Истории, нашёптанные Севером - Микаэль Берглунд

— в сувенирном магазине где то между Елливаре и Арвидсъяуром, когда они в первый и единственный раз ездили навестить сестру Ларса с семьей — в основном потому, что Нилас не переставая хватал за шапку своего двоюродного брата. Ларс шапку не одобрил. В его семье такого не носили, сказал он, и у Ниласа уже была тюппа, тюбетейка, которую ему и следовало носить. Но Ниласу шапка полюбилась, он надевал ее каждый раз, выходя из дома, какая бы ни была погода.

Теперь она лежала на берегу реки, грязная и мокрая, с водорослями, набившимися в красный помпон, и стало понятно, что Нилас утонул. Сразу после этого поиски завершили. Ларс сидел, держа шапку в руках, и плакал.

Расследование продолжалось несмотря на находку, несмотря на то, что все, включая полицию, думали, что Нилас утонул. С Хоканом побеседовал констебль с мягким голосом и приветливым лицом, и это был не совсем уж допрос. Но все же Хокан отвечал тихо и односложно.

Почти все, что он рассказал, было правдой: как он собрал узелок и снасти и думал переночевать у старых изб в Мокаване и как поехал обратно, потому что потерял блесну, старую блесну Хеббе. Констебль спрашивал и о Ниласе с Ларсом. Почему сумка Ниласа оказалась собрана, но осталась дома. Был ли Ларс в то утро дома. Часто ли Ларс напивался пьяным. «Я не знаю, может, не понадобилась, может, Ларс забыл, — отвечал он. — Да, немного, и да, случалось», — отвечал он. Когда он произнес это, голос как будто сорвался. Было сложно снова вернуть его.

— Ларс Юнссон и Нилас покинули дом вместе?

— Да. Мы с мамой с утра остались одни.

Хокан сказал именно так, как она ему велела. Иногда ему хотелось рассказать, как все было, впустить солнечный свет и отпугнуть тень, которая легла на его жизнь. Но одна мысль об этом пугала его. Может быть, тень только выросла бы от этого. Он не выдал ничего, ни во время первого допроса, ни во время второго. Ларса и маму допрашивали еще больше. Хокан так и не узнал, о чем их спрашивали.

Расследование быстро завершили, доказательств преступления не нашлось. Постепенно шумиха в местных газетах улеглась, были и другие темы, помимо утопленников в глубинке. Но деревенские сплетни — другое дело. Одного того, что могло существовать подозрение, было достаточно, чтобы пошли разговоры, так-так, сам шеф полиции, стало быть, тут точно что-то нечисто. И все, конечно, прекрасно знали, что и как у этих лопарей.

Хокан ни разу не слышал, чтобы Ларс наорал на маму. Потом он иногда думал, что тому стоило это сделать, усомниться, спросить, почему ее не было, что она сказала на допросе, почему она соврала про него, про него и про Хокана. Но Ларс этого не сделал. Он как будто сдался, как будто думал о чем угодно, кроме того, что Нилас так и не вернулся.

После исчезновения Ниласа скорбь накрыла дом мокрым войлоком. Морщины на лице Ларса стали глубже, на его плечи будто давила невидимая тяжесть. В деревне он вовсе не показывался. «Люди шепчутся, — сказал он. — Говорят, я это», — добавил он, согнувшись, как ветка под тяжестью снега. Хокан тоже замечал, как все затихали, когда они входили в лавку Сигурда, видел взгляды, которыми обменивались, будто чтобы сказать — как они смеют тут показываться. «Все пройдет», — говорил Сигурд, заворачивая их покупки. Хокан не был уверен, что тот прав.

Гуннар переехал до того, как они перешли в старшую школу. «Папа нашел новую работу, — сказал он и, улыбнувшись, показал дырки на месте выбитых зубов, их еще не вставили. — Посмотрим, как долго он там выдержит, перекладывая бумажки, — добавил он. Но он радовался, что увидит, как „Юргорден“ играет домашние матчи. — Это тебе не спортклуб „Блаттникельсе“», — добавил он, наклонив голову. И Хокан кивнул, почувствовав облегчение: уезжал единственный, кому он еще мог бы решиться обо всем рассказать. Но внутри его грызли подозрения, что все это связано с Ниласом, а может, и тот случай с Куно — тоже. А еще стало пусто. Будто исчезало все, что было ему небезразлично.

Руне, ну, Руне остался прежним: начал общаться с другими и тоже перестал существовать. Хокан отводил глаза, когда видел, как Руне стоит и гогочет вместе с Куно.

Хокан окончил девятый класс, не отпраздновав ни с кем, кроме мамы. Они сходили в кондитерскую к Сесиль, и он выбрал кофейное пирожное, обычно таявшее во рту, как меренги, но теперь ставшее безвкусным. В маленькой темной кондитерской сидели другие семьи, со смехом и шумом празднуя, а они сидели вдвоем и молчали. Вскоре она убежала на подработку у Люндера.

Потом Хокан пошатался по деревне. Руне стоял у почты и тайком курил еще с парой парней, и Хокан надеялся, что кто-нибудь их застукает, ему хотелось, чтобы Руне пришлось хреново. Был бы Гуннар все еще тут, они придумали бы, чем заняться. Может, съездили бы к сараю на речке Юктон, туда, где пировали раньше, или отправились бы вместе со всеми в ресторанчик на пляже Скиббикен, праздник в дюнах в свете вечернего солнца, который как будто не закончится никогда. Только вот закончится все, абсолютно все, рано или поздно. Да и смог бы он?

Ларс съехал из дома почти так же незаметно, как однажды поселился в нем, будто его и не было. Хокан не видел, чтобы тот паковал свои пожитки, но когда поискал аркан Ниласа, то не нашел, как и вещи Ларса, кроме разве что снаряжения сбежавшей собаки. Поразмыслив, Хокан понял почему. Ларс никогда не пускал у них корни, не оставлял в доме следа, не привносил сюда ничего своего.

Когда Хокан спросил маму, не знает ли та, зачем и куда подался Ларс, если не за Ниласом, и что собирается делать, она только пожала плечами. «Он делает, что хочет, — ответила она. — Всегда так делал».

Но кое-что Хокан все же смог понять из разговора, который был у него с Ларсом неделей раньше.

— Люди думают,