Истории, нашёптанные Севером - Микаэль Берглунд

больше напоминает татуировку. Лоб весь в морщинах, даже когда лицо спокойно. От него как всегда сильно пахнет костром и смоляным маслом.

— Скажешь чего или как, Юн-Эрик? Говори, или поедем обратно домой, — продолжает он, не давая мальчику времени открыть рот. — Ты хотел, чтобы Оскар забрал тебя к себе домой в Люкселе?

Я беру Юна-Эрика, ставлю его на землю, а сам присаживаюсь на корточки чуть поодаль. Он жмется к ногам Айлу, не выпускает его руку, но смотрит на меня, так крепко сжимая зубы, что аж губы белеют. Почему он вообще такое сказал? Он же совсем недавно так скучал по Эйе, что с ним было почти невозможно разговаривать. Да и к ее парню вон как жмется. Юн-Эрик поворачивается к детям, которые стоят за моей спиной и жуют gáhkkuo (гаккуо)[1], — проверяет, не будут ли его дразнить за то, что он плакса. Ко мне незаметно пробралась Майвур и тянет ручки, чтобы я взял ее.

Мы долго стоим и пытаемся найти выход чувствам малыша, которых как будто бы нет. Дети засовывают пальцы в рот, мы, взрослые, для них — словно стволы деревьев, пытаемся улыбаться друг другу. Юн-Эрик успокаивается, ковыряет ногами землю, осматривается по сторонам, и Айлу чувствует, что наступает подходящий момент уходить. Он забирает мальчика с собой, кивает мне на прощание, и мы расстаемся. За домом раздается мотор мотоцикла, и они исчезают из виду.

Майвур прижимается своим лбом к моему, ее голубые глаза сливаются в один большой глаз. Кладет пальчики на уголки моего рта и тянет вверх. Неужели я правда просто возьму и уеду от всех вас навсегда? Она убегает играть с остальными детьми в låvdagåhtie (ловдаготие). Их звонкие голоса разносятся по округе. Да нет, чего это я: дети наверняка быстро меня забудут.

Ласточки с криками носятся друг за другом, расчерчивая небо. Я провожу пальцами по лицу — пока я еще воспитатель детского сада. Майвур улыбается. Дети постарше садятся рядом со мной и пытаются выяснить, кто прав. Спрашиваю, что случилось, кто что сказал и что на самом деле имел в виду. Стою у входа в гоахти[2], засунув руки в карманы, и, как всегда, ничего не могу сделать, кроме как просто быть рядом. Дети, у которых есть олени, обсуждают оленей.

— А ты до забоя останешься?

— Нет, — качаю головой я, — послезавтра уезжаю домой в Люкселе.

— И что там будешь делать?

— А что посоветуешь?

— Может, учителем станешь у нас в Аммарнэсе?

— Вообще я подумываю пойти учиться работать в лесу, — отвечаю я.

Трое детей хохочут, а Майвур аж падает на землю. И чего я такого смешного сказал?!

Все мои вещи помещаются в две сумки. Посуду, постельное белье и все необходимое мне предоставили вместе с квартирой. Кладу на место тщательно выбитые коврики, запираю дверь и оставляю ключ, где договорились. Сажусь в автобус — там кроме меня только один пассажир. Прикрываю глаза, пока мы едем по деревне, но к горлу все равно подкатывают слезы — резинка натягивается, и я это чувствую.

Не проходит и нескольких минут, как мне звонит Грета. Редкий случай.

— Ты еще тут?

— Проезжаю Наббнэс. Что-то случилось?

— Ах, ты уже уехал… Юн-Эрик убежал, хотела спросить, нет ли у тебя времени помочь нам его искать. Но раз уехал, счастливого пути! Надеюсь, еще как-нибудь соберешься с духом и заглянешь к нам в Аммарнэс!

— Не говорите ерунды, сейчас выйду.

Отстегиваю ремень безопасности, и, хватаясь за спинки кресел, пробираюсь к водителю.

— Господи, да его ж нет всего десять минут, я просто решила, вдруг тебе скучно и нечем заняться! Езжай домой, я сообщу, когда он найдется.

Но мы уже съехали на обочину около Бёртингчерн, и я выхожу на улицу. Крышка багажного отделения с шипением поднимается вверх.

— Да я все равно уже вышел. Заберете или дойти до вас?

Автобус отъезжает, оставляя меня наедине с моим решением.

— По-моему, ты немного поторопился.

— Ну меня не так сложно уговорить остаться на подольше.

Комары притворяются, что не замечают меня. Ага, думали, избавились от меня? Между елок виднеется Бёртингчерн. Папа наверняка привозил меня сюда, но я одно болото от другого вряд ли отличу.

Обычно Юн-Эрик особо далеко никуда не уходит. Бывало, что он сидел и играл один или замирал, глядя на горы по другую сторону от деревни. Раз Грета мне все-таки позвонила, дело серьезное.

Эйя приезжает за мной на заляпанном грязью родительском пикапе. Я закидываю сумки в кузов, не успеваю даже закрыть за собой дверь, как она отворачивается. Даже не здоровается. Чешет лицо, все в морщинках от беспокойства. Ее почти не узнать. У меня что, уже почти получилось ее забыть? Она вся на взводе, общаться явно не настроена, поэтому я еду молча и вопросов не задаю.

Склон Нэсбергет не вызывает у меня воспоминаний о катании на лыжах — с тем же успехом при въезде можно было повесить плакат с надписью «Так ты же только что уехал?». В дельте реки пасутся коровы, люди перед магазином оборачиваются вслед пикапу, словно спрашивая: «А это еще кто там сидит рядом с Эйей?»

Она проезжает мимо дома, едет дальше по дороге, потом останавливается, вылезает и ждет меня у пикапа, пока я переодеваю ботинки и прихватываю с собой термос с кофе и бутерброд — собирался съесть в автобусе.

Только когда мы уже отправляемся в путь, она говорит:

— Айлу сказал Юн-Эрику, что ты уже не вернешься, и тот просто развернулся и убежал в лес, и пропал.

Да, я знаю, что он любит, чтобы все были рядом, но нас в колледже учили в подобных случаях не устраивать особых прощаний с детьми.

Мы вышли на ту часть дороги, которая идет так близко к Gávtjávrrie Гавтйяври, что волны плещут о камни почти что под ногами. Эйя присаживается на корточки, пытается разглядеть его следы на влажной грязи, но если он и проходил здесь, то вполне мог перепрыгнуть это место.

— Когда я была как он,