Подвиг отряда - Михаил Прохорович Бодров

ружейно-пулеметного огня. Уносили с собой раненых, оружие убитых товарищей, боезапас. Соблюдалась величайшая осторожность: не подавали голоса даже тяжело раненные.

В пути обстановка заставила Ольшанского разбить отряд на две группы. Трое суток десантники подвергались опасностям. Трое суток наводили они ужас на врага, нападая на него там, где он меньше всего этого ожидал. На четвертые — вошли в окутанный дымом город, только что освобожденный нашими частями.

На улицах Мариуполя там и сям валялись подбитые пушки, пулеметы, ящики с боезапасом. Все свидетельствовало о поспешном, вынужденном бегстве немцев. Попадались даже чемоданы и тюки с вещами, брошенные второпях.

В город прибыли также моряки отряда капитан-лейтенанта Немченко, высадившиеся в разгар боя прямо в порту. Встретились победители восторженно: после Таганрога завоевана вторая победа! Десантная операция завершена успешно.

— Ну, теперь можно и отдохнуть, — сказал Константин и лукаво подмигнул подчиненным.

Вместе с ними он разместился в небольшом домике. Когда стал засыпать, за окнами послышался дружный, продолжительный хохот.

— Что это вас разбирает?! — крикнул он сердито.

— Без смеха никак нельзя, товарищ лейтенант, — добродушно проговорил главный старшина Петр Семистрок. — Тут мы нашли фашистский листок. И что бы, вы думали, в нем напечатано? Бот полюбуйтесь: «Банда Ольшанского окружена и полностью уничтожена. Ольшанский взят в плен». Презабавнейшая история!..

Не удержался от смеха и сам «пленный».

Новость, так поразившая всех, послужила поводом для насмешек над врагом:

— Из фрица — дух вон, и все же ерепенится: «Рус капут».

— Мараки намарали да домой побежали.

— Умора, ей-богу! Ох-хо-хо…

Матросы хохотали от души.

Константин вернулся в комнату в веселом расположении духа. Заснуть он уже не мог, как ни старался: события пережитого не выходили из головы…

Его бойцы лежали на полу, разостлав плащпалатки; некоторые уже спали крепким сном.

Наступила тишина, только время от времени позвякивали стекла от далеких глухих взрывов.

Ольшанский встал с дивана, закурил, достал из кармана гимнастерки фотографию своей жены и снова прилег. Молодая женщина с правильными чертами лица, с незатейливой прической, одетая в черное платье с красивой отделкой, смотрела с портрета выразительными большими глазами на загорелого, небритого, запыленного, усталого мужа. Как она дорога для него! Он смотрел на свою любимую внимательно и долго, будто годы не видел ее. Он вспомнил ее последние слова, сказанные ему так просто и сильно:

— Все же решил уходить, Костя?

— Да, Катюша, решил…

— Ну, береги себя, милый… для меня, для Валерика нашего, — и она крепко поцеловала его на прощанье.

Потом он ушел. Решил и ушел. А сколько пришлось ходить, хлопотать, беспокоиться, чтобы выполнить свое решение.

Откинувшись на спинку дивана, он предался размышлениям.

* * *

Это было в начале года.

Дули январские ветры, прерывистые, сухие, холодные, гнали по улицам портового города колючие снежные крупинки, завывали в больших и малых строениях, местами полуразрушенных от вражеских бомб, обжигали людям лица, хватали за руки, пробирали до самых костей. Но по бодрому виду и приподнятому настроению военных, всегда занятых и куда-то спешивших, по счастливым улыбкам жителей, толпившихся у репродукторов, по звонкому смеху ребятишек, направлявшихся в школу, нетрудно было понять, что холода никто не чувствовал, что в жизни каждого свершилось что-то значительное, огромное, что согревало, радовало и воодушевляло всех.

А случилось то, к чему каждый стремился, чего так ждал и за что боролся, — наши выстояли под Сталинградом и разбили врага наголову.

Радостные вести с фронтов приморский город, оказавшийся в глубоком тылу, встречал с воодушевлением и гордостью. Люди смеялись, шутили, поздравляли друг друга с победой и думали только об одном — сегодня сделать больше, чем вчера, чтобы тем самым быстрее победить немца.

В тот памятный день шел к генералу на прием человек среднего роста, стройный, подтянутый, в новой шинели, с нашивками лейтенанта. От волнения у него билось сердце, как семь лет тому назад, когда впервые вступил в семью черноморских моряков — в электромеханическую школу. Тогда нужны были ему знания, теперь, имея их, он горел желанием применить их на практике, в бою. Но удастся ли ему это сделать? Отпустит ли генерал? Все зависело от него. Основания сомневаться лейтенант имел: его как специалиста, одного из лучших офицеров школы, не отпустил на фронт ни начальник строевого отдела, ни начальник школы.

Он предъявил дежурному по соединению удостоверение личности и в сопровождении рассыльного направился через широкий двор к двухэтажному зданию. В следующую минуту он переступил порог кабинета начальника и, вытянувшись, доложил:

— Товарищ генерал-майор, лейтенант Ольшанский!.. С разрешения начальника школы обращаюсь к вам с просьбой…

— Опять по поводу ухода? — перебил генерал, убеленный сединами, и строго посмотрел на офицера. Худощавое лицо последнего, чисто выбритое и раскрасневшееся от холода, приняло озабоченное выражение. В открытом взгляде серых глаз чувствовалось упорство и твердая решимость. По всему видно было, что Ольшанский готов на все, чтобы добиться своего.

— Что же вас заставило проситься на передовую? — смягчился начальник.

— Сейчас на фронте происходят большие события. Меня тянет туда всей душой…

— Вы здесь нужны. События заставляют нас здесь ковать победу над врагом.

Ольшанский нашел новый довод:

— У меня с немцами особый счет, товарищ генерал. Я должен мстить!

Генерал встал из-за стола и подошел к офицеру.

— Объясните, в чем все-таки дело?

— Вот, читайте…

В коротком письме друзья сообщали Косте о страшное трагедии. Немцы убили мать его жены, сестру, брата. В их семье жил и его двухлетний сынишка Валерик, чудесный смышленый ребенок, точная копия отца. Где он сейчас — неизвестно. Быть может, гитлеровцы не пощадили и его?..

— Я должен мстить, — повторил офицер. — У меня нет других мыслей и желаний. Кровь за кровь, смерть за смерть!

— Для этого нужно быть вполне готовым, лейтенант, — заметил начальник.

Готов ли он?.. Ему хотелось сказать, что еще с детства он, сын рабочего из-под Харькова, учился, запоминал все, что считал полезным, что горячая любовь к жизни, окружавшей его, толкала его к знаниям, к упорной работе над собой. Потому отлично и закончил он электромеханическую школу и получил специальность турбиниста. Потому и был оставлен в школе инструктором. И с какой настойчивостью потом передавал он свои знания молодым! Воспитывая других, он не забывал о себе. Отлично изучил винтовку, пулемет, орудия всех калибров. К началу войны закончил курсы младших лейтенантов. Когда началась война, днем и ночью готовился к боям — составлял по карте тактические задачи и успешно их решал. Вдумчиво читал о великих флотоводцах и полководцах; мысли Суворова о войне записывал в отдельную тетрадь. Знания пополнялись, осмысливались, кругозор расширялся.

Сначала его назначили командиром взвода, а вскоре, когда ему сравнялось двадцать семь лет, —