Клон-кадр - Павел Тетерский

Мне подумалось, что все это я почему-то буду помнить очень долго. Всегда. Всю ситуацию. И детище хайтека, враз выросшее на пути следования трамвая и вытеснившее его вон, освобождая пространство для гигантского спрута своих подземных коммуникаций. И ядовито-кислотные поручни — флуоресцентно поблескивающие конечности другого гигантского спрута. И кучку кримпленовых жоп у выхода (одна сказала другой: «Все, пока, Валентина, я пошла»). И толстого мальчика, вписывающего в кроссворд слово «головастик». И Юрия Шевчука в формате 2D, беспомощно подрагивающего очками в такт движениям ручки…

И лживый голос Ролана Факинберга. Странное ощущение.

Еще был контролер — уже позже. Как обычно, стандартный непохмелившийся контролер, поймавший зорьку и трясущейся клешней собирающий дань с пассажиров. Большинству людей было пох…й на него, они устало протягивали ему мятые червонцы и забывали о нем в течение секунды. А он деловито засовывал червонцы в карман и с видом хозяина положения шел дальше. Ни о каком официозе и квитанции, разумеется, не могло быть и речи. Интересно, хоть кто-нибудь когда-нибудь заплатил кому-нибудь полноценный штраф в размере ста рублей?

Меня активность контролера не коснулась. Бросив понимающий и даже слегка сопричастный взгляд на мои разбитые в хлам кости, он не стал со мной разговаривать и, свернув небритое рыло далеко в сторону, прошаркал мимо. Патриот, наверное (я почему-то был уверен, что патриот). Удивительно, как мало надо для того, чтобы ваше присутствие перестало мешать окружающим.

Дома я совершил ритуальное омовение под средней горячести струей душа (запекшаяся кровь ошметками посыпалась в средней бурности поток), наскоро закинул в себя обрывок трехдневной (как минимум) котлеты, запил его чаем и, нацепив относительно цивильное шмотье, вышел вон. Относительно цивильное шмотье: это то, что не дает окружающим думать, что ты — двадцатисемилетний придурок, который только что в очередной раз открыл для себя футбольный хулиганизм и вернулся из гостеприимных кавказских земель, где местная агрессивно настроенная молодежь чуть не выбила из тебя дух… Я ношу просторные штаны-хаки с карманами по бокам, кеды и шорт-сливы (обычно без «молнии», но ради действительно хорошей вещи можно сделать исключение).

Единственная деталь гардероба, перекочевавшая с выездной униформы: армейский ремень с пряжкой (на пряжке — выштамповка: стандартная звезда о пяти концах). Не вправленный в штаны, а просто опоясанный вокруг живота. Это одна из тех навязок, которые всегда при мне. Полезная вещь в Большом Городе.

В двадцать семь лет поздновато открывать для себя футбольный хулиганизм, даже если это не первое его открытие. В двадцать семь лет вообще поздно для себя что-нибудь открывать. Мне, правда, на это плевать — вот в чем все дело.

К двадцати семи годам я уже успел пожить жизнью, когда ничего для себя не открываешь. Жизнью умиротворенного имбецила, соответствующего своему возрасту. Не могу сказать, что мне это не нравилось. Мне это нравилось, просто в отличие от более счастливых персонажей я понимал, что аз еcмь умиротворенный имбецил. Это ставило, конечно, какие-то палки в колеса, но не настолько, чтобы срываться с цепи… до поры до времени. Стоп: об этом я говорить не хочу, не люблю и не могу. В любом случае, так уж получилось, что оно закончилось, и теперь аз есмь имбецил неумиротворенный. Без домашних тапочек (по норе своей я хожу босиком — благо, полы теплые и пятки приспособленные).

Мне двадцать семь. Год назад я официально перестал считаться представителем молодежи. Но время у меня еще есть. На все. То, что некоторые извращенцы к этому возрасту уже руководят транснациональными компаниями, возглавляют завоевательные походы или клеят ласты от передоза в статусе попили рок-звезды, меня абсолютно не касается.

Ключ сделал два оборота в замке и, очертив в пространстве короткую траекторию, приземлился в карман, где занял место по соседству с зажигалкой «Федор», какой-то незначительной мелочью и эвкалиптовым «Орбитом» Я вообще всегда жую эвкалиптовый «Орбит». А уж после контрабандного спирта сам бог велел.

Те, кто говорит, что спирт не даст перегара — врут. Как и те, впрочем, кто говорит, что жвачка «Орбит» укрепляет тубы Антиреклама: за несколько лет систематического пользования этим эвкалиптовым дерьмом мои зубы полностью раскрошились. Причём именно из-за жевачки. То есть зубы почему-то крошатся только тогда, когда входят в соприкосновение с этими ядреными на вкус подушками Именно с ними — не с конфетами, не с семечками и не с орехами. После этого куски зуба противно хрустят, как песок, так, что мозг сводят гаденькие такие судороги. А ещё через несколько мгновений вы выплёвываете жевачку вон. Такой вот перевод вредного для здоровья продукта.

Я снова оказываюсь в автобусе: на сей раз это какой-то квадратный автоублюдок с несуразной надписью «МАЗ» на передке Я почему-то не могу абстрагироваться от марки автобуса, в котором еду: это мое ноу-хау, пунктик. Мне почти всегда приходятся иметь дело с автобусами — я уже говорил, что живу почти в центре и практически все мои передвижения — спринтерские. Имеется в виду на короткие дистанции.

Изнутри все автобусы разные. Снаружи они тоже разные, но это не так бросается в глаза.

Две остановки — площадь Суворова (в изголовье — ленивая морская звезда Театра Советской армии: я до сих пор не знаю, переименовали его в Театр Российской армии или нет). Улица Селезневская: ближайший к моему дому «Кодак». Моя цель на данный момент.

Девушка за прилавком (стеклянным, придающим сидящему за ним впечатление незащищенности) листала какую-то новомодную книгу. Зеленую. Одну из тех, где автор — лауреат молодежной премии «Дебют», хрупкий призывник с анальной фиксацией — подробно описывает срущих и пердящих женщин.

По-моему, она меня испугалась Такие девушки всегда боятся таких людей, как я. Если честно, в таком виде меня боятся вообще все девушки. Даже бляди. Несмотря на миролюбивый в общем-то прикид. Если бы я сам был девушкой, я бы тоже испугался.

— Можно сдать пленки?

Потом она и сама поняла, что я хочу всего лишь слать пленки Даже улыбнулась (я бы улыбнулся в ответочку, но мне нельзя, пока не зарастет нижняя губа). И сказала прийти через час.

Я сунул красно-желтый квиток в задний карман (я все всегда ношу в кармане, деньги в том числе) и вышел вон. В дверях обернулся:

— У вас это действительно происходит так, как там написано?

Она меня больше не боялась, поэтому сказала:

— Не-а. Человек, который это написал, не в теме. — На ее языке поблескивала металлическая штанга. Самое интересное, что говорила она на полном серьезе.

Стеклянные двери (в большинстве «Кодаков» вообще вес стеклянное) послали мне вслед поток выплеснутого наружу воздуха. Я перешел на другую сторону улицы и купил (с утра — было ведь еще утро) бутылку пива. Моветон, но у меня были: а) незначительный, но все же сушняк и б) час никому не нужного, выпавшего из контекста и абсолютно свободного времени. Можно было еще, конечно, поехать домой (всего две остановки среди зеленых поручней), но домой не хотелось.

Вы никогда не задумывались над тем, по какому принципу развивается алгоритм происходящих с нами событий? Я — нет. Мало кто задумывается. Потому что бесполезно. Люди не должны даже пытаться рисовать в мозгу все эти разветвленные блок-схемы из школьного курса информатики: «если — то, если — то»… Узнают — будет плохо. Всем.

Я к тому, что: домой не хотелось, там было нечего ловить, и я направился с пивом в Екатерининский парк. Метров сто пятьдесят пешего хода (мимо закрытых почему-то ворот) до ближайшей дыры в заборе.

Затыкаю две из пяти головных дырок наушниками. Один из них (уже давно) безнадежно хрипит, искажая звуки, порожденные воспаленными мозгами участников группы «Тооl». Люди, слушающие группу «U2», говорят, что «Тооl» — музыка для тинейджеров, потому что она тяжелая.

Музыка для тинейджеров — это музыка для тех, кто не перебесился. Перебеситься считается благом, которое приходит с возрастом.

Если попасть в гарем к какому-нибудь гомосексуальному исламисту, то через какое-то время ежедневная процедура откатывания в анус скорее всего тоже начнет казаться благом, к осознанию благости которого ты пришел не сразу, но со временем. Если жизнь — война, то все поражения в этой войне peaбилитируются при помощи приобретенной мудрости смирения.

Ненавижу мудрость смирения. Вообще ненавижу мудрость.

Я не согласен с тем, что говорят поклонники группы «U2». Я считаю, что всех поклонников группы «U2» надо запирать в офисах и не выпускать оттуда даже на ночь.

Об офисах: офисы ругают те, кто сам сидит в них с утра до вечера (и при этом не любит группу «U2»). Лучшие из таких людей иногда пишут антиофисные книжки, пышущие идеальной злостью — той, на которую способен только самый бессильный винтик. Обычно в таких книжках у главного героя срывает башню и он либо умирает сам, либо убивает кого-нибудь еще. Посыл таков, что в этом, дескать, виноваты офисы.