Черная шаль - Иван Иванович Макаров

Но, как выясняется впоследствии, Петр жив. В боях гражданской войны кровью своей искупил он прошлые ошибки и стал большевиком. Честный, принципиальный, он сознательно идет на арест матери. И истерзавшаяся, ожесточившаяся вначале Прасковья осознает, в конце концов, его нравственную правоту.

«…Думала-полагала, что один есть узел у меня: Петрушу вырвать… никак не чаяла, что… мой узел не что иное есть, как узелок в большой-пребольшой рыбацкой сети… порвись один узелочек, и другой распустится, и третий, и коли вся сеть развяжется, так одним узлом, сколь он ни крепок, все одно щуку не словишь. Так я и про всю жизнь, про все государство думаю…»

Нелегко дался героине Макарова этот вывод. Дорого заплатила она за свое прозрение, едва не ценой жизни.

Так история личности, задуманная поначалу как «хроника о себе», перерастает под рукой большого художника в хронику о мятежном, жестоком и героическом времени первых послеоктябрьских лет. Познакомившись с романом, современный читатель еще острее почувствует историческую закономерность Советской власти, в борьбе за которую крестьянину пришлось пережить немало страданий, преодолеть тяжелые, порой трагические ошибки.

Еще задолго до «Черной шали», в 1929 году, в «Литературной газете» была опубликована статья А. Безыменского «В атаку на психологический реализм!». Ее автор выдвигал, в частности, такой тезис: первоочередная задача пролетарского писателя изображать коллектив, а не личность. Через несколько дней в той же газете было помещено «Открытое письмо Ив. Макарова тов. Безыменскому». Полемизируя со своим коллегой, Макаров писал:

«На вашей дороге заманчиво и модно блестели передо мной вывески: «Сегодняшний день», «Коллектив, а не личность» и т. д. А с другой дороги на меня угрюмыми глазами смотрели Толстой, Достоевский, утверждение отдельной личности и прочее, по-вашему — реакционное. Мучительны были для меня эти дни выбора и колебаний. — И дальше он пояснял: — Качество коллектива зависит от качества личностей, составивших этот коллектив. А, стало быть, занимаясь анализом личности, я анализирую и коллектив».

Незадолго до появления «Миши Курбатова» молодого писателя пригласил к себе Горький. Алексей Максимович уже прочитал роман очевидно в рукописи, и отозвался о нем восхищенно.

Знаменитый писатель подсказал Макарову сюжет повести о русском художнике-самородке петровской поры, пригласил сотрудничать в редактируемом им «Колхознике». Они даже заключили негласный договор: Макаров обещал отдавать в горьковский журнал все свои новые рассказы. В «Колхознике» были напечатаны «Жар-птица», «Машина дочка», «Последний мужикан», отрывок из «Голубых полей» — «На меже».

Трагически коротка писательская биография Ивана Макарова. Всего одно десятилетие — 1927—1937.

В 1927 году журнал «Мир приключений» печатает первый рассказ Макарова «Зуб за зуб». Произведение сразу же вызвало интерес критиков. Рассказ этот отнюдь не был «первенцем» Макарова. В 1920 году Иван Иванович «по заказу комсомола» написал пьесу-плакат «Дезертир». Несмотря на популярность «Дезертира» в самодеятельных красноармейских коллективах, автора пьеса явно не удовлетворяла. Целые семь лет после этого не заявлял он о себе. И вдруг безвестный «автор из Рязани» премирован на Всесоюзном литературном конкурсе (рассказ «Зуб за зуб»).

А уже через год увидели свет «Стальные ребра» и «Грунькино проклятье» — повесть о глухой лесной деревушке Ласковке, в течение десятилетий вымиравшей от сифилиса, о девушке-колдунье, ставшей жертвой жестокости и суеверий. И так все время: что ни год, то новинка. В 1936 году он был уже автором шести романов — «Стальные ребра», «Миша Курбатов», «Черная шаль», «Голубые поля» (два из них — «Большой план» и «Индия в крови» до сих пор не изданы), повестей «Казачий хутор», «Рейд Черного Жука», «На земле мир», «Гофмалер Никитка» и многих рассказов.

Творчество Ивана Макарова поражает разнообразием формы. Тут и дневниковые записи, и лирическая исповедь героя, и хронологически последовательный рассказ, и ряд новелл, объединенных общим сюжетом, и произведения, выдержанные то в стиле летописи, то старинного сказа. А какая необъятная широта тем и проблем! Трудно назвать сколь бы то ни было значительное явление в современной действительности, которое не нашло бы у писателя отклика. В многоликой, живописной галерее его персонажей сталкиваются лицом к лицу самые разноречивые фигуры — комсомолец и шаман, китайский коммунист и последыш белогвардейской эмигрантщины, человек высокой романтики и кухонная склочница.

Земля звала его всю жизнь. И главным его героем, главной песней всей жизни остался русский крестьянин, земля, с которой и сам он, мужицкий сын, от рождения был повенчан. «Стальные ребра», «Казачий хутор», «Черная шаль», «Голубые поля» — все это о них, людях, которые были его родиной, его происхождением, его плотью. Макарову всегда было понятно чувство мужика, истосковавшегося в городе по хлебородной десятине.

«Какое несказанное наслаждение, поддерживая ладную соху, ощущать босой ногой пухлявую, влажно-теплую борозду. Именно пухлявую и влажно-теплую, — признается он в одной из своих книг, — потому что, тоскуя по земле, забываешь сухие, как щебенка, комья, о которые больно, до крови, разбиваешь ноги и с мясом срываешь ногти».

Будучи уже известным писателем, Макаров подолгу живет у земли. Целых три года прожил он в деревне Лукино на Калининщине.

Иван Иванович быстро сходился с людьми, горячо принимал к сердцу их радости и беды, когда было нужно, отрывался от письменного стола и работал в поле.

Так было и на этот раз. Однажды сосед Макаровых дед Васильев застал Иваныча (так величали писателя на селе) в сарае и за странным занятием. Он сидел на толстом, приземистом чурбаке, держа в руках какое-то замысловатое сооружение. Старик сощурил, напряг подслеповатые глаза и понял, что Макаров прилаживает к косе грабельную колодку.

Лукинские крестьяне жали рожь серпами. Это было ко́потно и тяжело. Но так уж повелось исстари, от дедов. Макаров много раз наблюдал эту работу. Наконец не выдержал и отложил в сторону рукопись.

А на следующее утро он, улыбающийся, в чистой светлой рубахе, вышел в поле опробовать свое изобретение. Косилось с ним легко, весело, споро. Все стали мастерить такие же грабли. А через несколько дней ими уже косила чуть не вся деревня.

Но нашлись в Лукине люди, которым прямодушный, беспокойный литератор, вникающий во все деревенские дела, пришелся не по вкусу.

Однажды Иван Иванович вместе с женой зашел к колхознику Василию Резцову, доброму своему приятелю. Сынишка Январь остался на улице и играл с ребятишками. Взрослые пили чай и безмятежно беседовали, когда из-под окон раздался отчаянный детский вопль. Все кинулись туда: через зеленую деревенскую улицу полз ребенок; одной рукой он держался за ягодичку, из-под смуглой, пыльной ладошки сочилась кровь. Это был Январь. Мальчишку внесли в дом. Отец тотчас же запряг лошадь и отвез сына в больницу. К счастью, нож миновал почку. История эта воспроизведена в рассказе «Дело № 471»: Иван