Ледяной смех - Павел Северный

— Неужели пароходы не пришли?

— Не будьте таким наивным, батенька. Может быть, совсем не придут, и попадем здесь в лапы красных. Что, если Гайда, сообщив о пароходах, по привычке наврал? А он, не приведи господь, такой галантный врун. Что тогда? Пойдемте к нам чай пить. Мария Михайловна будет рада. Мы в той избе неплохо устроились с ночлегом. Правда, клопики покусывают, но все же лучше, чем под открытым небом. Народу здесь множество. Даже не представляю, смогут ли все отсюда выбраться.

— С удовольствием зайду к вам, но позже. Сначала солдат устрою. Некоторым нужно сделать перевязки.

— Родитель ваш где обретается?

— В Невьянске.

— Неужели его обрекли на погибель? Не вывезли?

— Разве не знаете, что отец отказался покинуть вверенный ему пост на заводе?

— Господи! Что это случилось с Сергеем Юрьевичем? Добровольно остаться под большевиками с его независимым, крутым характером. Как же вы-то такое допустили?

— Я настаивал, но отец запретил мне вмешиваться в его личные дела. Даже мне советовал остаться на Урале.

— Чем же мотивировал свой отказ?

— Коротко. Не хочет быть среди проходимцев, продающих родину иностранцам.

— Неужели этим мотивировал? С ума сошел. Может быть, его уже и в живых нет. Большевики уже заняли Невьянск. Матушка ваша с ним?

— Конечно. Мама никогда не сочувствовала белому движению.

— А Лариса Сергеевна где?

— Последнее письмо от сестры получил три месяца назад. Она вышла замуж за капитана Ольшанского, коменданта города Томска.

— Лучше бы я вас и не встречал. Совсем огорошили меня. Поверить страшно. Горный инженер, видный администратор, ученый Муравьев, дворянин и монархист, остался, и притом добровольно, во власти Советов. Чудовищно! Просто чудовищно! Лучше не скажешь. Да и сами, батенька, тоже хороши. Как это решились с такими рожами по глухим лесам прогуливаться? Ну, смотрите, один их облик чего стоит. Ведь могли вас прикончить.

— Почему?

— Да разве теперь можно быть таким доверчивым? Почему? Просто потому, что офицер, а в их понятии — золотопогонник.

— На их плечах тоже погоны.

— А что, у них в черепах? Проклятое христолюбивое воинство! Что, если они переодетые большевики, и притом вооруженные? Зачем вы привели их сюда? Им бы нашлось место и под большевиками. Чертовы защитники! Наперегонки удирали от красных, а ведь всем были обеспечены для защиты Урала. Слышали наверняка, что от вашей победоносной Седьмой Уральской дивизии остались рожки да ножки. Командир ее Голицын удрал, пристроившись к чешскому эшелону. Знаете, попав сюда, я просто не могу без дрожи видеть солдатские и офицерские рожи. Ваши попутчики мне просто не внушают доверия. Уверен — в душе они готовенькие большевики.

— Они, как и вы, не хотят быть у красных.

— Оставьте, Вадим Сергеевич. Пошли с вами, потому что поняли: могут поживиться возле беззащитных беженцев. Будьте осторожны с ними. Мой совет — покажите их коменданту, хотя он тоже недалеко от них ушел — первостепенный мужлан и хам. И конечно, отберите у них винтовки, ну зачем раненым огнестрельное оружие? Почему так неласково на меня смотрите?

— Смотрю, что ошибался, считая вас порядочным человеком. По виду вы похожи, но по человеческой сути…

— Что хотите сказать?

— Что вы негодяй…

Резко повернувшись, Муравьев подошел к солдатам:

— Пойдемте, братцы, искать полевой лазарет.

Поздним вечером Муравьев, устроив солдат на ночлег, пришел на станцию в надежде на случайную встречу с кем-либо из екатеринбургских знакомых.

Побродив по перрону, решил пройти к реке, но столкнулся со штабс-капитаном Голубкиным, сослуживцем по дивизии. Оба от удивления развели руками и обнялись.

— Григорий!

— Вадим! Живой, слава богу!

— Считал меня покойником?

— Капитан Зверев сообщил, что тебя под Пермью кокнуло.

— И Зверев здесь?

— Что ты. Он, милок, неплохо обосновался в штабе Ханжина. Ты когда здесь объявился?

— Сегодня утром из Екатеринбурга с девятью солдатами своим ходом.

— С какими солдатами?

Глава вторая

Первый из ожидаемых пароходов появился на Тавде на рассвете. Густой басок его гудка, прозвучав над рекой, укутанной в туман, подхваченный лесным эхом, прокатился вздохами над берегами. Люди, хватая пожитки, бежали к реке, создавая на просеке давку. Напиравшие сзади сталкивали передних с обрыва. Неслись истошные крики, визги женщин, плач детей. Под лучами утреннего солнца в клубах пыли с обрыва сползали люди, кувыркались чемоданы, корзины, узлы.

Красивый, комфортабельный, белый пароход «Товарпар» пришвартовался к берегу.

Беженцы на берегу, разбирая перепутанные в спешке вещи, орали осипшими голосами, сгруживаясь перед пароходом у самой воды, а некоторые, от напора сзади, уже стояли по колено в воде. Потная от волнения толпа осматривала пароход.

Рыжеволосый, толстый священник в чесучовой рясе, держа в руках наперстный крест, служил молебен, благодаря господа за ниспослание людям спасения от рати грядущего красного антихриста.

Охраняя пароход от штурма, по берегу растянулись цепочкой солдаты с примкнутыми штыками на винтовках. Утомительно долго спорили матросы на пароходе, решая, как лучше спустить на берег два трапа. Но, наконец, трапы были спущены. Толпа, хлынув, смяла солдат, и они, отступая в воду, осыпали садившихся на пароход цветастой матерной бранью.

Капитан парохода — коренастый сибиряк в белоснежном форменном кителе, — надрывая голос в медный рупор, тщетно призывал пассажиров к порядку. Но гул людских голосов перекрывал его голос.

Сопровождаемый солдатами, в узком коридоре толпы появился генерал-майор Случевский, держа под руку миловидную молодую женщину.

— Глядите, генеральские мощи шествуют! — раздалось в толпе.

— Сиганул с фронту, а теперь наперед всех лезет.

— Бабенка с ним артистка.

— Так и есть. Она балерина.

— Недавно с другим путалась, а теперь при генеральской декорации вышагивает.

Генерал со спутницей уже был на пароходе, а в толпе все еще продолжали вспоминать, у кого балерина побывала в любовницах.

Энергично работая локтями в людском месиве, к трапу протискивалась полногрудая, белолицая купчиха. Ее покатые плечи туго обтягивала пестрая кашемировая шаль. С узлами и корзинами ее сопровождали две монахини. Купчиха, облизывая языком пересохшие губы, без устали выговаривала:

— Да что же это творится, господи! Ужасти-то какие! Не приведи бог, что с народом деется. Гулящие девки без стыда наперед законных жен на пароход лезут.

— Матушка, Глафира Герасимовна, нервы свои из-за них в пружинку не скручивай, — сыпала скороговоркой монахиня. — В людях ноне мало порядочности. Гулящих бабенок здеся табун собрался. Чтобы осередь нас втереться, они морды вуальками прикрыли. Но я их разом узнаю, они всем от нас, порядочных, разнятся.

На пароходе у трапа стоял молодцеватый офицер в черкеске. Это князь Мекиладзе. На груди у него блестели позолоченные гозыри. Его осиная талия перетянута тонким ремешком, на котором висели кобура и кинжал, осыпанный самоцветами. У князя красивой линии орлиный нос и хищный взгляд глаз, а его стройная фигура была хорошо знакома жителям Екатеринбурга, ибо князь долгое время состоял адъютантом у полковника принца Риза-Кули-Мирза, перса по происхождению, пребывавшего в рядах русской армии.

Лихо заломив папаху, Мекиладзе временами, наводя среди пассажиров порядок, хлестал коричневым стеком мужские спины, но обладатели их отвечали на его похлестывания подобострастными улыбками…

Под обрывом, у помятого кустарника сложены чемоданы и корзины. Возле них седобородый матрос Егорыч, прищурившись, смотрел на толпу, лезшую на пароход. Адмирал Владимир Петрович Кокшаров стоял за чемоданами. Был он коренаст, с суровым, хорошо выбритым худым лицом, с бородкой как у египетских фараонов. Усталые глаза адмирала смотрели на происходящее вокруг из-под лакированного козырька офицерской фуражки, низко надвинутой на лоб над кустистыми бровями.

Настенька в том же черном платье держала под руку слепого мичмана Сурикова. Черная лента перечеркивала его бледное лицо.

К ним подошли солдаты с Корешковым. Козырнув адмиралу, Корешков поздоровался с Настенькой.

— Доброе утречко, барышня!

Настенька, взглянув на Корешкова, улыбнулась. На шинели, на груди его, на банте георгиевских лент блестел золотой солдатский «Георгий».

— Здравствуйте, Прохор Лукич.

— Явился, стало быть, с товарищами пособить вашему семейству погрузиться. Дозвольте, ваше дитство, — отдал он честь адмиралу, — оказать посильную помощь. Сами понимаете, что округ творится. Медлить посему опасно. Людишки, того и гляди, до отказу набьют посудину, так что можете оказаться вовсе без места. Шалеет народ со страху. Видать, не слыхали, что возле трапу женщину с ребенком насмерть помяли.