Ежедневные вечера танцевальной культуры и отдыха в Парке имени железнодорожников - Юлия Юрьевна Устюгова

– Да, – вмешался Зайнулла. – Вы девушка приличная, вам сейчас полагается спать. И не говорите, что вам некуда идти, а то Стёпа приведёт вас к себе, а у него жена ревнивая. Кстати, вот у нас с Иваном ревнивых жён нет.

Ольга стояла под луной у колонны в ярком свете уличных фонарей. Мимо проносились трамваи, а кругом вилась чёрными арками и окнами улица. Вилась в прозрачном, светлом небе.

Ольга заговорила, взволнованно прижимая руки к груди и то хмуря, то поднимая золотистые брови. О том, как нехорошо было просто убежать, о том, как разругались с Марусей, о том, что надо было спасать, о том, что она боится крови на рубашке, что проводит Капитонова, а потом уйдёт к себе, и не надо её провожать. На ресницах у Ольги дрожали слёзы.

– Ух ты! – только и выдохнул Степан.

– Вот что, Ольга, – раздувая ноздри, заговорил Зайнулла, – можете сопроводить товарища художника куда хотите. А потом мы вас проводим, даже если вы живёте в самой Москве.

И уже пятеро спускались по обрывающейся пропастями к вокзалу улице. А Стёпа не торопясь подсчитывал домашние стулья, плюсуя к ним табуретки, свои и кухонные, общие с соседями.

Взволнованный появлением Ольги художник обрёл силы, перестал опираться на плечи друзей и даже ушёл вперёд, болтая с девушкой и неотступным Зайнуллой. Впрочем, когда он жестикулировал на фоне синего неба, Ивану было заметно, что у Капитонова дрожат руки.

Они подошли к трамвайному гроту, зиявшему в обрыве страшным чёрным провалом. И, вспомнив что-то, Иван придвинулся к молчаливому Степану.

– Стёпа, кто он такой? О чём ты задумался? Почему помрачнел, когда он сказал, что лечиться приехал? От чего в вашем городе лечатся? – придвинулся тихонько Иван к Стёпе, когда ночной московский гость ушёл далеко вперёд.

– От туберкулёза. В нашем городе лечатся от туберкулёза, – нехотя признался Степан.

– От туберкулёза? Ты с ума сошёл! Танька тебя убьёт! Пусть бы Зайнулла его в казармы отвёл.

– В казармы его сейчас не пустят. Ты же говорил, там сейчас Марс дежурит, – а он никого не пускает, да ещё и сдаст. Ну не в милицию же этого Рорика вести? И никого он не бил. Никому Капитонов носов не квасил. Это, Ваня, его кровь. Страшно, конечно, но пацаны у бабушки, у вас в деревне, и, может, ещё соседка у себя положит.

– Та? С кошками? Да лучше я ему кровать уступлю!

Ольга шла, глядя перед собой, чтобы не смотреть ни на Ростислава, ни на Ивана.

Иван скоро понял, что глаза у художника и Ольги были одного цвета с небом. И что цвет неба был каким-то необычным цветом, ярким и фиолетовым, и деревья были золотыми и серебряными, а дома – розовыми, голубыми, жёлтыми.

«Фонари, что ли, так освещают?» – подумал Иван, и в нём снова застучала мазурка.

И совершенно плевать было, что с утра пораньше ему и Зайнулле идти на занятия, а Стёпе на работу, похоже, уже через несколько часов.

Они и так каждую пятницу, субботу, воскресенье проводили допоздна за картами, или танцами, или песнями, или прогулками. И почему было не провести сегодняшний вечер, как все другие? Но только сегодня Ваня видел, насколько сиреневое, оказывается, небо.

«Вот, познакомься с художником!» – усмехнулся Иван про себя, а вслух сказал Стёпе:

– Можно даже спать не ложиться!

* * *

Таня, Стёпина супруга и родная Иванова сестра, несколько легкомысленно отнеслась к визиту Ростислава, 28-летнего художника из Москвы, приехавшего в город подлечить туберкулёз. Впрочем, он категорически отказывался ночевать, хотя соглашался посидеть за чаем.

Сдвинули столы. Стёпа поставил пластинку, потом другую. И не переставая менял их. Стёпа любил музыку, из каждой поездки – а работал он на железной дороге – привозил новую пластинку. Пришла соседка с кошками. Достали карты. Таня вытащила из шкафа хрустальный графинчик. Прошёл полный круг «дурака». Пришли соседи сверху. Сигаретный дым встал под абажуром. Капитонов закашлялся, и они вышли в палисадничек и сели на плетень. Ушками лезли выращенные Таней любимые ландыши. Дом розовым кубом лежал на горе. Над двором возвышалась её вершина, на вершину садилась луна. А между домом и вершиной с луной стенами вздымалось сушащееся бельё. Вокруг носилась весёлая собака.

– Как же здесь хорошо весной и как ужасно зимой! – сладко поёжился Иван, вспомнив, как мерзнет здесь Таня во время зимних метелей. – Наверно, оттого и хорошо сейчас, что зимой ужасно…

Они раскрыли окна и вернулись в комнаты. Стёпа раскрыл дверцы на американском патефоне, покрутил скрипучую ручку и поставил очередную пластинку. Зайнулла и Таня пошли за покупками в привокзальный буфет. Капитонов сидел, раскинувшись на кожаном диване.

Иван решил проверить свои впечатления и вытащил Ольгу к шкафу, потанцевать. Капитонов смотрел на танцующих, прислонившись головой к диванному зеркальцу.

«Если он захочет подняться, то стукнется пятками», – подумал Иван, который сам уже все ноги отбил об эту мебель. В полосатой рубашке Степана вид у Капитонова был совершенно счастливый.

Иван танцевал с Ольгой. Ощущения вроде бы были верны. Вроде бы, потому что на пятачке у шкафа пытались танцевать сразу несколько пар. И всё равно, даже в непростых полевых условиях ни с кем ему не танцевалось так, как с ней. Озадаченный этой проблемой Иван усадил Ольгу на стул и плюхнулся на диван рядом с Капитоновым.

– Вот интересно, а где же вещи этого Ростислава? В багажном отделении, наверное.

Капитонов спал, прислонившись виском к запотевшему диванному зеркальцу.

И хотя, вернувшись, Таня всячески оставляла Ольгу ночевать, Ольге завтра тоже надо было на занятия, и рано, и на другом конце города. Поэтому Зайнулла с Иваном пошли её провожать. Тогда Иван ещё – в последний раз – решился проверить и взял Ольгу за руку, и снова, как и в два предыдущих, будто обжёгся ею. Рука Ольги шевелилась в его руке, откликаясь каждому шагу, каждой мысли.

Иван готов был поклясться, что руками они с Ольгой о чём-то договариваются и уже договорились до таких вещей, про которые Иван не решался заговорить вслух.

«Вспомни о Капитонове», – велел себе Иван. Хотя Ростислав считал Ольгу девушкой чужой, по совести, она была Ростиславова, и клеиться к ней не полагалось. Иван отпустил трепещущую руку. Не раньше, впрочем, чем дошли они до девичьей квартиры, а трепет идущей Ольги последним ударом отозвался в пальцах.

«Больше никогда с ней не встречусь», – твёрдо решил Иван и остался ждать внизу, препоручив Зайнулле проводить девушку по лестнице. Затем ждущий под аркой Иван вскинул голову, чтобы увидеть, за каким окном покажется девушка с провожатым. Ему всегда нравилось смотреть ночью на горящие окна, потому что казалось, что за ними люди бесконечно счастливы.

2

Интересно, чего Зайнулла так копался тем вечером у девушек, битый