Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

куда больше, чем я могу просить у Вселенной. Мне действительно нужно лечь спать, стресс и бессонница превратили тело в кусок ваты, а мозг разжижили до такой степени, что он отказывается думать. Я немного подремлю и вернусь сюда, чтобы быть рядом с мужем.

Кажется, я произнесла это вслух, и Настя даже повернулась, чтобы мне ответить, вот только не успела. Тимур толкнул тяжелую дверь хирургического отделения, а на улице нас ждал день, свет и толпа журналистов. И со всех сторон посыпались вопросы:

— Как себя чувствует Филипп Белый?!

— Когда выйдет последняя часть Реки Рек?

— Вы будете обращаться к копирайтерам, чтобы дописать роман мужа?

— Кто был с ним в момент аварии? Любовница или внебрачная дочь?

Глава 3

Все происходит быстро и совсем не похоже на то, что я видела в фильмах.

Никто не накидывает мне на лицо куртку и не выводит из толпы. Тут и толпы то нет, под козырьком топчется человек десять и только один из них взял с собой камеру. Все они ждут дохленькую сенсацию на третью полосу газеты.

И если бы не бессонница, не страх за Филиппа, не неимоверная, накатившая на меня усталость, то я бы нашла что сказать. Но вместо этого молчу и хлопаю пустыми, как у рыбы, глазами. Кто-то даже смог сфотографировать меня в таком состоянии. В другое время меня бы это разозлило, а сейчас плевать. Пусть подавятся, мерзкие падальщики!

Наверное, я единственная кто так подумал, потому что в следующую секунду Никита рвется вперед, чтобы закрыть обзор фотографу, а Тимур спускается вниз «поговорить по-мужски». Запал журналистов иссякает молниеносно. Они тараканами расползаются по парковке пока их настойчивый собрат щелкает камерой. Вот меня под руку ведут к машине. Вот Настя показывает им средний палец. А вот мы уезжаем.

Ни дорогу, ни то, как я очутилась в спальне, не запомнила. Короткий сон, больше похожий на рваный, нарезанный на фрагменты кошмар. Липкое пробуждение. Подушка подо мной оказывается мокрой от пота, так что лежать в кровати становится неприятно. Я все еще хочу спать, но поднимаюсь и иду на кухню, где меня ждут бутерброды. Кто-то собрал их заранее и спрятал под крышку, как делала всегда мама. Я ем через силу, кое-как доедаю кусок хлеба, отложив в сторону колбасу и сыр. Зато чай пью с удовольствием. Настя и тут позаботилась, оставила на столе кружку с пакетиком ромашкового сбора. Моего любимого.

Звоню подруге, узнать новости. Их нет и в нашем случае это хорошо. Да, Филиппу не стало лучше, но ему и не стало хуже, так что я все еще лелею надежду, что вот-вот он придет в себя, поцелует меня, и все вернется на круги своя. Но потом вспоминаю, что мы не в дешевой мелодраме и почти плачу. От истерики меня останавливает звонок Фомичева, старого приятеля семьи и литературного агента, с которым работал муж.

Разумеется, он уже обо всем знает.

— Римма, нужна пресс конференция.

— Если нужна — проводи.

Антон пыхтит в трубку. Я понимаю, что он в ужасе и просто пытается спасти собственную карьеру, но книга это последнее о чем я могу думать.

— Римма, я бы и с радостью, но мне нужна ты.

— Я в Питере. И буду здесь, пока Филиппу не станет лучше.

Несколько секунд мы молчим, Антон сдается первым:

— Хорошо, а если я организую встречу с прессой в Петербурге, ты придешь? Ты сможешь ответить на их вопросы? — Он не спрашивает как я, ему это неинтересно. Работа — все что волнует Фомичева, и я уже хочу положить трубку, как вдруг он давит на больное. С ходу нащупывает мое слабое место и ковыряется там от души. — Римма, этого бы хотел Филипп. Ты же понимаешь, что Река Рек для него как ребенок и он бы сделал все, чтобы дать книге жизнь. Ты же не убьешь детище своего мужа?

В эту секунду я его почти ненавижу. Но себя еще больше, за малодушие и слабость.

Потому что уже через несколько часов я сижу в огромном книжном магазине, окруженная тридцатью журналистами и парой покупателей, которые забрели сюда случайно и не понимают, отчего такой ажиотаж. Все готовятся, настраивают камеру, мне подливают воды, пока Антон цепляет на белую рубашку крохотный микрофон. Надевать белое на съемки дурной тон, но у меня не было сменной одежды. А взять у Насти черный деловой костюм не поднялась рука.

Черный. В такой день. Будто бы я справляю траур по живому мужу. Поэтому Фомичев что-то выговаривает сквозь зубы про то, что в кадре я сольюсь как моль. Плевать. Мы здесь ради книги Фила, а не ради чьих-то амбиций.

Начинается съемка. Все идет размеренно, и с долей уважения к моему горю.

Я объясняю, что роман находится на финальной стадии вычитки, что он завершает историю, что никакие правки в текст вноситься не будут, а муж мой скоро пойдет вот-вот придет в себя, чтобы лично сделать все заявления. То ли Фомичев регулировал список вопросов, то ли отбирал журналистов, но за всю встречу мне не попалось ни одного хама.

Да, авария. Да, в машине была ассистентка мужа. Да, ужасная трагедия. И сразу за этим вопрос про экранизацию. Несколько месяцев назад Фил продал права на книгу одной кинокомпании и сейчас велся подбор актеров на главные роли. Все это интересовало журнашлюшек гораздо больше, чем самочувствие моего мужа. Что ж. Пусть так. Искреннее равнодушие всяко лучше напускного сочувствия.

Я почти расслабилась и выдохнула, когда увидела в толпе знакомый женский силуэт. Нюра привидением влетела в книжный. Такая же белая лицом. В такой же несуразной кофточке.

— Господи, ну зачем вы ее слушаете! — Прокричала она. — Римма Григорьевна, замолчите! Хватит этого фарса, вы же просто делаете шоу!

В помещении вдруг стало тихо. Даже кондиционер перестал шуметь. Все замерли, включая меня, и повернулись в сторону выхода. Прямо на Кузнецову Аню, на ее русые растрепанные волосы, молодое, но изможденное лицо и уродливую розовую кофту на пуговицах! Такая бы неплохо смотрелась в кадре, в отличие от моей рубашки, но я бы в жизни не надену это убожество.

Наверное, у Ани сдали нервы. Попасть в аварию, да еще такую, где машину приходится доставать из Невы, сломит кого угодно. Тем более наивную девушку, которая почти всю жизнь прожила с родителями в деревне и только недавно научилась заказывать продукты онлайн.

Я медленно подношу к губам стакан воды и пью, в надежде,