Короткой строкой - Самуил Аронович Лурье

Тем более – не пересказать, потому что в тексте нет ни единого лишнего слова. Передать его содержание короче, чем это сделал автор, – нельзя.

Как-то я не обращал внимания, что имеющиеся переводы набоковского комментария к «Онегину» сделаны по первому изданию, 1964 года, хотя есть более позднее, автором пересмотренное, – 1975-го. Это действительно странно.

И не придавал значения обстоятельству вообще-то существенному: что Набоков-то издал – а главное, создал, – а до и после выхода в свет рекламировал – не комментарий, а свой перевод романа «Евгений Онегин». Свой перевод, лучший из возможных, затмевающий все остальные. Книга называлась: «Eugene Onegin. A novel in Verse». Название обозначало объем творческой задачи. И люди, чьей обязанностью было (и чья квалификация позволяла им) оценить, насколько Набоков с ней справился, – констатировали (с огорчением или злорадно), что прекрасен только комментарий. А перевод – не особенно. Кое-чьим другим в кое-каких отношениях довольно явно уступает.

Положим, это не наша печаль, но все-таки неприятно. Высказываний, в которых самооценка неоправданно завышена, у Набокова многовато; его книга все равно гениальная (благодаря присутствию в ней этого комментария), но иногда Набоков попадает – вернее, сам ставит себя – в положение смешное.

А с другой стороны – могло ли быть иначе? Ведь он серьезно считал себя хорошим поэтом – а был (по-моему) плохим. Такого рода ошибки – ложные отношения с самим собой – не могут не влиять на отношения человека с реальностью.

Что же до того, что Набоков ненавидел своих критиков и, потихоньку пользуясь их замечаниями, притворялся, что пренебрегает (а при случае довольно мелко мстил), – именно так я это себе и представлял.

Удивляет – разве что рациональность его маркетинговой стратегии. Ну и пусть удивляет. Гений совершенно не обязан быть растяпой.

Но в общем, книга г. Ивана Левдорова рассчитана на людей, которые не боятся думать о грустном.

А. В. Жиркевич. Встречи с Толстым: Дневники. Письма / Сост., вступит. ст. Н. Г. Жиркевич-Подлесских. Тула: Издательский дом «Ясная поляна», 2009.

Жаль, что том такой пухлый: навряд ли найдется на нашей планете тысяча человек (таков тираж), способных прочитать подряд 800 страниц. А не подряд – нет особого смысла: ни одна из восьмисот сама по себе не запомнится, связь между ними непрочна; прервавшись даже на день-другой, читаешь, словно раскрыл книгу впервые, наудачу, – так легко забывается текст.

Но не человек.

По-видимому, Александр Владимирович Жиркевич (1857–1927) был один из самых лучших людей, какие когда-либо жили в России. Лучше всех положительных героев русской литературы. Ближе всех похож на князя Мышкина; только не князь, не миллионер, не эпилептик, образован не в швейцарском пансионе для умственно отсталых, а в военно-юридической академии, не подвержен гипнотической зависимости от истеричек, а счастлив в браке и семье.

И Мышкин родился лет на 15 раньше; поэтому при советской власти скитался бы по улицам какого-нибудь Симбирска хотя и таким же нищим, оборванным, голодным стариком, как бывший генерал-майор Жиркевич, но – на восьмом десятке лет, не на седьмом. Поэтому не так долго.

Что же остается общего? Доброта и благородство. Такие безупречно настоящие, что в литературном персонаже были бы невыносимы (скажут: автор совершенно потерял чувство меры), а в реальном российском прокуроре или судье все равно какой эпохи выглядят так, что окружающие, чувствуя невольную симпатию, все-таки думают: он со странностями – чрезмерно прекраснодушный – наивный – юродивый. Полагаю, последнее мнение под конец возобладало – и Жиркевича не расстреляли.

Остался обширный архив, жива самоотверженная внучка (Н. Г. Жиркевич-Подлесских – составление, подготовка текста, вступительная статья), – но сомневаюсь, что отрывки из писем, дневников и мемуаров Жиркевича увидели бы когда-нибудь свет, если бы не три его слабости (были, как видите, и слабости; не ангел же). Во-первых, он был немножко графоман, во-вторых, коллекционер, а в-третьих, страдал (хотя это только так говорится; на самом деле – наслаждался) невинным таким снобизмом, или как назвать эту разновидность тщеславия, когда человек любит завязывать и поддерживать знакомство со знаменитостями.

Короче говоря, Жиркевич состоял в переписке с Фетом, Лесковым, Апухтиным, Репиным и другими, но главное – с Львом Толстым. Получил от великого писателя около десятка писем. Трижды (если не ошибаюсь) побывал в Ясной Поляне. Все запомнил в подробностях, а переписку сохранил.

В ней есть смешное: Жиркевич прислал Толстому свою поэму (!) с просьбой сказать о ней «пару слов» (!). Толстой не поленился, сказал. Но Жиркевич этого так не оставил:

«Вместе с Вашим письмом я получил письмо от И. А. Гончарова, в котором он буквально пишет мне: “У Вас значительный творческий талант. Вы создали типы двух денщиков, майора и его дочери”. Дорогой Лев Николаевич! Я теперь сбит с толку… <…> Вы советуете мне бросить литературу… Не могу, не в силах!! Я брошу писать стихи, следуя Вашему совету. Но кто знает, быть может, в прозе мне удастся сказать что-либо если не новое, то правдивое, верное…»

Но как бы там ни было, Жиркевичу выписан пропуск в историю культуры на том основании, что он был лично знаком с самим Львом Толстым. И книга вышла под эгидой одноименного музея. В ней имеется забавный (по названию) раздел: «Друзья и знакомые Жиркевича о Толстом». И отличная статья В. Я. Курбатова (предисловие) – опять же про Л. Н. Т.

Все как полагается. Но главный интерес и ценность книги – все-таки в том, что на свете реально есть, бывают (ну или по крайней мере были) добродетельные люди. Люди чести. Прекрасные души. Отрывки из дневника, который Жиркевич вел (1915–1923) в Симбирске (с. 361–364), – определенно стоит прочитать. Но чтобы почувствовать и оценить этот трагический документ – возможно, стоит прочитать и все остальное.

Viktor Pivovarov. The Philosophical Papers of Olga Serebryanaya. Frankfurt am Main: Galerie LA BRIQUE, 2011.

Два чувства: одно, несомненно, – зависть; другое похоже на счастье. Так всегда бывает, когда видишь и слышишь блестяще умных людей.

Виктор Пивоваров – тот самый, очень известный художник. Ольга Серебряная кроме того, что работает на «Радио Свобода», пишет, оказывается (я раньше не читал), философские эссе. С восхитительными названиями: «Систематика хаоса», «Тень морковки», «Мыши дискурса». Оба сейчас проживают, насколько я понимаю, в Праге. Дружат. Переписываются (вероятно, по e-mail).

И вот они затеяли сосредоточить эту свою переписку на проблеме мышления. Что такое мысли? откуда они берутся? куда деваются? почему невозможно передавать их прямо, не прибегая к символам (то есть словам, изображениям и т. д.)? То есть это я так примитивно излагаю, а философский диалог этих людей – в котором В. П. участвует не только текстами,