Красная ромашка - Рафаэль Ахметович Мустафин

на милость победителей. Но лучше уж смерть, чем фашистский плен. Так думали советские солдаты.

Фашисты уже совсем близко. Муса долго целился в бежавшего впереди долговязого фашиста. Нажал курок. Немец выронил автомат и, вскинув руки, медленно осел на землю. В ту же секунду заработал пулемёт. Пули настигали врага за невысокими кочками и редкими кустиками. Фашисты не выдержали— повернули обратно, оставив посреди болота убитых и раненых.

В этот день немцы трижды пытались атаковать позиции наших войск, но так и не смогли продвинуться ни на метр.

Вечером командиры собрались на совет. Как быть? Как пробиться к своим? Как это сделать, если фашистов в несколько раз больше? У них танки, артиллерия, миномёты, а у наших— на счету каждый патрон. И тогда совет решил: ударить по немцам там, где они ожидают этого меньше всего — со стороны топей, считавшихся непроходимыми.

Всю ночь окружённые валили лес; по пояс, а то и по грудь в болотной воде прокладывали гать — настильную дорогу из скреплённых друг с другом брёвен. Погрузили на машины раненых, и перед рассветом машины одна за другой, не зажигая фар, медленно поползли через болото.

Вначале всё шло по задуманному плану. Вот одна машина выбралась на сухое место и проскочила мимо немецких позиций, за ней другая, третья. Но тут фашисты заметили колонну и открыли ураганный огонь.

Муса ехал в кузове редакционной полуторки. Под колёсами дробно стучали брёвна, машину кидало из стороны в сторону.

Вдруг перед самой машиной взвился столб пламени. В глазах у Мусы потемнело. Его ударило обо что-то твёрдое, и он потерял сознание.

БУДЕМ ДЕРЖАТЬСЯ ВМЕСТЕ

1942 год. Оккупированная Польша.

Колонна советских военнопленных, подгоняемая окриками гитлеровцев и хриплым лаем овчарок, медленно двигалась по замёрзшей дороге.

Джалиль шагал почти в самом конце колонны.

От голода кружилась голова — вот уже третьи сутки во рту не было ни крошки. Ныло вывихнутое плечо. От истощения тело Мусы покрылось нарывами. Каждый шаг причинял невероятные мучения. Стиснув зубы, крепко прижав к груди забинтованную руку, Муса старался не отставать от товарищей.

Вдруг перед глазами Мусы поплыли кроваво-красные круги. Он судорожно глотнул воздух и пошатнулся.

— Ты чего это, браток?

Джалиль ощутил, как чьи-то руки подхватили его под локоть.

— Ничего, ничего, — забормотал он, — я сейчас… Я сам…

— Ишь ты, сам. Обопрись на меня. Покрепче.

Муса хотел взглянуть на незнакомца, но не смог — от резкого движения острая боль в левом плече пронзила, как удар электрическим током.

— Кто ты? — еле слышно прошептал он.

— Я военный фельдшер. Толкачёв моя фамилия. Родом из Запорожья. Будем держаться вместе.

Колонна приближалась к лагерю-крепости Демблин. С трёх сторон крепость омывала река Висла. С четвёртой был вырыт глубокий ров, заполненный водой. Крепость окружали толстые кирпичные стены. Поверх них была протянута колючая проволока. Зловещими силуэтами темнели на фоне неба вышки с пулемётами.

Муса совсем обессилел и еле-еле волочил ноги. Толкачёв, перекинув его здоровую руку через плечо, почти нёс Мусу на себе.

— Ничего, ничего, браток, — подбадривал он, — осталось совсем немного. Ещё чуток потерпи…

Наконец они миновали узкий сводчатый коридор и оказались внутри крепости. Едва за ними закрылись железные ворота, как Муса без сил рухнул на землю.

РАНЕНОЕ СЕРДЦЕ ОРЛА

Очнулся Муса в лагерном лазарете. Вокруг стонали и бредили больные тифом. Кто-то сунул ему в руку кружку с густой коричневой бурдой и кусок липкого, как мыло, хлеба:

— Ешь! Еда для тебя сейчас самое лучшее лекарство!

Увидав склонившегося над ним фельдшера Толкачёва, Джалиль мягко улыбнулся:

— Спасибо, брат…

Постепенно здоровье Мусы пошло на поправку. Он начал, держась за нары, ходить по палате. Однажды вечером Толкачёв увидел, как Муса стоит у окна и шевелит губами. Фельдшер прислушался — Муса бормотал стихи:

…Я вижу зарю над колючим забором.

Я жив, и поэзия не умерла:

Пламенем ненависти исходит

Раненое сердце орла.

Муса повернулся к Толкачёву:

— Хватит валяться в лазарете… Завтра же выпишусь.

— Ты ещё слаб, Муса, — сказал фельдшер.

— Понимаешь, не могу я лежать тут без дела. Там однополчан своих встречу, земляков или друзей.

— Но тебя может узнать и выдать фашистам кто-нибудь из предателей!..

Муса продолжал настаивать на своём, и Толкачёв в конце концов согласился. Он дал Мусе санитарную сумку, повязал на рукав повязку с красным крестом, и наутро они вместе пошли по баракам, делая вид, будто проверяют санитарное состояние. Люди спали вповалку прямо на земляном полу. Так как в бараках места не хватало, многие проводили ночь под открытым небом. Вдруг утреннюю тишину нарушила длинная очередь из пулемёта. Кто-то из военнопленных, желая хоть чем-то утолить голод, в поисках зелёной травинки слишком близко подполз к колючей проволоке.

В одном бараке Муса задержался возле спящего военнопленного, накрытого рваной серой шинелью. Долго вглядывался в широкоскулое лицо, потом, присев на корточки, принялся тормошить:

— Баттал! Абдулла Баттал! Ты ли это?

Тот спросонок смотрел на Мусу непонимающими глазами. Потом вдруг вскочил на ноги и с возгласом «Дружище!» сгрёб поэта в охапку.

— Джа…

— Тс-с-с… Здесь я военнопленный Гумеров, понял?

Баттал понимающе кивнул:

— Перебирайся к нам. Здесь немало наших земляков. Люди все надёжные, свои. Как ни тесно, а для тебя место найдём.

В тот же день Муса перебрался в барак к Батталу.

ЗАВТРА — ПРАЗДНИК!

Абдулла Баттал познакомил Джалиля со своим другом Гайнаном Курмашем.

— Это настоящий человек, — сказал он Мусе. — Командир Красной Армии. На него можно положиться.

Разговор шёл в укромном месте, за бараками.

— Что-то ваше имя кажется мне знакомым, — произнёс Муса, внимательно разглядывая Курмаша.

— И мне ваше — тоже. Настоящее, — многозначительно добавил Курмаш. — Ещё до войны, когда вы работали редактором журнала, я послал вам одно из своих стихотворений.

— Правильно! Вспомнил… А теперь не пишите стихов?

Курмаш замялся.

— Пишу иногда… Только какие это стихи… Так, проба пера. А вот ваши стихи я люблю. И не только я один. Знали бы вы, как они действуют на людей! Всю душу переворачивают. Кстати, какое сегодня число?

— Шестое ноября… Завтра праздник! — проговорил Муса.

— Надо бы что-то предпринять. Чтобы люди не забывали, что они — граждане Советской страны.

…Ночью пленных разбудили