Одаренный 2 - Archer

— Дрянь редкостная, а не мужик, — женщина сразу переменилась в лице, всем видом выражая неприкрытое презрение. — Очень гадкий человек. Жадный, злобный, вечно неудовлетворенный.

— С завышенным самомнением, — добавил я много раз слышанную характеристику на Геннадия Аркадиевича.

— Здесь по делу. Он сильнейший водник и имеет право выпячивать себя. Но будь с ним осторожнее. Предельно. Он ничего не делает для других просто так, только ради собственной выгоды. Ярый оппортунист.

— Это кто такой?

— Это тот, кто добивается своего любыми путями и средствами. Порой даже презрев законы, этику и совесть.

— Я вас услышал, Галина Афанасьевна. Буду предельно осторожен с ним. Тем более, что наша последняя беседа не предполагала дальнейшего общения. Я ему отказал. Думаю, после этого мы стали неинтересны друг другу.

— Вот и забудь про него. И не пытайся наладить контакты.

Если раньше я сомневался насчет личности Озерова, то теперь все сомнения улетучились. Ну не могут все в один голос утверждать, что он дрянь-человек. Не бывает такого. Никто ведь даже слова хорошего в его адрес не сказал. Все только плохое и очень плохое.

— Верю и буду держаться от него подальше.

— Вот и замечательно. А теперь покажи, что умеешь. Я сейчас таз с водичкой принесу.

То, что я вытворял с водой, для меня уже не казалось чем-то сложным. Все являлось настолько обыденным, что скорее походило на забаву. Но Троицкая была впечатлена. Особенно когда я мгновенно заморозил воду и через секунду она уже бурно кипела. Потом снова заморозил.

Правда, сил это отняло прилично, но в пределах допустимого. Моя нынешняя шкала, которая с каждым днем окрашивалась во все более зеленый цвет, позволяла и не такое.

— Так быстро перевести воду из состояния льда в кипящую жидкость… — задумчиво произнесла она. — Так воздействовать можно только на молекулярном уровне. Ты же понимаешь это?

— Так и есть, — гордо подтвердил я. — На молекулярном уровне.

— Ну тогда поздравляю тебя, Дубравин. Ты только что сдал выпускной экзамен. И, кстати, я яблочки привезла. Целый мешок. Не подсобишь?

— Что от меня требуется? — я охотно согласился помочь.

— Засушить, чего же еще. Зимой компот буду варить.

Жизнь вошла в более-менее ровный ритм с наступлением занятий: подъем, завтрак, уроки, обед, свободное время, ужин и отбой. Как-то так.

Правда, я включил дополнительную физподготовку сразу после подъема и через день посещал тренажерный зал или бассейн в свободное вечернее время. На какие-то кружки я записываться не хотел, но на фехтование поглядывал с живым интересом. Не то чтобы мне это было необходимо, но все-таки, это очень полезный жизненный навык.

Студенты и преподаватели прекрасно были осведомлены о моей «тренировке» с Озеровым в Астрахани. Многие поверили официальному заявлению властей, а многие нет. Те, кто поверил, пренебрежения в мою сторону проявлять не перестали, но уже без явного злорадства. Те же, кто не поверил, смотрели на меня с легкой симпатией и даже опаской.

К доске меня все равно вызывали неохотно, но, когда это случалось, издевки, раньше вылетающие из уст некоторых оборзевших однокурсников, больше не звучали. Аудитория провожала меня к доске молча или с живым интересом, если шло практическое занятие. Всем было интересно посмотреть на левитирующую воду, принимающую самые причудливые формы. Особенно самым младшим в аудитории.

Но друзьями я все равно не обзавелся. Если раньше меня презирали, то теперь откровенно боялись. В столовой я ел один. Жил в комнате один, и свободное время проводил один. Лучшими друзьями были книги, гантели и боевой шест. Да, я все-таки записался на фехтование, но шпага мне никак не давалась. Не мое это. Но вот двухметровый шест был самое то.

Проблемы начались совершенно неожиданно и совершенно на ровном месте. Так оно в жизни, наверное, и бывает.

Ирина Алексеевна Баструкова — заслуженный преподаватель старших курсов по артефактологии и техномантии — заимела эликсирной воды моего производства для каких-то учебных нужд.

Понятное дело, что по объективным причинам я вежливо отказал, сославшись на договоренность с Озеровым.

— Мне нет дела до твоих договоренностей. Мне нужна эликсирка, чтобы нормально преподавать.

— Я же вам объяснил, что дал Слово Озерову Геннадию Аркадиевичу, что буду производить воду только для одного человека, и это, уж простите, не вы. Для этого вам не хватает во-о-о-от такой бороды, усов и лет тридцати к вашему возрасту. Ну и кое-чего еще.

— Наглец! — возмущенно завопила Баструкова, словно я отвесил ей пощечину. — Хамло! А ну марш к директору!

У директора ничего не поменялось. Тот же кабинет, тот же человек — низенький пухляш с бегающими крысиными глазками.

— Акакий Владимирович, — продолжала возмущаться преподавательница, но уже в кабинете директора. — Он не желает мне помогать.

— Чем же он может вам помочь? — слово «он» было произнесено с явным пренебрежением, словно я таракан какой-то. Человек явно не пользуется интернетом и не в курсе последних событий. Я даже как-то отвык от подобного обращения.

— Он не дает мне эликсирную воду!

— Так, погодите. А откуда ему эликсирная вода?

— Он может материализовывать ее. Вы что, не в курсе?

— В курсе чего? — непонятливо уставился на нее директор.

— Из-за чего он с Озеровым подрался.

И откуда она знает такие подробности? Догадалась сама? Сильно сомневаюсь. Скорее, кто-то ей нашептал.

— Подрался? С Озеровым? Он? — недоумению директора не было предела. — С каким Озеровым? С тем самым?

— Да! — продолжала возмущаться Баструкова. — С Геннадий Аркадиевичем, что преподает в Московской Академии одаренных и дает частные уроки государевым отпрыскам.

— То есть, он подрался с Озеровым-старшим, выжил, но вас это не смутило?

— А почему это должно было меня смутить?

— Идите, Ирина Алексеевна, — устало вздохнул директор. — Я с ним сам разберусь.

— Вы уж разберитесь с ним, Акакий Владимирович. Распустили молодежь совсем.

«Господи», — подумал я. — «Что с ней не так?»

Крайняя степень возмущения Баструковой чувствовалась даже в цоканье ее каблуков и хлопке двери кабинета, когда она покинула нас.

Акакий Владимирович еще около минуты рассматривал меня, и за это время на его лице промелькнула целая гамма чувств — от непонимания до подозрения.

— Даже не хочу знать, что там произошло с Озеровым, — начал директор. — Меня это не касается. Но воду почему ей не дал?

«Наглая слишком», — хотел было ответить