Вот пришел Кандимен - Алекс Тарн

Что ж, значит такая выпала ему судьба — ходить безухим. Есть в этом и свои плюсы — петля ни за что не задевает, как приходит время болтаться на рее…

А с Пьером я познакомилась в тот же вечер — он подошел рассказать про первое ухо. Эх, веселые денечки…

Муж. И ты ушла к Пьеру? А муж?

Жена. (с досадой) Да что ты все заладил «муж», "муж"?.. Мужа я избила при всех, табуреткой, в первый же раз, когда он сунулся ко мне с упреками. А к Пьеру Анютины Глазки я уйти не могла, потому что он был гомик. В смысле траханья мы с ним были соперницами. А во всех остальных смыслах — подругами. Но поверь мне, крыса, это был единственный настоящий мужчина из всех, кого я знала. А знала я многих…

Он научил меня фехтовать. Йй-ех! Йй-ех! Йй-ех! Да, да! Я была лучшей фехтовальщицей на островах! Однажды я на спор вызвала на Ямайке местного учителя фехтования и отрезала ему все пуговицы на камзоле — одну за другой! (делает выпады) Бац! Бац! Бац! Ха! Меня все там боялись! Но это было уже потом. А тогда я влюбилась в самого крутого мужика на Багамах. Чидли Баярд! Он не был пиратом. Ну разве что чуть-чуть… Зато богат был, как испанский король! Молод! Красив!

Муж. Что ж твой Пьер-то на него не запал?

Жена. Почему не запал? Запал… На Чидли Баярда все западали. Только Чидли любил женщин. Была у него такая слабость. А кроме того, жил он тогда с одной местной креолкой, Марией Варгас. Редкостная сука… красивая, как голубка и жестокая, как крокодил. Ходила повсюду с таким вот кривым клинком, и все ее боялись, даже Пьер, который не боялся ничего. Как-то на пристани четырехлетний мальчуган нечаянно забрызгал грязью ее подол… никто и охнуть не успел, как малец уже был без головы. А стерва пошла себе дальше, как ни в чем ни бывало, даже не оглянулась посмотреть, как он сучит ножками в смертной агонии. Ха! Что ни говори, а с ножом она управлялась ловчее некуда.

Пьер мне как-то сказал: "Она ведьма, поверь моему глазу, а с ведьмой мне не сладить. Ведьму может завалить только другая ведьма." Так говорил Пьер Анютины Глазки, и он знал, о чем говорил.

Только мне было на все это наплевать. Мне было семнадцать лет, и я хотела влезть в постель самого крутого мужика в мире. Отмыться от моего слизняка-Джимми. И если мое место в постели Чидли Баярда было занято какой-то ведьмой, то тем хуже для ведьмы! Я вызвала ее драться на ножах. До смерти. Она чуть не сдохла со смеху. Она спросила, заказала ли я по себе панихиду. В кабаках по всему Нью-Провиденс принимали ставки — когда именно Мария Варгас распорет мне брюхо — на счет три или на счет пять. Большинство ставили на три, остальные — на пять. На меня не ставил никто. Никто, кроме Пьера. Пьер Анютины Глазки научил меня своему главному секретному удару… Йй-е-х!

Я засадила ей лезвие прямиком под левую грудь. На счет два. По самую рукоятку. Вошло как по маслу, такая меня распирала ярость. Вытащить было труднее, но я уперлась в суку коленом и вытащила. Вытащила, чтобы разрезать ей горло и выпить ее крови. А все вокруг стояли и молчали так, как никогда не молчали в веселом городе Нью-Провиденс! Молчали, когда я пила, молчали, когда я поднялась и встала — прямо напротив ихнего ошалевшего молчания, с ножом в руках и вся по уши в ведьминой крови! Ха! Теперь они знали, что адская кровь Марии Варгас течет отныне в жилах у Анны Бонни! Йй-е-ех! Теперь они знали — кого надо бояться!

Так я получила своего Чидли Баярда и весь мир впридачу.

Пауза.

Муж. (восторженно) Вот это кино! Классно! Слушай, Лапа, я чего-то не помню — мы это вместе смотрели? Нет? По видику или в зале? Погоди-погоди, дай угадать… "Пираты Карибского моря"?.. С Бредопиттом? Нет?.. "Одиссея капитана Блада"?.. С Джонидеппом? Тоже нет? Что ж тогда?.. Не, блин, не помню. Но кино классное! Как это: "с ножом в руках и по уши в крови!" Вау! Мороз по коже!

Пока Муж гадает, Жена, не обращая на него никакого внимания, наливает себе рому и со стаканом в руке рассматривает висящие на стене фотографии. Наконец она тыкает в одну из них.

Жена. Это кто?

Муж. Как это «кто»? Ты и есть, Лапуня. На школьном выпускном вечере. Без малого двадцать годков тому назад. Как время-то бежит, а? Но если уж ты так напрашиваешься на комплимент, то ты почти не изменилась… хотя попка, конечно, гм… гм… ну и… гм… Да, а так — просто один в один, прежняя Анечка Бонина!

Жена. (удивленно) Я?

Муж. Ты, ты, в самый раз. В полном, что называется, всеоружии своих семнадцати лет. Свежа, как чайная розочка. Легка, как горная козочка. Хмельна, как русская водочка.

Жена. Что за бред ты несешь?

Муж. Я? Бред? Это у тебя — бред. Бред Питт. Я вот, к примеру, от своей личности не отказываюсь. Звать меня Котов, Сергей Прокофьевич, не Бред Питт, и не Том Круз, и я вполне этим доволен. Ага. Вполне доволен собою, своей жизнью, работой, квартирой и женой. Хотя, конечно, недурно бы, чтобы квартира была поудобней, зарплата повыше, а жена помоложе, но на самом-то деле — все и так пучком. Вот так, уважаемая Хозяйка морей. И капитана Блада я из себя корчить не собираюсь. Мне чужого не надо, мне и своего хватает.

Жена. Раньше я думала, что ты — крыса, но сейчас ты больше похож на опарыша. Тьфу! (сплевывает на пол)

Муж. Плюй, плюй. Сама же и вылижешь, как в себя придешь. Потому что никакая ты не пиратка, Анна-как-ее-там. Ты обычная старая клуша, рыхлая, трусливая, глупая клуша. Даже не верится, что тебе когда-то было семнадцать. Добро хоть снимок остался. Тебе на нем — столько же лет, как в том кино, которое ты мне тут изобразила. Только вот нету там никакой Анны Бамби.

Жена. (тихо) Бонни.

Муж. И Бонни — нету. Нету плантации в Каролине, нету голубого жилета и треуголки, нету зарезанной служанки и убитой креолки, нету Багамских островов и Карибского моря…

Жена. (кричит) Есть! Есть! (зажимает уши)

Муж. (кричит еще громче) Нету! Нету! Нету капитанов, нету пиратов, нету кораблей! Нету! И Пьера-пидора нету, и мужика того богатого… ничего нету! А что есть, то я тебе сейчас расскажу.

Жена. (зажимая уши) Нет! Нет!

Муж. (издевательски) Так «есть» или «нет»? Ты уж реши что-нибудь одно, Лапа. Не, не можешь? У тебя всегда с этим трудно было, с решениями. В школе — на троечки, во дворе — шестерочкой… Все ждала — кто же наконец позарится на твою прыщавую физиономию? А никто и не позарился! Потому как кто ты есть? — полнейшее ничтожество, нуль без палочки, ни кожи ни рожи и мозгу с ноготок. Всю жизнь всего боялась. Рот открыть — а вдруг глупость сморозишь? Улыбнуться — а кому ты такая сдалась нахрен? Поехать куда-нибудь — а вдруг чего с тобою, такой неловкой, приключится? Дура, страхолюдина, тьфу!

У тебя ж даже подруг никогда не было. Ни братьев, ни сестер. Видать, папка с мамкой, как тебя увидали, зареклись детей делать. Ничего, зато квартира тебе досталась. И муж хороший. Я, то есть. Думаешь, я б тебя без квартиры взял? Да я на квартире этой и женился, а ты — так, довесок! А уж какая ты в койке, про то вообще рассказывать стыдно. Но я расскажу, так уж и быть. Чтоб мы с тобой вместе решили — как назвать эту возню, которую ты в постели изображаешь. Потому что траханьем это не назовешь. Потому что траханье, Лапа, это…

На протяжении этого монолога Жена мечется по комнате, зажав уши обеими руками, сгорбившись, спасаясь от слов, как от ударов бича. Во время этих беспорядочных метаний она утыкается в зеркало и застывает перед ним, вглядываясь все пристальнее в свое отражение. По мере этого вглядывания она возвращается в свое «пиратское» состояния, из коего была прежде выведена фотографией — сначала перестает зажимать уши, затем выпрямляется, а под конец — стоит свободно, уперев руки в боки и разглядывая себя с видимым удовольствием.

Жена. (перебивает) Траханье — это то, о чем подобные тебе опарыши понятия не имеют. Так что заткнись, пока я тебе язык не отрезала! Понял? (с угрозой) Не слышу! Понял? (берет со стола саблю)

Муж. Что? Снова-здорово?.. Вот ведь… (хватает сковороду) Да понял я, понял! Ты это… не надо! Я больше не буду!

Жена. (презрительно) Жирный клоп! Только посмей еще открыть свою грязную пасть! Нашел о чем говорить… Трах! Хороший трах может сравниться только с доброй дракой на саблях! (машет саблей) Йй-е-ех! Кто-кто, а Чидли Баярд знал в этом толк! Он научил меня таким вещам, о которых я и подумать не могла. А ведь в мои семнадцать лет я была совсем не новичком в этих делах. (улыбается) Совсем… Совсем не новичком…