Москва – Ярославль - Глеб Алексеевич Океанов

уже устали, и разговор шёл тяжело. Отошедший в туалет Глеб, обратил внимание, что после купания в Москве-реке руки у него под кожаными перчатками без пальцев оказались синими.

Чуть позже они распрощались у памятника Пушкина.

Какое-то время спустя Глеб увидел в интернете, что на днях будет концерт группы “Психея”, которую он терпеть не мог, а Катя любила. Он написал ей СМС, в котором предложил сходить вдвоём на концерт. Странно писать такое девушке друга, но Глеб не удержался.

В ответ Катя написала, что четвёртого декабря презентация нового альбома “Психеи” пройдёт в Ярославле, а на разогреве будет местная группа, которая ей тоже нравится.

“Пойдём туда?” — написала она.

“Какой ещё к чёрту Ярославль?!” — подумал Глеб, а сам написал: “Давай”.

И вот тридцатого ноября Глеб отмечал своё восемнадцатилетие с Яном и Катей. Они стрельнули гитару в общежитии у старшекурсницы (гитара тем же вечером будет утеряна) и пили портвейн “Три топора” в Гончаровском парке. Ян играл на гитаре “Агату Кристи”.

В какой-то момент чёрт потянул Катю за язык:

— А мы с Глебом четвёртого декабря поедем в Ярославль на концерт “Психеи”, а ты нет! Бе-бе-бе!

— А чего ждать четвёртое декабря? — включился вдруг в концепцию Ян. — Поехали сейчас! Я город знаю, достопримечательности покажу, клуб сразу этот найдём, чтобы вы потом не потерялись.

Ребята стали объяснять Яну, что ночь на дворе, что они пьяные — ну какой Ярославль?! Но Ян стоял на своём — поехали, и всё тут.

Когда он отходил в кусты, Катя с Глебом шушукались, мол, сейчас Ян ещё подопьёт, переключится на что-нибудь другое, и забудет про Ярославль. Но возвращавшийся раз за разом из кустов Ян всё больше хотел ехать в Ярославль.

В результате Катя сдалась:

— Действительно, а поехали! — она подскочила к Яну и уставилась на Глеба.

— Да! — радовался Ян.

— Ребят, какой Ярославль?! Мы почти в говно, ночь — ни хрена не видно…

— Ну и оставайся тогда один, — заявила Катя. — Празднуй свой день рождения в общаге в одиночестве.

“Ах вот ты как!” — подумал Глеб.

— Хорошо, — сказал он. — Но тогда купим тортик.

Катя позвонила знакомому, чтобы узнать, как сегодня “на собаках” можно добраться до Ярославля, и все трое поехали на вокзал.

Там, пока Катя пошла покупать билеты до ближайшей станции подходящего направления, Ян и Глеб присоединились к толпе “писающих мальчиков” — спрыгнули с высокого перрона на пути и помочились. Ян потом залез обратно наверх и протянул руку Глебу.

— Давай, я тебя затащу.

— Не, я тяжёлый. Окликни лучше тех мужиков, что только что залезли.

— Да давай!

Глеб подпрыгнул, схватил Янчика за руку, но тут же выскользнул и упал спиной на рельс (может, небольшую травму он получил уже в этот момент). Тут же вниз спрыгнули несколько мужиков и затащили Глеба наверх.

В поезде Глеб закемарил. У него случился один из тех приступов, природа которых ему до сих пор неизвестна, — с виду не знающий человек может принять это за эпилепсию. Глеб дёргал туда-сюда руками, ногами, головой. Части тела дёргались не сами по себе, ими Глеб дёргал сам, просто желание так делать становилось непреодолимым в такие моменты — то же он испытывает и при своём нервном тике.

Пьяные Ян с Катей смотрели на него и смеялись.

— Во даёт!

“Засранцы!” — негодовал Глеб внутри, но ничего не мог поделать.

Через какое-то время он совсем заснул и перестал дёргаться.

Вдруг его разбудила Катя:

— Глеб, вставай — контролёры! — крикнула она и побежала к выходу.

Глеб побежал за ней.

Выбежав из вагона, он замер. На улице стояла ночь, вокруг — природа, сверху, на чёрном-чёрном небе — звёзды. Глеб глубоко вдохнул свежий воздух, забыв совсем, что надо бежать.

“Осторожно, двери закрываются…” — услышал он.

Мотнув головой влево, он увидел, как Катя ошарашенно пятится от двери следующего вагона. В тот момент ему показалось, что перед ней уже закрылись двери (на самом деле её не пустили внутрь многочисленные контролёры).

— Ян! — Глеб развернулся и вытянул руку, готовый резко тащить за собой товарища, пока и эта дверь не закрылась.

Ему предстала странная картина: Яна избивали поймавшие его контролёры. Глеб тупо застыл с вытянутой рукой. Двери закрылись, зажав его по середине ладони. Глеба в тот момент этот факт нисколько не заинтересовал.

Он с весёлым удивлением оглядел свою зажатую дверьми ладонь. Усмехнулся. Поезд начал медленно двигаться, и Глеб решил всё-таки выдернуть зажатую двумя полосками резины часть тела, но та не подалась.

Поезд двигался всё быстрее, Глеб сильнее тянул руку, идя за поездом, но та крепко застряла. Казалось бы, глупость какая — какие-то десять сантиметров, если считать от кончика среднего пальца, а застряла рука накрепко.

Мигом ситуация в корне изменилась — теперь Глебу приходилось не выдирать руку из зажавших её дверей, а бежать за поездом, чтобы не упасть, чтобы состав не потащил его по земле. Таким образом он пробежал мимо ничего не понимающей Кати.

Потом Глеб виделся с машинистами этого поезда. Они объяснили ему, что двери всех вагонов проверяются на подобный случай. Между дверьми ставят деревянный брусок, и если им что-то мешает закрыться, то в кабине загорается лампочка.

Тем злополучным вечером лампочка либо не сработала, либо машинисты её не заметили.

Вместо этого они увидели в боковые зеркала (или что там у них?), будто кто-то бежит за поездом. Пьяный человек слишком усердно кого-то провожает, решили они, сейчас его засосёт под колёса, и дали резкий тормоз.

От резкого торможения руку у Глеба выдернуло, а сам он упал в пространство между перроном и поездом, где застрял по пояс. Катя закричала, схватившись за голову. Глеба вертело по часовой. (Хорошо, что проём оказался достаточно большой, чтобы там застрял человек — если бы туда поместилась только его нога, то её вмиг бы открутило).

Длилось это всё, возможно, несколько секунд, но Глебу показалось вечностью. В книгах часто пишут “И тут время как будто застыло” — это оказалось не бестолковым литературным клише, а чистой правдой. Вращаясь и крича от боли, Глеб успел проговорить целый внутренний монолог.

Прошлая жизнь казалась какой-то далёкой, он её в этот миг как будто стал забывать — так давно это было. Сейчас вся жизнь его состояла только из боли, которая уже достигла предела, и человеческий организм не мог уже воспринять её ещё больше. Боль и шум поезда — это ему будет потом сниться в кошмарах. Некоторое время он будет бояться поездов, и в вагоны метро