, чтобы я перестал смотреть «Рика и Морти» на взлёте. Обычной турбулентности тут недостаточно.

Я смотрю на экран и не могу сосредоточиться. По лбу начинает течь холодный пот. Со мной происходит что-то очень-очень странное и неправильное. Ноутбук приходится закрыть.

Попробуйте пальцем одной руки дотронуться до запястья другой. Почувствовали прикосновение? Ваш организм выработал ацетилхолин, и нервный сигнал сообщил вашему мозгу информацию о вашем действии. Вы увидели прикосновение и одновременно его ощутили. Теперь сделайте то же самое с закрытыми глазами: вы больше не видите своего пальца, но легко определяете, когда касаетесь руки, а когда нет. А всё потому, что вслед за ацетилхолином, который передаёт сигналы между нервными клетками, ваш организм выработал и холинэстеразу — фермент, который останавливает этот сигнал, когда дело сделано, уничтожает «использованный» ацетилхолин, а вместе с ним и следы прошедшего в мозг сигнала. Если бы этого не происходило, то мозг непрерывно получал бы сигналы о прикосновении к запястью — десятки тысяч и миллионы раз. Произошло бы нечто похожее на DDoS-атаку на сайт. Один раз кликнули на сайт — он открылся. Миллион кликов в секунду — и сайт упал.

Чтобы справиться с DDoS-атакой, можно перезагрузить сервер или поставить другой, более мощный. С человеком сложнее. Получая миллиарды ложных сигналов, мозг полностью дезориентируется, не понимая, что происходит, и в итоге отключается. Через некоторое время человек перестаёт дышать — ведь дыханием тоже управляет мозг.

Так работает нервно-паралитическое химическое оружие.

По моему лбу течёт ледяной пот. Так обильно, что я прошу у своего пресс-секретаря Киры, сидящей рядом слева от меня, салфетку. Кира уткнулась в свою электронную книгу и, не глядя на меня, достаёт из сумки пачку салфеток и протягивает мне. Я использую одну. Потом вторую. Происходит что-то очень неправильное. Такого я прежде никогда не испытывал. Да и непонятно: что я сейчас-то испытываю? Ничего не болит. Просто странное ощущение, что всё сломалось.

Думаю: наверное, меня укачало от того, что смотрел в экран на взлёте. Надо попросить у кого-нибудь конфету и отвлечься. Неуверенно говорю Кире: «Извини, что-то со мной не то происходит, ты не могла бы со мной поговорить? Мне надо сконцентрироваться на звуке чьего-то голоса».

Просьба странная, если не сказать больше. Но Кира после секундного удивления начинает рассказывать мне о книге, которую читает. Я понимаю, что она говорит, но для этого мне надо сделать почти физическое усилие. Концентрация теряется ежесекундно. Через пару минут мне начинает казаться, что я только вижу шевелящиеся губы и слышу звук, но не могу понять, о чём идёт речь, хотя позже Кира мне расскажет, что я продержался минут пять, мычал «угу» и «ага» и даже задал один уточняющий вопрос.

В проходе появляется стюард с тележкой: это напитки. Я смотрю на него и пытаюсь решить, стоит ли мне выпить воды. Кирина версия событий звучит так: «Стюард ждал. Ты молча смотрел на него секунд десять. И я, и он начали испытывать лёгкую неловкость, после чего ты сказал: „Пожалуй, мне всё-таки надо отойти“».

А что ещё можно сделать в самолёте? Я подумал, что надо пойти умыться холодной водой и мне полегчает. Кира растолкала Илью, спавшего в кресле у прохода, они выпустили меня. Пошёл я босиком. Не то чтобы не было сил надеть кроссовки, просто к тому моменту мне было уже всё равно.

К счастью, туалет был свободен. Каждое действие требует осмысления: в обычной жизни мы этого не замечаем, здесь же мне приходилось прилагать усилие, чтобы осознать, что происходит и что надо делать. Туалет. Надо найти щеколду. Разноцветные штучки. Наверное, это щеколда. В эту сторону. Нет, в ту. Кран. Надо нажать на него. Как нажать? Рукой. Где рука? Вот она. Вода. Надо плеснуть её на лицо. Фоном звучала только одна мысль, не требовавшая никаких усилий и вытеснявшая из головы все прочие: «Я больше не могу».

Умывшись ещё раз, я сел на унитаз и тогда в первый раз понял: мне конец.

Не подумал: «Наверное, мне конец», а именно понял.

Абсолютно никакой боли. Ещё одно умственное усилие — я мысленно пробегаюсь по телу: сердце? Не болит. Желудок? Всё окей. Печень и другие внутренние органы? Ни малейшего дискомфорта. Всё в целом? Очень плохо, я больше не могу и сейчас умру.

С трудом умываюсь ещё раз. Хочу снова посидеть, но потом понимаю, что сам из туалета уже не выйду. Просто не смогу найти щеколду. Вижу я всё отлично. Дверь передо мной, щеколда тоже на месте. Сил достаточно. Но выловить дурацкую щеколду взглядом, удержать её в фокусе, протянуть руку и открыть в нужную сторону очень сложно.

В коридоре очередь людей, и я ещё способен понять, что они недовольны. Наверное, я пробыл в туалете дольше, чем мне казалось. Я не веду себя как пьяный, не шатаюсь, никто не показывает на меня пальцем — обычный пассажир. Кира сказала мне потом, что со своего места у окна я вышел совершенно нормально, перешагнув через два кресла. Просто был очень бледный.

Стою в коридоре и понимаю, что надо попросить о помощи. Но о чём я могу попросить бортпроводника или стюардессу? «Мне плохо, дайте мне белого вина»? Я не могу даже толком сформулировать, что со мной и что мне нужно.

Посмотрел ещё раз в сторону кресел, потом повернулся в другую сторону. Там самолётная кухня в пять квадратных метров, где стоят тележки с едой. Во время долгого перелёта вы приходите туда размяться под предлогом, что хотите попить.

Всё-таки настоящие писатели — особенные люди. Когда меня спрашивают, каково это — умирать от химического оружия, у меня возникает две ассоциации: дементоры в «Гарри Поттере» Джоан Роулинг и назгулы во «Властелине колец» Толкина.

Поцелуй дементора не причиняет боли, жертва просто чувствует, как жизнь покидает её.

Главное оружие назгула — смертельный ужас, от которого человек теряет волю и силы.

Меня целует дементор, и где-то рядом появляется назгул. Я чувствую ужас от невозможности понять происходящее,