Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

с себя панталоны! Даже когда корабль гибнет, он велит привязать себя к мачте и идёт вместе с ним на дно».

Но вскоре Вася должен был пожалеть, что пренебрёг советом Тишки, так как новый порыв ветра опрокинул дощаник.

И тут Тишка вдруг преобразился. Его синие глаза, глядевшие до этого немного сонно, вдруг оживились. В них блеснула сила. Он поддержал Васю за плечо и помог ему ухватиться за опрокинутый дощаник.

– Лезь на днище! – командовал он теперь, хотя Вася свободно держался на воде.

Вася вскарабкался на осклизлые доски дощаника.

– Разоблачайся! – продолжал командовать Тишка. Отфыркиваясь и дрожа от холодной весенней воды, Тишка помог барчуку освободиться от сапог и мокрой одежды.

Потом мальчики поплыли к берегу, бросив на волю судьбы славный корабль «Телемак» с парусом и колесом от прялки. Плыли сажонками[4], легко и свободно, хотя Тишка держал в зубах барские сапоги.

А на берегу всё было по-прежнему спокойно: пели птицы, в зелени сосен дрались звонкоголосые иволги, где-то баба шлёпала вальком, где-то звонко ржал жеребёнок.

Глава 2

Где Тишка?

Тётушка Екатерина Алексеевна вошла в классную комнату, когда Вася, сидя за огромным дубовым столом, освещённым весенним солнцем, учил наизусть стихи о похождениях хитроумного Одиссея, царя Итаки, сына Лаэрта и Антиклеи.

Книга была французская и стихи трудные, хотя и прекрасные.

Вася хорошо знал эту книгу, прочитанную им вначале с большим увлечением. Но с тех пор, как Жозефина Ивановна в наказание за провинности стала заставлять его учить отсюда наизусть целые сцены, он возненавидел этого греческого героя.

Нет, он никогда не будет Одиссеем! Он не будет сражаться с троянцами рядом с Диамедом и Нестором, не наденет доспехов Ахилла, не ступит на чёрный корабль, возвращаясь в обильную солнцем Итаку, и бури не будут носить его по морю, заставляя блуждать по неведомым странам киконов, лотофагов, циклопов, и нимфа Калипсо не будет держать его в долгом плену.

Так думал Вася, стоя перед тётушкой, не опуская головы. Он не чувствовал себя виноватым.

Некоторое время они стояли друг перед другом молча. Она – высокая, прямая, в строгом чёрном платье, от которого её голова казалась ещё более седой. И он – двенадцатилетний мальчик, плечистый, крепкий, с пытливым взглядом тёмных и острых глаз.

Наконец тётушка, не опускаясь в кресло, поставленное для неё в классной, обратилась к нему по-французски.

– Базиль! – сказала она. – Опасаясь за собственное сердце, я отложила наше объяснение на сегодня…

Вася молчал.

– Понимаете ли вы, сударь, весь ужас содеянного вами вчера?

– Нет, тётушка, – просто отвечал он.

– Ах, вот что!.. Значит, вы из тех преступников, которые не имеют мужества или не хотят сознаться в своей вине.

– Вины своей не вижу.

– Ещё лучше! Продолжайте! – сказала она, опускаясь в кресло. – Ну? Что же вы молчите?

– Покойный папенька желал, чтобы я был моряком. Я учусь тому ремеслу.

– Вы дворянин, сударь! У дворян нет ремесла. У них есть служба царю и отечеству, – строго заметила тётушка. – Если бы вы… я боюсь даже произнести это слово… если бы с вами случилась беда? Вы могли утонуть в этом грязном пруду. Кто отвечал бы за вас? Вы прекрасно знаете, что по решению родственников на меня было возложено ваше воспитание, хотя я прихожусь вам только дальней роднёй. Но я приняла этот крест и должна нести его. Кто же отвечал бы, если бы с вами случилось непоправимое несчастье?

– Но пока ничего не случилось, – отвечал Вася. – А в будущем может случиться, ежели к тому я не буду заблаговременно готов.

– Я вижу, что у вас на всё имеется ответ, Базиль! Это делает честь быстроте вашего ума, но не свидетельствует о вашем добром воспитании, за что, впрочем, ответственны не вы, сударь, а я… Предупреждаю вас, что за ваш вчерашний проступок, в котором вы к тому же не хотите раскаяться, вы будете лишены мною права выходить из дома всю неделю. И сладкого вы тоже не получите. Обедать будете за отдельным столом. А гулять впредь – только под присмотром вашей гувернантки… Я потому с вами так строга, сударь, что вы имеете все возможности к приятным и достойным дворянина занятиям. У вас есть верховая лошадь, книги, у вас есть, наконец, ослик, достать которого мне стоило больших хлопот. Вы не цените моих забот о вас и причиняете мне огорчительные неприятности…

– А где Тишка? – спросил вдруг Вася.

– О ком вы думаете, сударь! – горестно воскликнула тётушка. – Этот испорченный раб там, где и надлежит ему быть.

– Почему испорченный? – спросил Вася.

– Не надоедайте мне вашими вопросами, сударь, – отвечала тётушка, начиная гневаться всё сильней. – Я отправлю вас немедленно в Петербург, в пансион, где вы будете пребывать до поступления в корпус!

– Если вы наказали Тишку, тётушка, то это несправедливо, – стоял на своём Вася. – Виноват во всём я один: из-за меня он упал в лужу, я же приказал ему кататься на нашем корабле «Телемаке». Я прошу наказать, если то нужно, только одного меня.

– Вы самонадеянны не по возрасту, – отвечала тётушка, поднимаясь с кресла. – Посидите эту неделю дома и подумайте хорошенько над тем, что вы сделали и как вы говорите со мною. И молитесь… да, молитесь нашему милосердному творцу. Я тоже буду молиться за вас. О том же буду просить и отца Сократа.

И тётушка, протянув Васе для поцелуя свою белую, но уже тронутую восковой старческой прозрачностью руку, быстро вышла из классной.

Вася остался один. Белела раскрытая книга на большом дубовом столе.

– Одиссей, сын Лаэрта…

Тишки не было.

Вася подошёл к окну и распахнул его.

За окном стояло тёплое ясное майское утро. Чистый и вольный ветер приносил с собой из берёзовой рощи запах распускающейся листвы, крик грачей и далёкое кукованье кукушки.

Вася долго смотрел из окна вдаль. Его неудержимо потянуло из этой скучной классной комнаты на волю, в поле, в лес, к пруду, который теперь казался особенно притягательным. Свобода, о которой ещё вчера он не думал, так как никто ей не угрожал, сегодня сделалась мучительно сладкой. Одиночество показалось Васе нестерпимым. Ему стало жалко самого себя, закипевшие в груди слёзы подступали всё ближе и ближе к горлу, вдруг брызнули из глаз и потекли по лицу.

Над ухом его раздался старческий дребезжащий голос. Вася быстро вытер слёзы и обернулся. Перед ним стояла маленькая седенькая старушка и печально смотрела на него.

Это была Жозефина Ивановна, его гувернантка и терпеливая наставница в науках.

– Базиль, – сказала она, – почему вы не учите