Ради любви и чести (ЛП) - Хедланд Джоди

потеряю Мейдстоун, но сохраню фамильные ценности, так как никто не

сможет оценить их по достоинству. После всей тяжелой работы, которую

проделали мои предки, чтобы защитить их, я не мог отказаться от них.

– Никакая компенсация за них не сможет оправдать сделку.

Мама вздохнула, словно предвидя мой ответ.

– Какой второй способ? – Спросил я, готовясь к чему-то столь же

ужасному.

– Договор, – начала она, затем снова потянулась к жемчужине на своем

платье.

– Что за договор?

– Брачный. С богатой молодой аристократкой. – Я начал было качать

головой, но она торопливо продолжила. – Большое приданое сможет покрыть

долги.

– Я никогда не женюсь на женщине из-за денег. – Я с отвращением

выплюнул эти слова. – Только по любви.

– Люди женятся по самым разным причинам, и не последнее место

занимает финансовая сторона вопроса.

– Я не стану использовать женщину таким образом.

– Не «использовать». Такой союз был бы взаимовыгодным.

– А что я предложу невесте, особенно сейчас, когда моя семья

находится на грани нищеты и ей грозит война с разъяренными соседями?

Как младший сын, я вообще мало что мог дать женщине. Но сейчас…

У меня осталось еще меньше.

– У тебя имя Виндзоров, кроме того, сам брат короля посвятил тебя в

рыцари. – Ее голос стал более страстным. – Не говоря уже о том, что ты

унаследовал отцовское обаяние, красивую внешность и отвагу.

Я отрицательно покачал головой. Какую женщину заботят такие вещи?

– Если приданое спасет нас, то пусть Олдрик женится из-за денег – это

ведь он поставил нас в такое положение.

Слова замерли на губах матери, и подбородок опустился. Она

отвернулась от огня и направилась к креслу, с которого встала, и грациозно

опустилась и расправила платье вокруг ног. Хотя внешне мать казалась

спокойной, по осанке было заметно, что она расстроена и подавлена.

Я и без слов прекрасно понимал, какие мысли вертелись у нее в голове.

Боль Олдрика была слишком сильной. Он скорее умрет, чем жениться еще

раз. Возможно, именно это он и делал – медленно убивал себя, чтобы не

смотреть в лицо своей опустошенной жизни. Если кто-то из нас и сможет

жениться, чтобы спасти Мейдстоун, то это только я. Я тот, кто должен

откинуть собственные потребности, желания и мечты, чтобы помочь своей

семье. Олдрик больше не был способен на это, если вообще был когда-то

способен.

Я долго смотрел на дверь, отделяющую меня от брата. Несмотря на его

глупости, я любил его. Я молился, чтобы Бог помог ему вылечить

израненную душу. И я любил свою мать. Я не хотел, чтобы она погибла. Я не

хотел, чтобы она страдала. Но это случится, если лорд Питт выполнит свою

угрозу и нападет на Мейдстоун через месяц или два.

Но как я мог жениться на женщине только ради ее приданого? Мать

была права: браки часто заключаются без любви, но я не мог отделаться от

чувства, что обесчестил бы женщину, женившись ради ее денег. Смогу ли я

смириться с самим собой, зная, что обесчестил свою жену? А как смириться с

собой, если я не женюсь ради так необходимых денег? Я один мог спасти имя

Виндзоров, поместье и земли, которые основали мой отец и наши предки. Я

один мог защитить мать и брата. Я один был способен защитить честь моего

отца.

– Значит другого выхода нет? – Наконец, хриплым шепотом спросил я.

– Кроме брака.

– Это единственный выход, – сказала мама, и в ее голосе прозвучала

решительность.

Я проглотил все дальнейшие возражения.

– Тогда пусть будет так.

Глава 2

Месяц спустя

– Для чего мне мужчина, управляющий моей жизнью? – заявила я, отворачиваясь от окна и переводя взгляд на бабушку, сидевшую напротив

меня. – Зачем мне нужен человек, который будет указывать мне, что делать?

Ты и сама прекрасно справляешься с этим.

– Да, справляюсь, – согласилась бабушка, слегка поджав губы, такие

морщинистые, что складывалось впечатление, будто она все время

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

потягивает уксус.

Длительная поездка в экипаже по едва заметным дорогам в последний

час стала просто невыносимой. Грязь, бурелом и колеи стали более

ощутимыми в лесу. Майское солнце не могло пробиться сквозь густую

крону, и теперь мы расплачивались за это.

Поскольку обе наши горничные сидели рядом с нами, места, чтобы

вытянуть ноги практически не было. Сказать, что мы чувствовали себя

стесненно и неудобно, значит, ничего не сказать. Карета, затянутая в

роскошные толстые гобелены, с раскиданными мягкими подушками, была

запряжена пятью прекрасными чистокровными лошадьми. Многие знатные

дамы позавидовали бы такому экипажу. Во время всего нашего путешествия

я чувствовала себя в безопасности и уюте, но, все же, вытянув шею из окна, неудержимо желала пересесть верхом на свою лошадь.

– Хотя я считаю себя экспертом в управлении собственной жизни, –

едко заметила бабушка, – но мне давно пора обучить кого-то как держать

тебя в узде, и предпочтительно твоего мужа.

– Давно пора? Да, пожалуй, семнадцать лет – это уже слишком много.

На самом деле, я уже думала о том, чтобы в следующем месяце к моему

восемнадцатилетию, попросить вас заказать для меня трость, ручка которой

будет инкрустирована драгоценными камнями. Мне бы очень хотелось, чтобы на нем был такой же узор, как на кресте Святой Женевьевы.

Бабушка даже не улыбнулась. Она опустила голову и пристально

посмотрела на меня своими острыми, немного слезящимися глазами.

– Ну, хорошо. Не думай о трости. – Сказала я с глубоким вздохом. –

Носилки, в которых слуги будут носить меня повсюду, подойдут даже лучше.

Губы моей бабушки сжались еще сильнее, если это вообще было

возможно, превратив ее рот в сморщенный чернослив. Она молчала, и

тишина повисла между нами. От этого я почувствовала себя как истерзанный

человек на дыбе, и у меня не осталось другого выхода, кроме как сдаться.

Она желала поговорить о моем будущем, о мужьях, о браке и прочей ерунде, и мне пришлось ее успокоить, иначе она приставала бы ко мне до тех пор, пока я не потеряю сознание от изнеможения.

– Так ли уж необходимо перекладывать ответственность за мою жизнь

на какого-то бедолагу? Он же даже не будет иметь ни малейшего

представления, как унять мою навязчивую потребность в хлебе с сыром

посреди ночи. Думаю, мужчине слишком трудно будет понять, что мне

действительно необходимы эти два кусочка хлеба с маслом. Разве не так?

Сидевшая рядом моя горничная Лилиан хихикнула. На этот раз

бабушка слегка кашлянула и прикрыла рот рукой, пытаясь скрыть улыбку, но

я ее заметила. Она слишком хорошо знала, что малейшее проявление

слабости с ее стороны только подталкивает меня на дальнейшие шутки. И

конечно, так и получилось.

– Кроме того, как ты сможешь научить мужчину смириться с моей

отвратительной привычкой распевать латинские глаголы всякий раз, когда на

меня давят? Какой человек смог бы это вынести? Бесконечная песня: амо, амас, амат…

– Сабина. – На этот раз голос бабушки прозвучал мягко, и угрюмые

морщинки вокруг рта смягчились. – Я не прошу невозможного. Я прошу тебя

обдумать варианты.

В маленькой серебряной клетке, зажатой между мной и Лилиан, Стефан издал несколько трелей, словно призывая меня послушать бабушку.

Я хмуро посмотрела на маленькую желтую певчую птичку:

– И ты туда же, дорогой Стефан. Мне не нравится, что все против меня.

Взгромоздившись на колышек, торчащий из ярко раскрашенного

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

домика в клетке, Стефан склонил голову набок, пристально осматривая меня

маленькими черными глазками.