Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

Алексея Толстого (именно так до определённого времени именовалась Спиридоновка. – О. Т.) то место, где находился тот самый флигель.

Ныне на месте родного дома Паустовского расположен внутренний двор одной из масштабных современных жилых построек.

Каким образом семья Паустовских обосновалась в усадебном флигеле, не известно. Вполне возможно, что во второй половине XIX века усадьба со всеми её постройками использовалась владельцами как доходный дом.

11 августа 1892 года трёхмесячного младенца крестили в храме Святого великомученика Георгия Победоносца на Всполье, стоявшем недалеко от Гранатного, на пересечении Малой Никитской улицы и Георгиевского (Вспольного) переулка, с именем Константин в честь равноапостольного императора Константина, день памяти которого – 21 мая (3 июня) максимально приближен к дню рождения мальчика.

Как сказано в церковной метрической книге о родившихся, восприемниками, то есть крёстными отцом и матерью младенца стали «числящийся из армейской пехоты поручик Иосиф Григорьевич Высочанский (дядя по линии матери. – О. Т.) и вдова надворного советника Терезия Ивановна Минят», а само крещение провёл «священник Сергей Садковский».

Сам же Паустовский, в своих дневниковых набросках, датируемых 1920 годом, отметит: «Я родился в Москве, крестили меня в Георгиевской церкви (что на Всполье), и Москва преобразила мою хохлацкую кровь, дала ей древность и крепкую свежесть русской земли»3.

Ныне на том самом месте, где некогда возвышался небольшой, приземистый однокупольный храм с изящной, строгой трёхъярусной колокольней «под ампир», где Костю Паустовского крестили в православие, выстроено монументальное здание в стиле «сталинского ампира», в котором разместился Дом радиовещания и звукозаписи, числящийся под номером 24 по Малой Никитской.

И всё-таки, разбираясь в раннем детстве Паустовского, так или иначе наталкиваешься на мысль: почему он так мало рассказал нам об этой поре своей жизни, о матери и отце, о старших братьях? Не помнил (что вполне естественно)? Но мог бы и с чьих-то слов, например, с рассказов старших. Не желал? Почему? И вот тут его фраза «детства я не знал…», «обронённая» в первой автобиографии, опубликованной в журнале «Детская литература» № 22 за 1937 год, обретает весьма загадочное значение.

Старший сын писателя, Вадим Паустовский, вспоминал, что, Константин Георгиевич относился к факту своего рождения в Москве как к некой случайности в своей биографии, объясняя это тем, что по долгу службы его «отец с семьёй временно оказался» в Первопрестольной4.

Храм Святого великомученика Георгия Победоносца на Всполье, в котором крестили Константина Паустовского. Москва, Георгиевский переулок. Конец XIX в.

В уже упомянутой статье своё киевское детство Паустовский именует «поздним», а значит, в его понимании, было и детство раннее, в котором хоть и малой, едва приметной песчинкой, было и московское. В «московском» детстве для Кости Паустовского были рядом отец и мать, в «киевском» всё было несколько иначе.

И всё-таки, была ли для Паустовского Москва сопряжена с понятием отчего дома? Тем местечком на его огромной карте странствий, куда он хотел вернуться в годы своих многочисленных поездок по стране и за рубеж?

Скажем убедительно: Москву Паустовский любил, и не просто как город, в котором пришлось много жить и работать, а именно как колыбель своего детства..

Ещё в мае 1915 года, добившись своей отправки на Западный фронт Великой войны в качестве санитара тылового госпиталя, 23-летний Костя Паустовский, на несколько дней вырвавшись в Москву, к матери, в письме Екатерине Загорской напишет:

«Когда я ехал по Бородинскому мосту, словно марево взглянули на меня московские заставы, потянулся Арбат, Смоленский рынок, Кудрино – и всё это было уже моим, родным и близким. И простой, широкой и свободной показалась мне моя любовь…»5

Позже, находясь в 1920 году в Одессе, 28-летний Паустовский, идущий по канату времени, запишет в своём дневнике:

«Есть три важных города, где я хотел бы жить, – Москва, Париж и Рим.

В Москве – потому, что там есть Гранатный переулок и “в ноябре на Тверской лежит снег”, потому что там прекрасные русские девушки, милый ласковый быт и белые соборы в Кремле»6.

«“Универсал”… от гетмана Сагайдачного…» и внук нотариуса

О родословии Паустовского споров предостаточно. И всё потому, что уж больно много в этом вопросе тайн и мистификаций, порождённых самим писателем. Его биографы настойчиво пытаются разделить между собой столь богатые на события и идущие как бы параллельно две судьбы писателя – реальную и романную. И вот тут вопрос о предках писателя, его корнях, приобретает особую форму, подобие наслоившихся красок, где без хорошего художника-реставратора вряд ли подберёшься к первооснове. Писатель надёжно замаскировал то, что ему показалось неинтересным и что можно было частично «опустить» в биографическом контексте повествования или вовсе исправить, включив собственное воображение.

У Константина Паустовского дворянские корни и по матери, что подтверждено документально, и по отцу – на основе семейного придания. Именно это и вызывает ряд споров у исследователей, порождая различного рода небылицы и иносказания.

Сам же Константин Георгиевич в своих официальных документах надёжно «путал» своё сословное происхождение, естественно, делая это намеренно. Так, в анкетных сведениях члена Литературного фонда СССР от 25 февраля 1938 года он укажет что «крестьянин». А в анкете от 17 апреля 1951 года в графе «сословие» уже отметит – «сын служащего»7.

Как известно, официальная версия родословия Константина Георгиевича Паустовского строится на его «Повести о жизни», где, как оказалось, художественный вымысел был очень удачно вплетён автором в реальность. В ней Паустовский указывает, что его род по отцу берёт своё начало от запорожских казаков и имеет в пращурах самого гетмана Войска Запорожского, дворянина Петра Кононовича Конашевича-Сагайдачного, жившего на рубеже XVI–XVII веков.

Паустовский, дабы подтвердить «гетманское» происхождение своего рода по отцовской линии, в повести «Далёкие годы» подчёркивает, что в семье деда (в повести он предстаёт как Максим Григорьевич) хранилась гетманская грамота – «универсал» и медная гетманская печать с гербом, а сам Георгий Максимович, то есть отец писателя, «посмеивался над своим “гетманским происхождением”, любил говорить, что “наши деды и прадеды пахали землю и были самыми обыкновенными терпеливыми хлеборобами”»8. Поди разбери, где тут правда, а где вымысел!

Сын писателя Вадим, оправдывая «казацкие корни» Константина Георгиевича, указывал на его особый, казацкий облик и даже провёл параллель с описанием внешности Григория Мелихова из шолоховского «Тихого Дона», отметив следующее:

«Такой облик – то ли турецкий, то ли кавказский – был вообще свойственен многим казакам, не только запорожским. <…> Поэтому не мешает остановиться на казацких чертах его (Константина Паустовского. – О. Т.)