Русская миссия Антонио Поссевино - Михаил Юрьевич Федоров

языки, молчал. Он всю дорогу от Балтийского до Адриатического побережья говорил мало, опровергая распространённое о своих соотечественниках мнение как о неисправимых болтунах.

Поплер и Паллавичино невзлюбили друг друга с первого взгляда. Едва обмолвившись меж собою первыми словами, они стали посматривать друг на друга настороженно и даже подозрительно. Шевригин озадаченно поглядывал на них, совершенно не понимая, откуда взялась взаимная неприязнь. Поплер был воином, а Паллавичино — купцом, не в этом ли всё дело? Может, это обычное недружелюбие людей, привыкших добывать себе средства на хлеб насущный в бою, с риском для жизни, по отношению к тем, кто наживает куда большие богатства, рискуя разве что деньгами? И понятно, что последние в ответ на такое отношение к себе тоже не пылают к первым особой любовью.

Истома решил не спрашивать об этом у спутников. Он был не только воином, но и работником Посольского приказа, поэтому давно приобрёл такие необходимые в его деле качества, как сдержанность и хитрость. Допускать открытое противостояние своих соратников было бы неразумно. А что они меж собой не ладят — так что ж? Пусть едут — один справа, другой слева, а он — посерёдке. И на постое им ложиться рядом не следует. Вот как выполнит он царёво поручение — так пусть хоть поубивают друг друга. Хотя к Поплеру Истома чувствовал дружеское расположение — ход его мыслей и отношение к миру были русскому посланнику более близки. Такой точно в спину не ударит и не сбежит, когда товарищу угрожает опасность.

В этом он мог убедиться, когда посольство только въехало на территорию Священной Римской империи германской нации. Едва они прошли воинскую заставу, предъявив страже грамоту от царя Ивана императору Рудольфу[9], как повстречали небольшую шайку местных разбойников, которые, судя по всему, считали бойкую дорогу своей собственностью, обирая одиноких путников или небольшие группы как пеших, так и конных путешественников.

Вот и тогда — видимо, признав по одежде иноземцев, решили, что их в случае исчезновения никто и искать не будет. И напали, встретив приближающийся малый отряд выстрелом из арбалета. Но то ли стрелок был неважным, то ли арбалет его без надлежащего ухода потерял убойную силу, но от небыстро летящей стрелы Истома легко увернулся. А когда ватажники выскочили на дорогу, Поплер первым же выстрелом из длинного рейтарского пистолета уложил того, кто, упёршись арбалетом в придорожный камень, пытался зарядить оружие для нового выстрела. И тут же выхватил второй пистолет. Следом начал стрелять и Истома. Остальные разбойники большой угрозы не представляли. Вооружённые лишь саблями да моргенштернами[10], они, потеряв после выстрелов Истомы и Поплера почти половину шайки, с криками скрылись в лесу, бросив своих раненых и умирающих товарищей на произвол судьбы.

Победители в неравной схватке, переглянувшись, благоразумно решили покинуть место сражения — а ну как сбежавшие приведут с собой подмогу? Да и итальянца следовало вернуть в отряд — толмач всё-таки. Сейчас, конечно, он без надобности, но при папском дворе пригодится. В самом начале схватки Паллавичино, воспользовавшись тем, что разбойники отвлеклись на его спутников, дал коню шпоры и вскоре скрылся из глаз за ближайшим поворотом извилистой лесной дороги. Наездником купец был очень неплохим.

Догнали его только через три мили, когда лес закончился и вдоль дороги потянулись укрытые неглубоким снегом поля. Паллавичино, не опасаясь больше нападения, пустил коня шагом, давая ему отдохнуть. Услышав приближающийся топот копыт, он дёрнулся в седле и оглянулся. Убедившись, что его догоняют спутники, чудом, по его мнению, избежавшие верной смерти, остановился и облегчённо вздохнул, перекрестившись:

— Святая Дева Мария! Вы живы.

И тут же испуганно вжал голову в плечи: вид у Истомы и Поплера был грозный. Рассчитывая во внезапной схватке на помощь спутника, они, лишённые ожидаемой поддержки, пылали к беглецу справедливым гневом. Немец, обогнав Истому, выхватил из-за пояса нагайку, приобретённую им, как отличную плеть, ещё в Новгороде, и с размаху хлестнул ею Паллавичино. Тот попытался увернуться, но от неожиданности движения его были не слишком быстры, и итальянца настиг жёсткий, хлёсткий удар. Вплетённая в конец нагайки пищальная пуля рассекла ему щёку, брызнула кровь. Паллавичино вскрикнул от боли и страха: вид Поплера не предвещал ничего хорошего. Ливонец вновь взмахнул нагайкой, но подоспевший Шевригин схватил его за руку, потому что новый удар, придись он точно по голове, мог покалечить итальянца или даже убить. Обычно нагайки представляли собой простые ремённые плети разных видов, часто — с кожаной "лопаткой" на конце, чтобы не повредить при ударе кожу лошади. А пули или камни вплетали в них лишь из молодецкой удали, намереваясь использовать или в драке, а если и в бою — то исключительно когда противник вызывал не опасение, а презрение, и поганить саблю его кровью было ниже достоинства.

Поплер обернулся. Глаза его, прежде серо-голубые, сделались белёсыми от бешенства, рот оскалился в улыбке, не предвещавшей итальянцу ничего хорошего:

— Ты что? Он же струсил, предал.

От волнения его акцент стал более заметен.

— Оставь, — коротко и спокойно произнёс Шевригин, глядя Поплеру прямо в глаза.

Тот попытался вырвать руку, но Истома держал крепко.

— Оставь, — повторил он, не отрывая взгляда. — Не для того мы здесь.

Но немец уже и сам остыл, вложив всё своё бешенство в первый неточный удар. Всё ещё тяжело дыша, он вырвал руку и засунул нагайку за пояс. Паллавичино, тихо поскуливая, гарцевал в стороне, пытаясь остановить струящуюся по щеке кровь. В верхней части его роскошной мантии появились тёмно-красные пятна. Истома подъехал к нему:

— Есть чем кровь унять?

Тот, словно спохватившись, кивнул и полез в притороченную к седлу суму. Покопавшись, вынул кусок чистого холста и склянку с каким-то снадобьем. Вытерев лицо, налил в ладонь содержимого и приложил к месту удара. Кровотечение вскоре прекратилось. Итальянец оторвал от холста длинную полосу, намочил её и обвязал голову таким образом, чтобы пропитанная снадобьем часть оказалась на ране.

— Вот и ладно, — произнёс Истома, отъезжая от него.

— Вам тоже надо было скакать! — крикнул итальянец. — Могло случиться, что мы и втроём не спаслись бы.

Поплер, снова оскалившись, направил коня в сторону Паллавичино, который тут же испуганно смолк. Немец презрительно посмотрел на него:

— Вдвоём спаслись.

И, бросив взгляд на Истому, снова отъехал в сторону. Отряд продолжил путь в Прагу — столицу императора Рудольфа.

Истома на протяжении всего пути об этом случае не заговаривал. Да и Поплер больше на итальянца не кидался, просто стараясь не обращать на того внимания. Шевригин же старался поддерживать в их