Травля русских историков - Виктор Брачев

Неудивительно, что по обвинению в русском шовинизме в январе 1929 года С. Н. Чернов был уволен из Саратовского университета{24}. Вся вина профессора состояла в том, что, оказывается, на своих лекциях он с нескрываемой симпатией говорил о Дмитрии Донском и русской победе на Куликовом поле{25}…

7 сентября 1930 г. известный в то время пролетарский поэт Демьян Бедный опубликовал в «Правде» свой очередной поэтический фельетон под названием «Слезай с печки!», полный нескрываемого презрения к русскому народу, его менталитету, национальному характеру, истории и культуре.

«Сладкий храп и слюнищи возжею с губы,В нем столько похабства!Кто сказал, будто мы не рабы?Да у нас еще столько этого рабства…

Чем не хвастались мы?Даже грядущей килой,Ничего, что в истории русской гнилой,Бесконечные рюхи, сплошные провалы.

А на нас посмотри:На весь свет самохвалы,Чудо-богатыри.

Похвальба пустозвонная,Есть черта наша русская — исконная,Мы рубили сплеча,Мы на все называлися.

Мы хватались за все сгоряча,

Сгоряча надрывалися,И кряхтели потом на печи: нас — «не учи!»,Мы сами с усами!..

Страна неоглядно великая,Разоренная рабски-ленивая, дикая,В хвосте у культурных Америк, Европ,Гроб.Рабский труд — и грабительское дармоедство,Лень была для народа защитное средство,Лень с нищетой, нищета с мотовством,Мотовство с хватовством.

Неуменье держать соседства,Рабский трудРазвратила господская плеть,Вот какое наследство надо нам одолеть»{26}.

Дело тут совсем не в том, насколько справедливы традиционные обвинения русских в якобы присущей им лени и рабской психологии, а в том, что прозвучали они не из уст иностранца и не со страниц записок какого-нибудь заезжего русофоба, а в самой России, или, вернее, уже СССР, со страниц центрального органа правящей партии, что было, разумеется, недопустимо. Можно, конечно, презирать свой народ, но чтобы публично афишировать — этого позволить себе не могли, казалось бы, даже большевики. Тем не менее позволили, и никто из партийных идеологов того времени не заметил прокола «Правды» и не возмутился. Скорее наоборот. Стихотворения-фельетоны Д. Бедного нашли полную поддержку у Л. З. Мехлиса, Е. М. Ярославского (Губельмана) и редактора «Правды» М. А. Савельева{27}.

Парадоксальность ситуации состоит в том, что за поруганную интернационалистом Демьяном Бедным честь русского народа вступился грузин. Речь идет, конечно же, об И. В. Сталине. Однако до этого Демьян Бедный успел опубликовать все в той же «Правде» еще один свой опус под весьма красноречивым названием «Без пощады», в котором призвал трудящихся к борьбе не только против явных врагов Советской власти, но и врагов, так сказать, тайных в лице «подлецов и лжецов-патриотов» начиная «от Гомера, философа Платона и историка Карамзина до вредителя Рамзина». Объявить людей, любящих свое Отечество и готовых ради него не только пожертвовать своим благополучием, но и отдать за него в случае необходимости свою жизнь, подлецами — это было, конечно, говоря современным языком, круто. Но это, как говорится, еще не все. Мы уже знаем, каким злобным нападкам подвергался со стороны интернационалистов в конце 1920-х — начале 1930-х гг. памятник Кузьме Минину и Дмитрию Пожарскому на Красной площади в Москве как символ возрождения и величия так ненавистного им русского духа. Но Демьян Бедный в этом отношении превзошел, кажется, всех.

«…Нет Минина, «жертва» была не напрасной,Купец заслужил на бессмертье патент,И маячит доселе на площади Красной,Самый подлый, какой может быть, монумент!

……………………

Крепкий Минин стоит раскорякой,Перед дворянским кривлякой,Голоштанным воякой,Подряжая вояку на роль палача.

И всем видом своим оголтело крича:— В поход, князь! На Кремль! Перед нами добыча!Кричит с пятернею одной у меча, а другой пятернею тыча,На гранитный надгробный шатер Ильича!!!»

Этого Демьян Бедный терпеть, конечно же, не хотел, а поэтому взял да и предложил ничтоже сумняшеся «взорвать динамитом» так ненавистный ему и его единомышленникам памятник русской славы: слишком уж больно было ему наблюдать, как

«На краски октябрьского чудо-парада,Ухмыляяся бронзовым взором глядят,Исторически два казнокрада,Никакой тут особенно нет новизны,Патриоты извечно по части казны,Неблагополучны.Патриотизм с воровством неразлучны,Разберись ныне, кто вороватСам Димитрий Пожарский,Или Димитрия брат!»{28}

Желая как можно сильнее уязвить национальное чувство русских, Демьян Бедный в свойственной для него нагловато-хамской манере завел речь о том, что более естественным с исторической точки зрения было бы, если бы на Красной площади стоял памятник не Минину и Пожарскому, а… крымскому еврею Хозе Кокосу, который помог Ивану III в свержении ордынского ига:

«При помощи чьей махинации,Завербован в союзники Менгли-Гирей,Кто помог предку будущих русских царей?Кто, рискуя, пускался на все комбинации?

Ради дела далекой придавленной нации?Хозя Кокос! Крымчак! И к тому же еврей!Да на памятник в честь торжества над АхматомБыл бы кафский еврей кандидатом», —

резюмировал поэт{29}.

Это было уж слишком — и разразился скандал! 6 декабря 1930 г. фельетоны Д. Бедного срочно были обсуждены на заседании Секретариата ЦК ВКП(б). В специальном постановлении по поводу этих позорных публикаций говорилось: «ЦК обращает внимание редакции «Правды» и «Известий», что за последнее время в фельетонах тов. Демьяна Бедного стали появляться фальшивые нотки, выразившиеся в огульном охаивании «России» и «русского» (стихотворения «Слезай с печки», «Без пощады») и объявлении «лени» и «сидения на печке» чуть ни национальной чертой русских («Слезай с печки»)».

Перетрусивший поэт 8 декабря 1930 г. пишет письмо И. В. Сталину, в котором он уверял вождя, что все написанное им соответствует линии ЦК. Создается впечатление, что он, видимо, действительно не очень хорошо разбирался в политике партии. В своем ответе от 12 декабря 1930 г. И. В. Сталин со свойственной ему грубоватой прямотой разъяснил поэту, в чем заключается его ошибка. Существует, заявил вождь, «новая (совсем «новая» троцкистская «теория»), которая утверждает, что в Советской России реальна лишь грязь… Видимо, эту «теорию» пытаетесь и вы теперь применять к политике ЦК ВКП(б) в отношении крупных русских поэтов… Весь мир признает теперь, что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию… Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу и, прежде всего, русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих, как признанному своему вождю… Руководители революционных рабочих всех стран с жадностью изучают поучительную историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала еще Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых, Халтуриных и Алексеевых. Все это вселяет (не может не вселять!) в сердце русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способной двигать горами, способной творить чудеса»{30}.

Очевидно, продолжал далее И. В. Сталин, разъясняя поэту позицию ЦК ВКП(б), что, «проделав Октябрьскую революцию», русские рабочие «конечно, не перестали быть русскими», и, следовательно, обвинять русских в лени, а прошлое России объявлять «сосудом мерзости и запустения» есть не большевистская критика, а самая что ни на есть «клевета на русский народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата»{31}.

Постановление Секретариата ЦК ВКП(б) от 6 декабря 1930 г. было одним из первых сигналов того, что положение И. В. Сталина в руководстве страной укрепилось и безудержному поношению космополитами-интернационалистами всего русского скоро будет положен конец. Однако услышан этот сигнал был не сразу и далеко не всеми. Пока же тон в стране во всем, что касалось исторической науки и идеологии, по-прежнему задавали квазиинтернационалисты, ориентированные на мировую революцию.