Развод. В клетке со зверем - Милана Усманова

легко, предупреждающе, а затем он отвернулся, снова включив телевизор.

— Спи, — бросил он через плечо. — Утром поговорим.

Я лежала неподвижно, вслушиваясь в монотонный голос ведущего новостей. Я не закрывала глаз, боясь увидеть во сне лицо Татьяны с тем самым выражением жалости. Как будто бывшая однокурсница заглянула за фасад и увидела настоящую меня: ту, что давно научилась быть невидимой даже для самой себя.

Ради Ильи, — подумала я. —Всё ради него.

Эта её жалость заставила что-то глубоко внутри меня шевельнуться. Что-то, похожее на гнев. Такое крохотное, что его легко можно было и не заметить.

И все же оно было. Искра, которую я давно не чувствовала. Которую так долго заглушала, убеждая себя, что все правильно. Что так и должно быть.

Когда я потеряла себя?- вопрос возник внезапно, обжигая своей ясностью. Сколько лет прошло с тех пор, как я в последний раз спорила с Романом? Когда в последний раз настаивала на своём или просто высказывала собственное мнение?

Перед внутренним взором снова встал образ Татьяны. Её глаза, в которых читался немой вопрос: «Что с тобой случилось?»

Когда-то давным-давно мы вместе спорили о современном искусстве, говорили о книгах, мечтали о путешествиях. Я была уверенной, с планами, с желаниями и мечтами.

А теперь? Роман так часто говорил за меня, что я разучилась говорить сама. Даже в собственной голове.

Телевизор всё ещё работал. Супруг смотрел экономические новости, делая вид, что не замечает меня. Я повернулась на бок, спиной к нему.

Я почти задремала, когда ощутила его руку на своем плече. Прикосновение было осторожным, почти нежным. Таким, каким оно часто бывало в начале нашего знакомства. До того, как всё изменилось. До того, как начался этот цикл: напряжение — вспышка — извинения — затишье.

— Лея, — прошептал Роман. — Не спишь?

— Нет, — ответила я тихо.

— Я знаю, что бываю резким, — его рука скользнула вниз, к моему запястью, где наливался синяк. — Просто я не выношу, когда ты выглядишь несчастной. Когда создаёшь впечатление... будто тебе плохо со мной.

Я молчала. Что я могла сказать? Что он сам делает меня несчастной? Что я боюсь его? Что каждый день думаю о том, как было бы, если бы я могла просто уйти?

Нет. Некоторые мысли нельзя произносить вслух. Не в этом доме.

— Завтра у меня важная встреча, — продолжил он, — по новому контракту. Если всё пройдет как надо, то в следующем году мы сможем провести лето в Ницце. Илье там понравится.

— Звучит замечательно, — я старалась, чтобы мой голос звучал искренне заинтересованно. — Илья так давно просил поехать на море.

— И ты сможешь... — он сделал паузу, — может быть, начать рисовать снова. Если хочешь.

Я повернулась к нему, удивлённая этими словами. Впервые за много месяцев он заговорил о моём увлечении не с язвительностью, а с неким подобием поддержки.

— Правда? — я не смогла скрыть надежду в голосе.

Он кивнул, проводя пальцем по моей щеке:

— Конечно. Если это сделает тебя счастливой. Я хочу, чтобы ты была счастлива, Лея.

И я почти поверила ему.

Почти.

Такое случалось и раньше: моменты просветления, когда Роман вдруг становился тем человеком, в которого я когда-то влюбилась. Когда он говорил правильные слова, делал правильные жесты.

А потом что-то происходило, и круг замыкался снова.

— Спасибо, — прошептала я, потому что он ждал ответа.

Роман притянул меня к себе, и я податливо прильнула к его груди, вдыхая знакомый запах дорогого одеколона. Физическая близость всегда была его способом завершить ссору, поставить точку, заявить свои права. И мне так было проще - подчиниться, чем сопротивляться. Проще здесь и сейчас.

Но в глубине души, там, где зародилась та крошечная искра, я знала: что-то изменилось. Во мне самой. Что-то треснуло, сломалось, освободилось.

Я только не знала, к добру это или к беде.

Утро встретило меня солнечным светом, пробивающимся сквозь щель в тяжелых шторах. Роман уже встал: я слышала, как он разговаривает по телефону в соседней комнате.

Я тоже поднялась. Механически умылась. На запястье отчётливо виднелся новый синяк.

Нужно надеть блузку с длинными рукавами.

Дверь вдруг распахнулась, и от неожиданности я вздрогнула. В спальню шагнул Роман, уверенным, широким шагом прошёл к прикроватной тумбочке и достал из неё маленькую бархатную коробочку:

— Это тебе.

Он открыл коробочку: внутри лежал тонкий серебряный браслет с мелкими бриллиантами. Элегантный, дорогой, идеально подходящий к моему стилю. Стилю, который он сам для меня выбрал.

— Примерь, — Роман взял меня за руку, ту самую, на которой был свежий синяк.

Я позволила ему надеть украшение, стараясь удерживать полагающееся выражение на лице. Холодный металл коснулся поврежденной кожи. Неприятно. Браслет был идеальной ширины, чтобы скрыть следы.

— Как будто создан для тебя, — произнес Роман с удовлетворением.

— Спасибо, — я выдавила улыбку. — Он прекрасен.

Сценарий, который повторялся десятки раз. Ссора, синяки, ювелирное украшение. Драгоценные кандалы, которыми он приковывал меня к себе, к этой жизни.

— Иди сюда, — Роман потянул меня к себе, и я поддалась, как всегда. Его объятия были знакомыми и чужими одновременно. Я закрыла глаза, представляя, что я где-то далеко. На берегу моря. Одна. Или с сыном. Только вдвоем.

— Ты самое ценное, что у меня есть, — прошептал Роман в мои волосы. — Я бы никогда не позволил никому забрать тебя у меня. Никогда.

И вот оно — не признание в любви, а заявление о собственности! Разница тонкая, почти неуловимая. Раньше я не замечала ее. Теперь же слышала в каждом слове.

Его рука скользнула под пижаму, и я вздрогнула, не от желания, а от воспоминания о боли, которую он так легко мог причинить. Но сегодня он был нежен. Или делал вид, что нежен. Как в самом начале.

— Лея, — его голос звучал почти умоляюще. — Посмотри на меня.

Я открыла глаза и встретилась с его взглядом. Темным, настойчивым. В такие моменты я почти могла поверить, что он действительно любит меня. Что всё остальное просто кошмар, дурной сон.

— Я люблю тебя, — сказал он, впервые за долгое время. — Ты же знаешь?

Я кивнула, не в силах произнести ответ. Когда-то я бы сказала это без колебаний. Когда-то я верила внас.

— Скажи это, — потребовал он, и в его голосе мелькнула знакомая сталь.